оценкам, на каждое новое созданное рабочее место было потеряно 16 уже существующих рабочих мест27. Более того, торговые партнеры ввели ответные пошлины, что на 10 % сократило объемы экспорта продукции США28. Конечным результатом всего этого стало падение мирового дохода. Торговые войны, как и войны с помощью оружия, обычно оставляют больше проигравших, чем победителей.
На референдуме 2016 года 52 % британцев проголосовали за выход из Европейского союза. Решение вступило в силу в 2020-м. Брексит заставил многие британские фирмы перенести офисы в континентальную Европу и создал значительную неопределенность для импортеров и экспортеров. Брексит также стал помехой свободному перемещению людей, услуг, товаров и капитала между Великобританией и континентальной Европой. Британское Управление бюджетной ответственности оценивает долгосрочные издержки брексита в 4 % доходов Великобритании29. Экономисты практически единогласно выступали против брексита, но они не смогли ничего противопоставить агитации, опирающейся на оппозиционные настроения, негативное отношение к мигрантам и недоверие к международным институтам.
В XXI веке экономисты обратили наше внимание на широкий круг тем, начиная с коррупции и заканчивая изменением климата, которые предыдущие поколения могли посчитать выходящими за рамки экономической науки. Экономисты признали недостатки чисто рациональной модели и обратились к поведенческой экономике, чтобы объяснить, почему люди так часто откладывают слишком мало и едят слишком много. Тарифы Трампа и брексит, так же, как в свое время дебаты о Хлебных законах и закон о пошлинах Смута – Хоули, напоминают нам: хотя открытость может быть хороша для экономики, победу на выборах часто одерживает изоляционизм.
Пандемия, и что было дальше
В начале 2020 года появление вируса COVID вызвало в мировой экономике худший кризис со времен Великой депрессии 1930-х годов. После того как страны ввели карантин, уровень глобальных доходов во II квартале 2020 года снизился на 5 %1. Инвестиции в бизнес рухнули, туризм и миграция практически прекратились, а расходы на услуги резко упали. Все развитые экономики вступили в рецессию. Во всем мире было потеряно около 400 миллионов рабочих мест2. Правительства выделили более $10 трлн для поддержки домохозяйств, а также пострадавших работников и компаний. В 2019 году глобальный государственный долг равнялся сумме общемирового дохода за 10 месяцев. В 2020 году глобальный государственный долг вырос до размеров годового общемирового дохода3.
Переломное значение во время пандемии имели два изобретения. Тесты на COVID помогли решить, как это называют экономисты, «информационную проблему», дав людям возможность самоизолироваться на ранней стадии заболевания, чтобы не заразить других. Вакцины против COVID принесли существенную пользу тем, кто прививался, и в 10 раз снизили риск смерти для не привитых людей4. Вакцины во многом сыграли роль позитивных экстерналий, снизив скорость распространения болезни. В силу этих позитивных экстерналий правительства во всем мире распространяли вакцины бесплатно, вместо того чтобы просить людей платить за них.
Для органов, занимающихся монетарной политикой, неожиданным последствием COVID стала инфляция после отмены связанных с вирусом ограничений. Домохозяйства высвободили поток сдерживаемых расходов, а война в Украине привела к резкому росту цен на энергоносители. Центральные банки внезапно столкнулись с инфляцией на уровне 1970-х годов. Поскольку сдерживание инфляции требовало повышения, а не понижения процентных ставок, в неординарной денежно-кредитной политике не было необходимости. Однако высокие ставки вызвали смятение у держателей ипотечных кредитов и владельцев бизнеса, привыкших к дешевым деньгам. Многие задавались вопросом, почему центральные банки не начали действовать раньше и почему их прогнозы, предсказывавшие низкую инфляцию и низкие процентные ставки, оказались ошибочными.
Ответ кроется в общей проблеме экономики: составление прогнозов – не самое легкое дело. Руководители центральных банков, точно так же, как синоптики и спортивные обозреватели, далеко не всегда стопроцентно уверены в том, что их ожидает в ближайшем будущем. Как однажды заметил бейсболист-философ Йоги Берра: «Трудно делать прогнозы, особенно на будущее». Ученые-экономисты обычно относятся к прогнозам с долей скепсиса, отмечая, что причиной кризисов нередко становятся неожиданные и непредвиденные потрясения. Экономические модели строятся на основе медленно меняющихся переменных и обычно не принимают в расчет конфликты, пандемии, голод, банкротства, дефолты и торговые войны.
Помимо неоправдавшихся предсказаний руководителей центральных банков критиковали и за множество других оплошностей. Почему они не приложили больше усилий, чтобы предотвратить наращивание государственного долга? Почему центральные банки в таких странах, как Австралия, Ирландия и США, допустили, чтобы цены на жилье выросли вдвое в течение десяти лет в начале нового тысячелетия? Почему центральные банки позволили домохозяйствам погрязнуть в долгах?
Ответ кроется в так называемом правиле Тинбергена, которое гласит: если у вас есть только один инструмент, вы можете достигнуть только одной цели. Основным инструментом центральных банков являются процентные ставки. Согласно правилу Тинбергена, если цены на жилье стремительно растут, а инфляция находится ниже целевого уровня, центральные банки не могут решить сразу обе проблемы. Аналогичным образом, если семьи сталкиваются с безудержной инфляцией, а некоторые домохозяйства перегружены ипотечными кредитами, центральные банки должны выбрать, какую проблему они будут решать.
Одной из причин нарушения цепочек поставок во время пандемии COVID стала высокая степень концентрации многих рынков. В США несколько компаний занимаются производством практически всех детских смесей, а импорт жестко ограничен. Когда крупнейший производитель Abbott закрыл свой самый большой завод из-за возможного заражения, это вызвало кризис. В самый критический момент в семи из десяти супермаркетов в США не было детского питания. Малое количество производителей создало уязвимость, расплачиваться за которую пришлось родителям.
Выработанная Чикагской школой концепция конкурентной политики, согласно которой монополии во многих случаях могут хорошо послужить потребителям, привлекала все больше пристального внимания. От детских смесей (9/10 которых производится четырьмя компаниями) до гробов (где 4/5 всех гробов изготавливают два крупнейших производителя), концентрированные рынки служили буквальной иллюстрацией выражения «от колыбели до могилы».
Концентрация рынков возникала не только из-за того, что крупные фирмы перерастали своих конкурентов. Руководствуясь предложенным Чикагской школой стандартом защиты прав потребителей, антимонопольные органы и суды разрешили множество слияний, включая случаи, когда Facebook купил Instagram[17], Google купил YouTube, а пивоваренная компания AB InBev купила SABMiller. Но экономистов начали беспокоить другие потенциально негативные последствия концентрации рынков. Годовой доход крупнейших фирм сопоставим с бюджетами целых государств. По экономическому размеру Walmart примерно соответствует Таиланду, Amazon – Австрии, а ExxonMobil – Перу. Экономисты начали задумываться, что большое, возможно, не так уж прекрасно.
Страхи, связанные с доминированием на рынке, острее всего ощущались в сфере технологий, где нередко можно наблюдать в действии принцип «победитель забирает все». В развитых странах пять фирм, известных как МАМАА – Meta*, Apple, Microsoft,
