Глава десятая
Дункан
Нью-Йорк, 1995 год
Это был день прощальной вечеринки Вайолет, и Дункан пообещал присоединиться к Джине по окончании уроков игры на фортепиано. Отъезд Вайолет стал неожиданностью: о своем намерении отправиться в Прагу она поведала лишь две недели назад. И это сразу после заявления Блейка о том, что ему предложили должность в офисе «Ogilvy and Mathe» в Лондоне. Отъезд друзей ознаменовал конец целой эпохи, и хотя Дункан понимал, что будет скучать по Блейку, а Джина – еще больше по Вайолет, он одновременно чувствовал, что ему не терпится порвать с прошлым. Последний год был тяжелым из-за их размолвок, к тому же Джина потеряла мать, но после свадьбы равновесие восстановилось, и они снова радовались близости друг друга.
Дункан приехал к Вайолет в Трайбек около девяти. Внешняя убогость промышленного здания, где она обитала, компенсировалась огромным пространством внутри. Лифт открылся, и Дункан обнаружил просторное помещение, у входа в которое красовалась гигантская металлическая скульптура в виде раскинувшей руки женщины. Кто-то поставил по бокалу вина на каждую из грудей.
Дункан пробирался сквозь толпу, разыскивая Джину, однако сначала заметил Вайолет. Она стояла в стороне, у открытого, ничем не огороженного туалета. Дункан поражался эксгибиционизму Вайолет: неужели она и шестеро ее соседей по комнате без всякого смущения справляли нужду на глазах друг у друга? Конечно, то была причуда дочери богатых родителей – жить в подобных условиях, но Дункан признавал, что это полезный опыт.
На протяжении многих лет Дункан придерживался мнения, что Вайолет (с ее-то финансами и связями!) нарочито демонстрировала свою нестандартность, не опасаясь никаких последствий. Он ощущал ее презрение из-за того, что отягощен повседневными заботами, и его это возмущало. Однако сегодня вечером он был готов отбросить все, что их разделяло, потому, что его карьера наконец-то пошла в гору, потому, что это было прощание, и настроение у него было соответствующее.
Он подошел и чмокнул ее в щеку.
– Однажды, – начал Дункан, – я расскажу историкам, что возрождение пражского театра на самом деле началось в Западном Трайбеке.
– Ты думаешь, в будущем историки часто будут брать у тебя интервью?
– Почему нет? Я же стану мужем великой Джины Рейнхольд.
Вайолет улыбнулась. Какие бы негативные эмоции он ни пробуждал в ней, его отношение к Джине это компенсировало.
– Твоя лучшая половина вон там, – бросила Вайолет и указала в сторону, где Джина была поглощена разговором с молодой женщиной, имя которой Дункан забыл. Он видел ее раньше, танцовщица из колледжа, круглолицая брюнетка с бровями, выщипанными полумесяцем. Джина, к счастью, догадалась о провале в памяти мужа и вновь представила ее как Бетт, бывшую лучшую подругу Вайолет.
– Вообще-то, – поправила ее Бетт, – мы вроде как помирились.
– Серьезно? – Джина смущенно прикрыла рот рукой. – Я не знала, прости.
– Расслабься, – успокоила ее Бетт. – На этой неделе мы не разлей вода, на следующей можем ненавидеть друг друга, у нас как-то так. Я вообще не понимаю, как вы двое терпите друг друга, да еще и решили пожениться. Постоянство – это безумное дерьмо!
– Нас устраивает, – сказала Джина, и Дункан обнял ее за талию.
Он был так рад видеть ее в этот момент, так рад быть спутником ее жизни и даже быть самим собой – молодым, сильным и здоровым, полным желания и надежды! Он любил эту девушку с ее миниатюрным телом и впечатляющим великодушием, с ее блестящими, смеющимися глазами. Дункан был благодарен ей за то, как сильно она его поддерживала, когда его сотрясали сомнения, замешательство и неопределенность. Он был благодарен ей за то, что она была непоколебима, когда он давал слабину, за то, что следила, чтобы он продолжал сочинять, чего он никогда не смог бы делать (никогда бы даже не начинал!), если бы не она. Джина не просто являлась его лучшей половиной, подумалось Дункану, – рядом с ней он сам становился в десять раз лучше!
– Думаю, мы с Джиной даже не приоткрыли завесу безумия. Я чувствую, пришло время для нашего следующего шага, чего-то более безумного, чем брак.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Джина, вглядываясь в его лицо.
Дункан и сам не до конца понимал, что имел в виду, но решил, что, вероятнее всего, просто вдохновился отъездом Блейка и Вайолет, который навел его на мысль о путешествиях и приключениях. Они могли бы переехать куда-нибудь в другое место или, возможно, приступить к какому-нибудь более грандиозному проекту. Возможно, Дункан мог бы превратить пьесу, которую разрабатывал, в часть чего-то большего, например полноценного современного балета.
Как только Бетт ушла, Джина проговорила:
– То, что ты сказал… у меня такое же чувство. – Она напряженно смотрела на него снизу вверх, и у Дункана возникло пугающее ощущение, словно она собирается сказать нечто невероятное. – В последнее время меня преследует ощущение, будто наше счастье должно к чему-то привести.
– К чему-то?
– На самом деле к кому-то. Я… Ну, ты знаешь, это то, чего я всегда хотела – создать семью, завести ребенка.
Дункан изо всех сил старался не выдать охватившее его смятение, вызванное ее словами. Ребенок. Он представлял это ее желание как нечто абстрактное: она время от времени озвучивала его, но он никогда не думал, что это нечто насущное. Это лишь фантазия, считал он, тоска, протянувшая лапы из ее прошлого, и она, конечно, никак не вязалась с жизнью, которую они вели сейчас
И это не имело ни малейшего отношения к нему. Дункан никогда не задумывался об отцовстве и не мог представить себя в этой роли. Столько усилий ушло на то, чтобы скрыть ужас, охвативший его от подобной перспективы! В первый момент он вообще не мог сосредоточиться и что-либо сказать, долго стоял молча, пока Джина не нахмурилась.
– Ты не рад, что я заговорила об этом.
– Я удивлен, вот и все… – пробормотал Дункан. Она выглядела обиженной, разочарованной. Он обязан был найти какой-то способ подбодрить ее! – Я не говорю, что не хочу этого. Ты просто застала меня врасплох.
– Да? Ну ладно, тогда все хорошо. – Джина просияла, ее лицо оживилось, напряженное тело снова расслабилось. – Я так давно хотела это сказать! Вероятно, это действительно немного шокирующе, но я рада, что сделала это. Теперь мы справимся.
– Да, точно. Теперь мы справимся.
Однако у Дункана не было ни малейшего представления о том, как они справятся. Он только начал обретать опору в жизни, которая еще несколько месяцев назад с трудом продвигалась вперед. Насколько такая жизнь подходила для ребенка? И он, и Джина работали день и ночь, пытаясь встать на ноги. У них едва хватало времени вести свои дела, стирать или готовить. У них даже не было денег, чтобы завести комнатное растение, а теперь Джина говорит об уходе за ребенком?! Почему? Потому что ей исполнялось двадцать четыре и когда-то в детстве она сформировала представление, что к двадцати пяти станет мамой? Что, если Джина просто заложница собственной сказки?
Прежде чем они смогли продолжить разговор, Вайолет присоединилась к ним, обняла Джину, чем заставила Дункана вспомнить, что это была ее ночь. Он решил повременить и посмотреть, поднимет ли жена эту тему снова. Ему не пришлось долго ждать. На следующее утро, когда он проснулся, Джина уже встала и наблюдала за ним.
– Насчет прошлой ночи… мы немного увлеклись, поэтому я просто хотела поставить все точки над «i». – На мгновение он почувствовал надежду: Джина собиралась сказать ему, что при свете дня она поняла, что ребенок будет ошибкой. – Я хотела прояснить, что думаю об этом уже долгое время. И это то, чего я всегда хотела.
– Джина, я понимаю, что это твое давнее желание, но желания порой меняются.
– Только не это! – резко выпалила она, принимая обиженный вид. – Если бы ты меня знал, ты бы понял, что это не какая-то прихоть. Я лишилась времени с матерью. И я не позволю чему-то подобному случиться снова.
