– Подожди-подожди-подожди, – заговорил Дункан, потянувшись к ней, заключая в объятия. Он чувствовал ее слезы на своей шее, когда прижимал к себе, понимая, как глубоко и болезненно укоренилось в ней это желание. – То, что случилось с твоей мамой, с тобой не случится. Ты проживешь долгую и замечательную жизнь. Но не нужно никакого форсирования событий. Никакой спешки.
– Это не спешка. – Джина подняла глаза, ее тон стал оборонительным. – Это просто то, чего я действительно хочу. Зачем откладывать?
Ее губы дрожали, пока она говорила. И Дункан понял, что она не просто хотела ребенка – она отчаянно жаждала его.
– Я люблю тебя больше всего на свете, Джина, ты знаешь это, – осторожно начал он. – Я больше всего на свете хочу, чтобы ты была счастлива. Клянусь! Но мне нужно быть уверенным, что это правильное решение… для тебя… и для нас. Этот год прошел слишком бурно. Так много всего с нами произошло. Мне кажется, нам следует подождать, посмотреть, вдруг твои ощущения изменятся.
– Они не изменятся, – сказала она угрюмо. – Но ты, похоже, на это надеешься.
– Джина, пожалуйста, давай хотя бы попробуем разобраться, что за этим стоит.
– Тут нечего разбираться. Это самое естественное желание в мире – хотеть ребенка. Если ты этого не хочешь, почему бы тебе не попытаться разобраться в своем страхе, который стоит за этим?
Ее голос был жестким, лицо раскраснелось. Джина злилась на мужа, что случалось крайне редко. Какую бы боль Дункан ни причинил ей в прошлом, она никогда не винила его – но сейчас всё по-другому.
После всего, что она для него сделала, он не соглашался дать ей то, что она хотела. И хотя он твердо верил, что должен отказать, что произвести на свет ребенка – это не то, что можно сделать легко, без раздумий, все же простой факт неудовольствия Джины и осознание того, что каким-то образом он являлся причиной этого, были невыносимы.
Дункан надеялся, что ему не придется терпеть это слишком долго, что Джина успокоится и что сказанное им может постепенно проникнуть в ее мысли. Однако весь следующий день Джина оставалась отстраненной. Она не поцеловала его в ответ на его поцелуй, ее тон был резким, она едва встречалась с ним взглядом. Наконец Дункан попытался поговорить с ней об этом:
– Скажи мне, что происходит?
– Что происходит?! Я расстроена, и ты прекрасно знаешь причину. Что ты хочешь услышать?
Дункан предпочел бы, чтобы она сказала, что это пройдет, она привыкнет смотреть на вещи с его точки зрения и перестанет на него обижаться. Конечно, это его проблема, что он не может вынести разочарования женщины, которую любит. Однако он был бессилен что-либо изменить.
После еще одного дня, окутанного мрачным облаком недовольства Джины, он начал хвататься за любую попытку смягчить ее:
– Ты права, мой страх играет определенную роль. Вдруг я не подхожу на роль отца?
Джина ободряюще посмотрела на него.
– Ну, можем это обсудить.
– Я чувствую так: чтобы быть отцом, мне нужно стать более стабильным. Ответственным. И лично, и финансово. Может, это старомодно, но мне неудобно просто полагаться на деньги твоей семьи.
– Понимаю. – Джина отвела взгляд, размышляя. – Но если бы ты работал над более высокооплачиваемыми проектами, это могло бы спасти ситуацию.
– Да, конечно. Это могло бы очень помочь.
Дункан согласился, потому как в тот момент сказал бы что угодно, лишь бы Джина говорила с ним так же мягко, как раньше. И все же у него не было ощущения, что он лгал. К тому времени, как его карьера достигнет стадии, когда он сможет содержать семью, он, возможно, действительно почувствует смелость сделать то, чего хотела Джина. Ему и в голову не приходило, что любой такой сдвиг может произойти быстро или что Джина, которая всегда поощряла его желание игнорировать финансовую помощь от ее родни, легко сменит свою позицию.
Несколько дней спустя Джина объявила, что в ближайшую пятницу их пригласили на вечеринку, где она могла бы представить Дункана молодой женщине, с которой давно хотела его познакомить.
– Марина Дю Белле. Мы познакомились в Вене. Ее мать – французская аристократка, которая входит в правление фестиваля. Марина сейчас в Нью-Йорке, снимает свой первый фильм. Несколько месяцев назад я свела ее с соседом Вайолет по комнате – Донованом, кинематографистом.
– И зачем мне с ней встречаться?
– Ну, если ты хочешь взяться за более прибыльные проекты… Написать тему для фильма – это было бы хорошим началом.
– Ты понимаешь, что за большинство независимых проектов почти ничего не платят?
– Марина при деньгах, – прямо сказала Джина, что было для нее нехарактерно.
Вечеринка, организованная продюсером документального фильма, над которым Донован работал всю зиму, проходила в Верхнем Ист-Сайде. Дом был дорого обставлен, и многие гости были немолоды – друзья продюсера и ее мужа. Дункан никого не узнавал, и по пути к бару за выпивкой Джина подвела его к единственному знакомому лицу – Доновану, который разговаривал с высокой эффектной женщиной с прямыми светлыми волосами, собранными в узел.
– Марина! – воскликнула Джина, прижав руку к сердцу, как будто ошеломленная неожиданной встречей, когда женщина обернулась и увидела ее.
– Джина! – Марина была на несколько лет старше Джины, длинная и угловатая, с немного ссутуленными плечами. У нее был высокий лоб и широко расставленные мутно-голубые глаза. Дункан не назвал бы ее красавицей, особенно на фоне Джины, но, без сомнения, посчитал ее привлекательной.
– Это Дункан, мой муж, – сообщила Джина.
– Муж, боже мой! Бенуа будет раздавлен.
Бенуа? Дункан никогда раньше не слышал этого имени и не мог не задаться вопросом, кто это такой. Вообще та поездка Джины в Вену оставалась для него покрытой мраком – после смерти матери его возлюбленной обсуждать подробности казалось неуместным. И тут вдруг новое имя. Оно встревожило, но Дункан постарался отбросить дурные мысли в сторону.
– Поедешь этим летом? – спросила Марина.
– Если меня пригласят, то да.
– О, они точно пригласят тебя! Ты была лучшей танцовщицей.
– Я не была лучшей, нет-нет-нет!
– Была! Ты потрясающая! – Марина схватила Джину за обе руки. – Я хочу потанцевать с тобой, невероятная танцовщица. Пойдем!
– Но никто ведь не танцует… – Джина замолчала, когда Марина потянула ее к небольшому малолюдному пятачку между диванами. Дункан и Донован стояли, наблюдая за женщинами, и вот сперва Марина, а затем Джина начали танцевать под музыку, играющую на заднем плане, в то время как более чопорные гости просто смотрели на них. Донован курил косяк, который вскоре передал Дункану, и он с благодарностью втянул дым, осознавая, как сильно был напряжен. Несколько минут спустя, когда Дункану наконец удалось расслабиться, он почувствовал себя достаточно спокойно, чтобы признаться Доновану в причине, по которой он был здесь.
– Джина вбила себе в голову, что Марина может нанять меня для своего фильма, чтобы я сделал партитуру.
– Марина может на самом деле. Меня наняла почти сразу. Она говорит, что действует инстинктивно.
– И как, у нее получается?
– Съемки еще не начались, так что трудно сказать. – Донован сделал паузу, чтобы затянуться. – Но эй, как бы там ни было, леди платит.
Дункан посмотрел на Джину и Марину, к которым теперь в танце присоединились высокий бородатый мужчина и женщина в комбинезоне. Марина задела вазу, стоявшую на полке и, слышав шум бьющегося фарфора, схватила Джину за руку и потащила ее прочь, обратно к Доновану и Дункану.
Марина смеялась, но Джина была расстроена:
– Я надеюсь, она не стоит целое состояние.
– Они могут себе позволить, – заверила ее Марина. – К тому же хозяин в любом случае ублюдок. Я знаю эту пару. Когда я переехала сюда, мама познакомила меня с ними, потому что хозяйка дома снимает фильмы. Или платит другим за их изготовление. А муж поддерживает ее хобби, лишь бы она не бросила его. Кстати, он трахает всех подряд.
