— Она буржуйка, а не Дездемона. А он коммунист и вовсе не Отелло. Вообще я считаю, это нечестно с его стороны так поступать.
Когда Розочка говорила о честности, Олегу хотелось поскорее уйти. Рядом с нею он сознавал свое ничтожество. Его мучила совесть. Он обманщик, лжец, трус. Ему хотелось вернуть револьвер Фире Давыдовне. Он недостоин такого подарка.
А город в те дни жил своей обычной будничной жизнью. Розочка работала в укоме комсомола и учила грамоте старушек в школе ликбеза. Служащие ходили к девяти часам на службу. В клубе шла профсоюзная конференция. А неподалеку, за рекой, бродили вооруженные банды, но к городу приблизиться не решались. Слухи о них просачивались разноречивые: одни уверяли, что это готовит нападение батька Ангел, другие имели подозрение на Катюшу.
Святопольские коммунисты и рабочие выходили по вечерам на охрану города. В эти неспокойные прохладные ночи Олег тоже стоял в карауле с австрийской винтовкой и думал о себе, о Розочке, Грозе-Волынском, Наташе и Рябоконе.
Нападения банды атамана Ангела ожидали с вечера, но ночь прошла спокойно. Наступило утро, и жители вздохнули с радостным облегчением. Как обычно, обыватели потянулись на базар и, как обычно в воскресный день, базарная площадь была запружена возами с сеном.
День был яркий, солнечный, и ничто не предвещало грозы и бедствия. В самый разгар базарного оживления, ровно в полдень, после того как в пожарный колокол на каланче ударили двенадцать раз, вдруг гулко лопнул выстрел. И по этому сигналу с каждого воза словно ураганом сдуло сено, и пулеметы, вытянув тонкие шеи, застрекотали во все стороны.
В один миг обезлюдела базарная площадь. По улицам мчались тачанки. Пронеслась на вороном коне золотоволосая всадница с обнаженным клинком. Горбун Алеша с помощью Шарика поспешно сдирал красный флаг, пламеневший над домом, где помещался ревком. Через минуту вместо него взвилось знамя, расшитое серебряными буквами: «Анархия — мать порядка!» Увидев этот символ новой власти, обыватели не очень изумились. Они уже успели привыкнуть к частой смене правительства. В Святополе это был шестой по счету переворот после падения царизма.
Грабеж города начался сразу. Горбун торопился побыстрее собрать и вывезти трофеи. Отряды катюшинцев растеклись шумными ручейками по всем улицам, а донесшийся со стороны Соборной площади малиновый звон колоколов оповестил местных евреев о начавшемся погроме.
— Сейчас убили дочь вдовы Брайне, — сообщила Фире Давыдовне страшную новость прибежавшая соседка. — Что себе переживает бедная вдова, так это один ужас! Она сойдет с ума.
Соседка, схватившись за, голову, убежала, а Розочка вдруг закричала:
— Они уже идут по нашей улице!
Олег, прибежавший к Фире Давыдовне через десять минут после того, как над Святополем взвилось черное знамя анархии, решил умереть, но защитить Розочку от погромщиков. Он взглянул в щелку ставни и увидел толпу, вооруженную дубинками, кольями и топорами. Юноша почувствовал противную слабость в коленях и даже закрыл глаза.
— Бежать некуда, — спокойно сказала Фира Давыдовна, но подбородок ее вдруг задрожал. — Олег, задви…
Она не закончила и бессильно опустилась на стул. Розочка бросилась к ней и обняла за шею.
Шум и крики толпы нарастали. Казалось, это приближалась морская волна. Вдруг кто-то оглушительно забарабанил в ворота. Ломая в палисаднике кусты сирени, погромщики пробирались к окнам. Кто-то швырнул кирпичом в закрытую ставню.
Фира Давыдовна вздрогнула и поднялась.
— Розочка и Олег, — тихо сказала она, — возьмите револьверы и станьте у печки.
Она поцеловала дочь в глаза. Олег увидел, как дрожали руки Фиры Давыдовны, разглядывавшей наган. Розочка побелела, словно полотно.
— Они убивают только евреев, мама? — спросила она строгим голосом.
Фира Давыдовна молчала.
— Мама, я тебя спрашиваю!
— Ах, какое это имеет значение?.. Они уже пробрались во двор…
— Нас убьют сейчас?
— Розочка!
— Я не хочу, чтобы меня убивали как еврейку. Слышишь, мама? Я хочу жить!
Фира Давыдовна молчала. Из сеней доносились глухие удары топора. Олег вспомнил грохот наката морской волны на одесском берегу.
— Я хочу жить! — повторила Розочка, глядя в одну точку.
Олег слышал, как погромщики выбивали дверь в прихожей.
— Зачем ты меня не пустила на фронт, к отцу!..
— Молчи, Розочка!
— Я бы лучше погибла за советскую власть. А сейчас не хочу.
— Они уже в прихожей!
Фира Давыдовна подняла наган. Оглушительный выстрел заставил вздрогнуть Розочку и Олега. За дверью шарахнулись и заорали. В ответ загремели винтовочные выстрелы. Зазвенели разбитые стекла окон. С потолка посыпалась штукатурка.
— Тащи солому! Нехай жиды сгорят живыми!
— Может, лестницу к стене поставить и — оттуда? — спрашивал голос.
Фира Давыдовна, Олег и Розочка стреляли беспрерывно, не целясь. Входная дверь затрещала, готовая вот-вот слететь с петель.
Розочка закрыла глаза. Девушка вспомнила, как она прыгала из шаланды в воду. Она хотела, чтобы темная тяжелая волна сейчас снова накрыла ее с головой. Розочкины нервы не выдержали. Она выронила револьвер и, теряя сознание, упала на пол. И в эту минуту Олег, следивший в щелку ставни за всем, что происходило на улице, закричал неистовым голосом:
— Николай Николаевич! Спасите! Николай Николаевич!
Олег не ошибся. По улице мимо дома Фиры Давыдовны действительно проходил Потемкин, с ужасом наблюдавший картину грабежа. Гимназист узнал его по высокому росту, могучим плечам и по хорошо знакомой шляпе.
Николай Николаевич, услышав голос Олега, остановился в сильном изумлении. Не веря своим ушам, он смотрел на закрытые ставни. Затем он что-то сказал своему чернобородому спутнику, и они оба кинулись во двор, вызвав среди погромщиков явное замешательство.
— Друзья! Что же вы делаете? Образумьтесь! — кричал Потемкин, хватая катюшинцев за локти.
А чернобородый старик в кожаной фуражке, похожий на цыгана, вырвав из плетня увесистый кол, орал во все горло:
— К чертовой матери отсюда! Вон! Чтоб духу не было! Этой мой дом! Катюше скажу, негодяи!
Впалые щеки коневода горели багровым румянцем. Глаза сверкали. Он задыхался от гнева и едва сдерживался, чтобы не ударить погромщика, державшего топор. Но тот виновато улыбнулся и забормотал примирительно:
— Ей-богу же не знали, гражданин ветеринар. Извиняйте! Айда, ребята!
Катюшинцы быстро покинули двор. Потемкин и Евстафий Павлович вошли в дом, наполненный зловещей тишиной. Олег не сразу открыл им дверь в комнату.
— Это вы, Николай Николаевич?
— Открывай, открывай! Я!
Розочка лежала без сознания на полу. Фира Давыдовна стояла возле нее на коленях. Смочив носовой платок нашатырным спиртом, она приводила дочь в чувство.
— Неожиданная встреча! — воскликнул Потемкин, увидев бледного, перепуганного насмерть Олега.
Он плохо верил своим глазам.
— Ты как здесь?
— Спасите их! — вместо ответа прошептал гимназист, показав на Розочку и ее мать. — Умоляю вас! Я боюсь, они опять придут.
— Пока мы здесь, никто не придет.
И тут Олег заметил зеленую ленточку на шляпе Потемкина.
— Вы… зеленый?!
— Да. Потом расскажу обо всем. Меня чуть не убили тогда, во время налета. Я насильно мобилизованный. Не забудь, я теперь доктор! — шепотом закончил Николай Николаевич.
Морщинки прорезали лоб Олега. Он старался что-то понять, но так ничего и не понял.
Пряхин посмотрел на Фиру Давыдовну, приводившую Розочку в чувство, и сказал Потемкину:
— Вы бы оказали помощь. А мне здесь делать нечего. Я покурю во дворе.
— Да-да, безусловно. Я сейчас.
Фира Давыдовна, увидев на шляпе Потемкина зеленую ленточку, нахмурилась:
— Можете не беспокоиться. Я сама приведу дочь в чувство. Обойдусь без вашей помощи.
— Вот и хорошо! Все равно у меня нет никаких медикаментов.
— Вы фельдшер?
— Собственно говоря, врач.
— Врач?! И вам не стыдно служить у этих негодяев?
Но Олег решительно выступил на защиту Потемкина.
— Фира Давыдовна! Да он же насильно мобилизованный! Это Николай Николаевич, про которого, помните, я вам рассказывал. Мы вместе ехали из Петрограда.
— А-а… Тогда простите меня, пожалуйста. Я сейчас в таком состоянии, что ничего не соображаю.
— Господи! Боже мой! — зашептал Потемкин. — Да я не знаю, как от этих мерзавцев отделаться. Случайно самого не расстреляли. Ей-богу! Три раза на волоске от смерти был.
Розочка наконец очнулась и приподняла голову.
— Успокойся, моя девочка. Все кончилось благополучно, — Фира Давыдовна с нежностью гладила дочь по голове.
Поверив Олегу, она уже не смотрела на Потемкина, как на врага, и даже рассчитывала на его помощь.
