Сказать, что Тхагаледжа был приятно удивлен, обнаружив Каэтану во дворце, — значит не сказать ничего. На самом деле владыка Сонандана испытывал смутные чувства. Он собирался завтракать, и ему уже доложили о том, что стол накрыт, так что повелитель может приступать к трапезе когда пожелает. Татхагатха весьма желал пригласить во дворец Нингишзиду, потому что вездесущего жреца везде видели, но никому не удавалось настолько приблизиться к нему, чтобы поговорить. Тхагаледжа очень хотел обсудить с верховным жрецом текущие дела, а потому принял самые решительные меры, приказав посланным не возвращаться без него.
Те прониклись значимостью задания, исчезли и не появлялись так долго, что оголодавший татхагатха наконец постановил пренебречь приличиями и сесть за стол без Нингишзиды.
Выходя из своих покоев, он специально сделал крюк, прошел через галерею и попал во внутренний двор, где недавно расцвели золотыми цветами фруктовые деревья, привезенные с юго‑востока страны, в дар повелителям Сонандана. Деревья носили диковинное название — шуша, — но теперь Тхагаледжа понял отчего.
Плотные, сияющие на солнце лепестки терлись друг о друга при самом слабом и незначительном ветерке, и дерево начинало тихо‑тихо шептать — шушукать. Тхагаледжа постоял возле чудных растений несколько минут, послушал их сбивчивый и торопливый шепот, рассмеялся. И двинулся завтракать, предвкушая удовольствие.
Зайдя в трапезную, он обнаружил там идиллическую картину: во главе стола мирно ворковали Кахатанна и Тиермес. Владыка Ада Хорэ выглядел каким‑то притихшим и счастливым; как ни странно, это ему тоже шло. Его невероятная красота приобрела новое качество и из суровой и холодной превратилась в живую и теплую. Некоторое время Тхагаледжа стоял на пороге, пытаясь осмыслить увиденное. Наконец его осенило и он спросил:
— Вы уже вернулись? А когда?
Каэ открыла было рот, чтобы ответить, но тут прямо сквозь стену шагнул в зал отдохнувший, а потому величественный и серьезный Траэтаона.
— Доброе утро. Где мой завтрак? — спросил он хищно.
— Что тебе положить? — осведомилась Каэ голосом приветливой, гостеприимной хозяйки и, обернувшись к Тхагаледже, пригласила:
— Входи, татхагатха. Садись и принимайся за еду. Все‑таки это твой завтрак, а наше нашествие грозит тебе полным истреблением всех этих восхитительных кушаний.
Затем обратилась к Траэтаоне, который удобно устроился прямо под распахнутым окном, выходящим в сад:
— Я не расслышала, что тебе положить?
— Еду, — ответил Вечный Воин решительно. — Много еды.
— Узнаю тебя, — не удержался от комментария Жнец. — Наконец‑то ты снова стал самим собой.
— Это верно. — Траэтаона завладел целым жареным поросенком и теперь не спеша и методично поглощал его.
— Как у нас? — спросила Каэ у татхагатхи.
— Хвала богам, что вы вернулись, дорогая госпожа, — выпалил тот. — Конечно, я знаю, что утро не начинают с таких новостей, но вам все равно нужно быть в курсе всех событий. Тагары пересекли хребет Онодонги и совершили нападение на наши уальяги, выше по течению…
— Хентей, что, с ума сошел?! — в сердцах воскликнула богиня.
— Хентей‑хан тут ни при чем. Он едва успел предупредить нас своим посланием, что его родич — Альбин‑хан поднял мятеж и какая‑то часть тагаров, недовольных тем, что Джералан входит в империю, примкнула к нему. Печальная новость стала нам известна: старый хан Хайя Лобелголдой был зверски убит восставшими. — Татхагатха перешел с официального тона на домашний. — Представьте себе, Каэ, дорогая, эти мерзавцы пытали старика, выкололи ему глаза; я его никогда особенно не любил — он мне казался каким‑то хитрым, скользким как рыба. И я искренне радовался тому, что он уступил трон Хентею. Тем более что молодой хан так в вас влюблен… Но я испытал искреннюю, настоящую душевную боль, когда узнал, что случилось с Лобелголдоем. Потом всадники Альбин‑хана нарушили границу Урукура и выжгли дотла два поселения саракоев.
— О боги! Я представляю себе, что должно было последовать за этим! — сказала Каэтана с тревогой в голосе. Она помнила суровых и хладнокровных саракоев, превыше всего чтивших святость и неприкосновенность домашнего очага. — Там же может начаться резня!
— Чуть было не началась. Но Хентей‑хан попросил помощи и защиты у Зу‑Л‑Карнайна, и наш император успел предотвратить надвигающуюся войну между Урукуром и Джераланом.
— Наверняка это было сделано нарочно, — сказал Траэтаона. — Но довольно‑таки бездарно. Чтобы выступать от имени Джералана, Альбин‑хан должен был убить Хентея. По возможности устранить так, чтобы его самого никто в преступлении не обвинил. Иначе он ставит себя вне закона и Джералан только косвенно отвечает за все его действия.
— Ну что ты такое говоришь? — умоляюще спросила Интагейя Сангасойя.
— Ничего особенного. Я же не говорю, что хочу, чтобы Хентея убили, я просто рассматриваю ситуацию и нахожу в ней множество слабых мест. Альбин‑хан обречен на провал.
— Неизвестно, — вздохнул Тхагаледжа. — Конечно, он допустил массу ошибок, но все же тагары не могут простить аите смерть хана Богдо Даина Дерхе. Он стал для них символом гордости, свободолюбия и независимости. Так что, пожалуй, значительная часть населения сочувствует мятежникам. Пусть не в открытую, но дай им время или несколько успехов в боевых действиях, и тогда страна превратится в кровавое месиво.
— А что же Зу?
— Император сейчас в самом невыгодном положении. Конечно, он послал несколько отрядов тхаухудов, чтобы подавить мятеж, однако мертвый Альбин‑хан моментально станет мучеником, принявшим страдания и смерть за свой народ, а живой — он будет гонять тхаухудов по всему Джералану, заставляя их совершать ошибку за ошибкой. Стоит ему заманить их в одно‑два селения и учинить там разбирательство, и страна восстанет. Положение может спасти только сам Хентей‑хан, но и ему это будет сделать непросто. Большинство его сановников втайне симпатизируют бунтовщикам.
— А что они делали у нас? — заинтересовалась Каэ. — Не хотят же они напасть на Сонандан? Мы их не угнетали, это будет уже началом войны, и они сами развяжут нам руки, особенно если и Хентей попросит нас вмешаться. Мы будем в своем праве — станем мстить за нарушение границы и, скажем, за убийство наших подданных.
— Видимо, они разведывали тайные тропы, — ответил татхагатха. — И старались какое‑то время остаться незамеченными. Но потом внезапно сменили тактику и обстреляли с берега наши уальяги, воспользовавшись полным штилем и тем, что суда шли не посредине реки. Может, они хотели захватить их, чтобы переправиться на другой берег? Отряд был довольно большой, командовал им некий Тайжи‑хан — мы уже связались с Джераланом; это соратник Богдо Даина Дерхе, безумец, который поклялся отомстить императору за гибель своего господина. Очень опасный человек, — и хорошо, что его уже нет в мире живых. Наши воины перебили весь отряд Тайжи‑хана, а его самого убил капитан Лоой. Правда, наш доблестный мореход пострадал в этом бою… Но только не пугайтесь, Каэ, дорогая, все уже хорошо!
Побледневшая и испуганная Кахатанна несколько минут глубоко дышала, приходя в себя. Ей было страшно подумать о том, что добрый, милый капитан Лоой мог умереть — и где? — в родном и безопасном Сонандане, в нескольких милях от Салмакиды. Нет, это было уже слишком.
— Ты бы поосторожнее с ней, Тхагаледжа, — пробормотал Вечный Воин. — Она же за них за всех переживает.
— Простите, Каэ. Я не с того начал, наш капитан себя неплохо чувствует: ему успел помочь Астерион, и все обошлось.
— Я уже ничего не понимаю, — мягко прервала его Интагейя Сангасойя. — Ты бы помедленнее и все по порядку. Я ведь отсутствовала не так уж много времени, а ощущение такое, что несколько лет пробыла в полной изоляции. Астерион, тагары, Лоой… что еще?
— Да, здесь много что напроисходило, — согласился татхагатха. — Но ничего особо страшного, все образовалось.
— Кстати, о времени, — заметил Жнец, который все это время успокаивающе поглаживал Каэ по руке. — Наверное, нужно пригласить и Барнабу, и Нингишзиду, и Магнуса, и Номмо… короче, всех.
— Нингишзиду ловят, — машинально ответил Тхагаледжа, — а остальных я сейчас прикажу оповестить.
— А зачем ловят Нингишзиду и где? — изумился Траэтаона. — Он тоже что‑то натворил?
— Не появляется мне на глаза все время, что вас не было. Словом с ним перекинуться не могу. Он озабочен какой‑то новой проблемой, и, с одной стороны, я его понимаю, но все‑таки я его повелитель, а не наоборот, — прошу прощения у госпожи, что при ней рассуждаю о верховенстве. Я немного устал гоняться за ним по всей Салмакиде. В храме его застать невозможно, в роще его видели несколько минут назад, у себя в покоях он не появлялся несколько дней, во дворец забегал как раз во время моего отсутствия. Согласитесь, что это даже как‑то несолидно.
