– В этом месяце к нам прибудут из столицы. Возможно, мы устроим праздник в честь приезда высокого гостя. Может, тогда вы обе уйметесь?
Госпожа У-цы торжественно подняла палец: три дня назад на сожженной бараньей лопатке проступили три волнистые линии, означавшие, согласно «Календарю таинственных примет», приятную неожиданность.
– А нам дозволено будет узнать, что за высокий гость прибудет? – ластясь к отцу, спрашивала Ы-ни. – И какого он возраста?
– Нет, – сурово сказал господин Хаги. – Не то вы обе распустите языки.
Увидев, что женщины надулись, он смягчился и добавил:
– Но попрошу к означенному моменту приготовить лучшие наряды. И купи себе нефритовую брошь, которую ты у меня выпрашивала, Ы-ни.
Ы-ни, конечно, поняла, что ей предлагают взятку взамен на покладистость… но это было лучше, чем ничего. Обворожительно улыбаясь, она в изысканных выражениях поблагодарила господина отца за доставленную радость. Госпожа У-цы, впрочем, была в последнее время менее покладистой. На предложение мужа сменить коричневый шелк на что-нибудь подходящее к цвету ее лица, она заявила, что ей более нет нужды задумываться о бренном, чем привела Ы-ни в ужас, а господина Хаги – в крайнее раздражение. Однако глава семейства сдержался при дочери и слугах, но послал за женой вечером. Госпожа У-цы, раньше изводившаяся от беспокойства, когда муж долго не посылал за ней, и светившаяся от счастья наутро после того, как покидала его покои, ныне собиралась, словно на эшафот. Ы-ни, притихнув и распахнув глаза, пыталась образумить мать, но та словно запечатала воском уши. Она вооружилась «Календарем таинственных примет», девятью свечами черного воска и курительными палочками из стеблей травы, выросшей на могиле казненного, и экскрементов летучей мыши для изгнания злого духа из господина Хаги. Ы-ни, глядя, как служанка задвигает за матерью бумажную ширму их покоев, вздохнула: ей все это не слишком нравилось. Было бы плохо, если отец разругается с матерью, и их запрут на женской половине. И это в тот самый момент, когда прибывает таинственный гость из Хэйлуна! Быть может, он окажется достаточно молодым, чтобы она, Ы-ни, попробовала на нем свои коготки… А даже если нет, все равно интересно послушать свежие новости из столицы от высокопоставленного лица. Их потом можно пересказывать, слегка приукрашая, и тем самым завоевать еще большую популярность. Нет, они должны обязательно встретить высокого гостя и очаровать его! Было бы вообще прекрасно, если бы отец разрешил им вместе посетить какую-нибудь местную достопримечательность: он так иногда делал, если ему случалось быть слишком занятым.
И в беседе следует показать себя с лучшей стороны. Задавать вопросы, раскрыв рот, может любая провинциальная дурочка. Ы-ни должна быть готова сама вставить словечко и должна найти интересную для этого тему, а лучше всего не одну, чтобы иметь возможность подвести к ним в зависимости от обстоятельств…
Ы-ни принялась раздумывать об этом, одновременно установив напротив себя зеркало и придавая лицу то одно, то другое выражение, запоминала их, следя за тем, чтобы выглядеть красиво. Она становится старше, детская округлость уже уходит со щек. Это было хорошо, тем более что в этот период у нее на лице и плечах появлялись прыщики, которые на белой коже проступали даже сквозь белила. Последнее время Ы-ни каждый день мазалась какой-то желтовато-зеленой, сильно воняющей мазью, которую год назад случайно она купила у одной шэ из Восточной Гхор. Мазь, следует сказать, помогала, хотя Ы-ни и не всегда соблюдала все сказанные ей предписания: не есть жирной пищи и трижды в день умываться молоком ослицы. Не то чтобы у ее отца не было ослиц, но до того, как с ее отцом произошли перемены, у нее было столько интересных занятий, что вечно не находилось времени. Но этой весной времени было более чем достаточно, чтобы она могла вспомнить об этом – и вот результат. Ы-ни с удовольствием разглядывала свою гладкую белоснежную кожу, маленький рот с прихотливо изогнутой верхней губкой и чуть припухлой нижней. Рот почти соответствовал канону «бабочка» – так следовало раскрашивать рот всем женщинам, и многие, обладающие совершенно другой формой, были вынуждены накладывать на слишком широкие губы толстый слой белил, которые могли треснуть при любом движении. Так что Ы-ни была одной из немногих, кто мог позволить себе разговаривать, не боясь, что вот-вот от уголка губ отвалится кусок макияжа. Это было преимуществом при всем прочем: Ы-ни могла очаровать незнакомца звуком своего голоса. Внимательно наблюдая за движением губ, она на разные лады произносила: «Долгих лет жизни сиятельному господину!», пока не осталась удовлетворена тембром и интонациями. Кроме того, она может спеть.
Ы-ни не слишком давалась игра на цитре, но зато как изящно выглядит певица, когда склоняет голову набок, сосредоточась на игре, и ее тонкие пальцы мелькают над струнами!
Девушка вытащила из запыленного чехла инструмент, расправила одежды и оглядела себя в зеркало в этой позе. Получилось очень мило. Ей стоит немедленно начать упражняться – Ы-ни когда-то обучалась, но давно забросила это занятие, и теперь пальцы не хотели ее слушаться, когда она попыталась сыграть самую простенькую из выученных ей песенок.
Как хорошо, что к отцу приезжает столичный гость! Здесь, в провинции, они просто закисают!
От приятных мыслей ее отвлекло движение. Ширма открылась, и она изумленно уставилась на мать: Ы-ни не ожидала, что ее отправят обратно. Видимо, этого не ожидала и сама госпожа У-цы: ее глаза покраснели, рот кривился в попытке сдержать слезы, а лицо пересекали красные поперечные полосы. Уж не отхлестал ли ее отец этими самыми курительными палочками?
Ы-ни поспешно опустила глаза, чтобы не быть свидетельницей материнского позора. Внутри нее медленно поднимался страх. А что, если ее отец решит взять себе вторую жену, и та принесет ему еще дочерей? А ее вместе с неугодной женой могут сослать в монастырь Иань с его унылыми серыми стенами и белыми бесформенными балахонами послушниц. Число этих монастырей, разбросанных по всей Срединной, – а в одном только Нижнем Утуне их больше десятка, – красноречиво говорит о том, как поступают с неугодными женами или обременяющими дочерьми. Ее высокоуважаемая мать не должна быть столь глупа!
Госпожа У-цы, все еще сжимая в руке «Календарь таинственных примет», дошла до своей циновки, повалилась на нее и зарыдала.
Ы-ни молча ждала, пока мать выплачется. Право, глупой и опасной затеей было идти изгонять духов из их отца и господина, вовсе не склонного к дешевому мистицизму, особенно последнее время. Сочувствия к матери Ы-ни не испытывала: по ее мнению, за глупость следовало платить, но за глупость матери вполне может расплатиться она, Ы-ни, и это в тот самый момент, когда у нее каждый день на счету!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
