— Валерик, кто там? — донесся из квартиры тоненький женский голосок.
— Это ко мне.
Валерий вышел на площадку, прикрыл за собой дверь и прислонился к ограждению.
— Так что? — спросил он, вынимая из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку.
Я набрала побольше воздуху и начала рассказывать. Ничего во мне при виде этого человека не отозвалось, только снова и снова шевелилось странное тягостное чувство: это мой муж?! Пусть даже бывший. Это был первый человек, которого я должна была знать, но не знала. Потому что не помнила. Или все-таки не муж? Но тогда я, конечно, не Марина Слободина.
— С ума сойти! — выслушав меня, Валерий погасил сигарету и аккуратно пристроил окурок в стоящую в уголке баночку из-под горошка — наверно, здесь была его обычная курилка. — Да, я помню, мне звонили из милиции, интересовались, где ты можешь быть. А я откуда знаю? Я тебя не видел с самого развода. Если, конечно, ты — это ты. Я ведь так понял, стопроцентной уверенности в этом нет?
— Нет, — вздохнула я виновато. — Так что Мариной называю себя, можно сказать, условно. И билет, который нашли у меня в кармане, вполне мог быть и не моим. Хотя в Сочи я бывала, это точно, кое-что я все-таки вспомнила.
— Значит, у тебя нет ни документов, ничего?
— Нет.
— Как же ты тогда?..
— Да вот так. Приютила одна бабулька. Теперь пытаюсь вспомнить хоть что-то. Врач сказал, что это вполне возможно. Мне дали телефон адвоката, который мог бы помочь, если я действительно что-то стоящее вспомню. Ну, что могло бы доказать, что я — это я. Скажите, а у Марины были какие-нибудь особые приметы? — Я обращалась к нему на «вы», хотя он сразу перешел на «ты». — Вы ведь должны это знать. Ну, там, родинки, шрамы?
— Да нет, — с сомнением выпятил губу Валерий. — Ничего такого особенного. Ни родинок приметных, ни шрамов. Вообще, что-то общее у вас есть, если хорошо присмотреться. Глаза… Рост, фигура. Хотя Марина потолще была.
— Я долго в больнице лежала, могла и похудеть. А волосы?
Я сдернула с головы косынку, и Валерий вздрогнул, совсем как та женщина на лестнице, но мне было все равно. Ну, почти все равно.
— Честно говоря, не помню. Ты… или она так часто красила волосы, что я уже и не помню, какой у нее натуральный цвет был. Когда мы разводились, ты… она была блондинкой. Конечно, черные любят блондинок.
— То есть? — не поняла я. — Какие черные?
— Да, я забыл, что ты ничего не помнишь. Или не знаешь, — горько усмехнулся Валерий. — Может, и не стоит говорить? Да нет, скажу. Марина… Я буду так говорить, хорошо? Так вот, Марина предпочитала, скажем так, лиц кавказской национальности. Наверно, потому что у них обычно нет денежных проблем, как, например, у простых преподавателей истории в вузе. Или уж по какой-то другой причине, не знаю. Так вот, моя дорогая женушка наставляла мне рога с каждым встречным хачиком. А я, как последний идиот, делал вид, что ничего не знаю. Потому что, как идиот, да не как, а просто идиот, в общем, любил ее очень.
Я смотрела на него во все глаза, приоткрыв рот, и выглядела, наверно, крайне глупо, а Валерий расхаживал по площадке взад-вперед, на лице его выступили некрасивые красные пятна.
— А потом я поехал в Краснодар по делам, — продолжал он. — Приезжаю, а квартира пустая, словно корова языком вылизала. Ни вещей, ни мебели — ничего. Голые стены. Думал, обчистили квартиру, хотел в милицию звонить. Потом смотрю — на лоджии коробка с моей одеждой и записка: «Дорогой Валерик, я ухожу к любимому мужчине, на развод подам сама. Будь счастлив».
— Господи! — прошептала я, закрыв глаза.
— Готов спорить, тебе сейчас очень хочется, чтобы ты оказалась не Мариной Слободиной, а кем-нибудь другим.
Я убито молчала. Что тут скажешь? А мне-то казалось, что все самое страшное со мной уже случилось. Оказалось, нет.
— Даже не знаю…
— А что тут говорить? Не слишком приятно узнавать о себе такое. А делать? Ладно, проехали. Все равно ничего не вернешь. Хотелось бы сказать, что Бог тебя наказал, но… Ты ведь все равно ничего не помнишь. А может, это и не ты была, кто знает.
— Вот я и хочу узнать, — прошептала я, опускаясь на корточки и пачкая полы плаща о грязный пол. — А как?
Валерий пожал плечами и достал еще одну сигарету.
— Знаешь, если честно, мне тебя жаль. Кто бы ты ни была. Если не Марина, то просто жаль. А если Марина, то… Наверно, еще жальче. Обидно, когда любовь превращается в такую вот жалость.
— Брезгливую?
— Где-то, наверно, да, — удивленно посмотрел на меня Валерий. — Странно, что ты это понимаешь. Зла нет, только вот снисхождение такое: что с нее взять. Впрочем, я никогда злопамятным не был. Столько ты мне горя принесла, особенно когда нашего… — тут он осекся и махнул рукой. — Неважно.
— Прости меня. — Я опустила голову, стараясь не зареветь.
— Простил. Знаешь, когда тебя сейчас увидел, когда ты только все рассказала, всколыхнулось такое вот… злорадное. Ага, мол, получила. А потом даже неловко стало. Ладно. Ты уж извини, помочь особо ничем не могу. Но если действительно все вспомнишь и документы восстановишь, квартиру разменяем. Мы же на нее две наших поменяли. Сейчас в этом районе квартиры очень дорогие. Думаю, тысяч на семьдесят потянет. Хватит на две однокомнатные.
— Спасибо, — все-таки всхлипнула я. — Скажи, а где я жила… где Марина жила до того, как в Питер уехала?
— Откуда я знаю? — раздраженно фыркнул Валерий. — Ты… она мне не докладывалась, где любовники живут. Кажется, где-то на Ареде, за вокзалом. Кстати, я и не знал, что она в Питер уехала. Наверно, хачик ее выгнал.
— А где работала?
— В собесе, в бухгалтерии. Во всяком случае, раньше.
— А подруги какие-нибудь были у… нее?
— Подруг у нас не водилось. Ни одна подруга долго не выживала. Хотя вот завалялась на антресолях старая книжка записная. Могу дать, мне все равно не нужна.
— Пожалуйста! — взмолилась я.
Валерий скрылся в квартире и вскоре вынес потрепанную записную книжку в черной клеенчатой обложке. Я взяла ее в руки, словно гадюку или гранату с выдернутой чекой.
— Валерик! — снова донеслось из-за двери. — Ну ты где?
— Ладно. — Валерий открыл дверь в квартиру. — Всего хорошего.
— Спасибо, — машинально ответила я и пошла к выходу.
* * *
Денис смотрел на Инну во все глаза и молчал. Потом открыл рот и… снова закрыл.
— Ты не рад? — тускло спросила Инна.
— Р-рад, — выдавил из себя Денис.
Он все-таки обошел Инну, закрылся в ванной, включил воду и начал намыливать руки — долго и методично, как хирург перед операцией.
— И что теперь делать? — спросил он свое отражение в зеркале над раковиной. — Пожалуй, утро вечера мудренее.
