В идеале было бы зарабатывать еще немного больше, чтобы помогать маме с продуктами, но, думаю, за новогодние праздники у меня появится такая возможность. После сессии у меня будут каникулы, и я смогу взять больше часов.
Попрощавшись с Ваней, ресепшионистом, выскакиваю на улицу и тут же содрогаюсь от холода. За последние дни температура воздуха сильно снизилась, так что я уже переобулась в любимые угги и надела шапку.
— Привет, мам, — отвечаю на ее звонок.
— Привет. Агата, заедешь к дедушке в больницу? Надо отвезти ему вязаные носки, говорит, ноги мерзнут.
— Ага. Те, которые в прихожей в пакете?
— Да.
— Конечно.
Запрыгнув в машину, прогреваю ее, потирая руки в перчатках, подаренных Матвеем. Замираю и смотрю на мягкую бордовую кожу, обтягивающую мои пальцы. Внутри снова все переворачивается. Вот как он так может? То заботливый и внимательный, то какой-то черствый чурбан. Сдергиваю перчатки и бросаю на пассажирское сиденье, но пальцы мерзнут, поэтому я снова прячу их в тепле. Еще не хватало рукам страдать от холодности Громова.
Заведя машину, еду домой, а потом в больницу к дедушке. Паркуюсь возле здания, но не успеваю выйти из Жучки, как раздается звонок моего телефона, и сердце подскакивает к горлу, потому что на экране высвечивается “Матвей”. Я колеблюсь ровно секунду перед тем, как ответить на звонок.
— Привет, — голос севший, как будто я боюсь, что Матвей меня услышит.
— Привет, Агата. Я соскучился.
Что, бляха? Задыхаюсь, слыша эти слова. Жаль, я не поставила наш разговор на запись, чтобы потом прокручивать его и напоминать себе, что и таким бывает Громов. Открытым.
— Как дела? — спрашиваю, чтобы не начать тараторить о том, как сама соскучилась. Я тут вроде как обижена за тишину в течение последних двух недель.
— Агата, все это время у меня не было возможности позвонить тебе.
— Не верю, Матвей, — говорю правду, потому что, раз уж он не щадит моих чувств, я тоже имею право говорить то, что думаю. — Наверняка за две недели можно уж было найти хотя бы минутку на сообщение или звонок.
— Ты права. Я сожалею. Увидимся сегодня?
— Не знаю, — тут я капризничаю. Конечно, я хочу его увидеть, потому что адски, просто невыносимо истосковалась по нему! Но подать ему себя на блюде — значит, уронить свое достоинство. Хватит того, что я и так с ним накуролесила в самом начале.
— Я заеду за тобой в семь.
— В семь рано, у меня дела, — отвечаю, бросив взгляд на часы на панели.
— В восемь?
— Пока не знаю, в котором часу освобожусь, — произношу максимально безразличным тоном.
— Я позвоню в половине восьмого, дашь ответ.
— Ладно. Мне пора.
Отключив звонок, я буквально выпархиваю из машины. Бегу к зданию больницы, вспоминаю, что забыла передачку для деда, возвращаюсь и снова бегу. Зачем бегу — непонятно, но я сейчас просто не способна идти спокойно.
В семь тридцать я сбрасываю звонок Матвея, продолжая мучить его. А что? Он же ведет себя со мной так, как ему хочется? Почему я должна отказывать себе в этом удовольствии? Пускай не думает, что я легкая мишень. А то совсем расслабился. В семь сорок отправляю ему сообщение, что буду ждать его у подъезда в восемь.
Когда я выхожу из дома с опозданием на десять минут, Матвей вылезает из машины и направляется ко мне.
— Привет, — здороваюсь, всматриваясь в его напряженное лицо.
— Привет. Пойдем.
— Я ненадолго, потому что сильно устала, — довожу до его сведения.
Кивнув, он клюет меня в щеку и, взяв за локоть, ведет к машине. Меня бесит то, что он меня не целует. В смысле нормально не целует. В губы, с языком, как положено нормальной паре. Сам же сказал, что соскучился, а ведет себя так, словно мы виделись пару часов назад.
На сиденье меня ждет новый букет и я, присев, небрежно перебрасываю его на заднее. Не хочу сейчас цветов. Бесит!
Матвей ведет машину молча, у меня тоже нет настроения разговаривать.
— Зачем мы сюда приехали? — спрашиваю, когда вижу, как перед машиной поднимается шлагбаум, открывающий дорогу в ЖК Матвея.
— Поужинаем дома. Хочу побыть с тобой наедине.
Я напрягаюсь. Снова наступает тот самый неловкий момент, который мы проживали, когда я впервые оказалась у Матвея дома. Мы будем делать вид, что приехали просто поужинать, хотя на деле оба будем понимать, зачем он снова тащит меня в свою берлогу.
Поднявшись в квартиру Матвея, мы оба ведем себя странно. Мне до дрожи хочется наброситься на него. То ли зацеловать до головокружения, то ли прибить к чертям собачьим за то, что ведет себя отстраненно. Он же напряженный и какой-то немного дерганный.
Матвей помогает мне избавиться от верхней одежды. Я сбрасываю угги и иду в гостиную. Осматриваюсь, замечая новую витрину с шахматами. Подхожу к ней и усмехаюсь. Все-таки есть у Мота пафосные экземпляры. Вот эти из кораллов или вон те из серебра. Он становится за моей спиной, и волоски на всем теле встают дыбом.
— Я хотел тебе показать остальные, поэтому перевез свою коллекцию из офиса домой, — говорит он таким проникновенным, низким голосом, что я вздрагиваю.
Ощущения просто… нереальные. Мне кажется, сейчас ноги подкосятся, и я упаду на колени.
— Красивые, — произношу слегка хриплым голосом. Мне почему-то до одурения приятно, что он привез шахматы именно ради меня.
— Ты красивая, — отзывается Матвей, и наши взгляды встречаются в отражении витрины.
Я вспыхиваю мгновенно. Внутренности превращаются в желе, и теперь мое бедное сердце плавает в этой теплой массе. Я подавляю улыбку. Она неуместна, я же все еще злюсь на Громова. Но то, как он смотрит на меня, как его ладонь аккуратно ложится мне на талию, едва касаясь, — все это поджигает мою кровь. Матвей будто боится меня сломать, поэтому касается аккуратно и нежно.
— Мне больше нравится, когда ты в платье, — говорит негромко у моего уха, колыша тонкие волоски, не заплетенные в косу. А я сегодня из протеста надела джинсы и свитер под горло!
— А я больше люблю, когда мужчина, утверждающий, что соскучился, звонит, а не пропадает на две недели.
— Больше это не повторится, — обещает твердым голосом. — Я хочу тебя, — добавляет и шумно втягивает носом воздух, а затем, оттянув ворот свитера пальцем, проводит носом по моей шее. — Устал ждать.
Неужели, Агата, ты поведешься на это? Где твоя чертова гордость?
Когда его губы нежно касаются места соединения шеи с плечом, гордость скукоживается и медленно подыхает, потому что я хочу его так сильно, что понимаю, если сейчас
