на то, чтобы помогать блокировать важнейшие губернские инициативы Столыпинской аграрной реформы.
Взгляды Тимашева на национальные и внешнеполитические вопросы зиждились на чувствах слепого патриотизма и служебного долга. В этом он разительно отличался от Валуева, занимавшего умеренную позицию и по польскому, и по прибалтийскому вопросам, видевшего русское вмешательство на Балканах и войну с турками губительными авантюрами. Тимашев же презрительно относился к полякам, куда менее сочувственно – к балтийским немцам и патриотически приветствовал войну с Турцией, нимало не задумываясь о внутриполитических ее последствиях[251].
Пример внешнеполитических воззрений Тимашева приводит в своих записках цензор Е. М. Феоктистов. В 1871 году, после прусского триумфа над Францией, министр созвал редакторов петербуржских изданий, желая уведомить их о решении правительства более не исполнять положений Парижского трактата (1856), регулирующих доступ к Черному морю. Министр призвал журналистов проявить «должный патриотизм» при обсуждении данного решения, разразившись затем многословной тирадой в адрес «ультрапатриотических» изданий, подстегивавших общественное мнение против мнимой немецкой угрозы, хотя, продолжал он, лишь благодаря помощи Пруссии русскому правительству наконец удалось отказаться от навязанного Европой «соблюдения оскорбительных статей Парижского трактата». А потому, заключил министр, «государь не может допустить со стороны нашей печати ни малейшего порицания дружественной нам державы, [иначе же] правительство не ограничится угрозами, а прибегнет к суровым карательным мерам» [Феоктистов 1929: 108–109].
Тимашев всецело поддерживал военно-полицейские традиции николаевской России и дух министерской власти. На посту министра внутренних дел он играл переходную роль – от периода наивысшего роста и творческого расцвета МВД при Перовском, Ланском и Валуеве к крайней реакции при графе Д. А. Толстом. Тимашев усердно способствовал дальнейшему следованию МВД по намеченному Валуевым полицейскому курсу. Вместе с тем он не обладал ни политическим видением, ни управленческими дарованиями своего предшественника. Нет никаких свидетельств в пользу того, что он систематически подходил к фундаментальным проблемам самодержавия или вопросам институционального устроения столь дорогой его сердцу системы. Его назначение и завидное долголетие на посту являлись симптомами внутренней слабости самодержавной России и не сулили радужных перспектив в плане ее адаптации и выживания в условиях стремительно меняющегося мира. Европейский политический опыт и социальные травмы: революции 1848 года, Парижская коммуна, рост рабочего движения и так далее – представлялись Тимашеву настоящим кошмаром, повторения которого следовало избегать, и он не покладая рук трудился над укреплением административно-полицейских сил, призванных возродить в значительной степени мифологизированное прошлое.
Лев Саввич Маков (1878–1880)
В ноябре 1878 года Тимашев ушел в отставку, и «Правительственный вестник» приветствовал нового министра – Льва Саввича Макова: в заметке говорилось о многолетней службе Макова в департаментах МВД при Милютине и Соловьеве, после при Тимашеве в столице и М. Н. Муравьеве в западных губерниях. Однако был ли Лев Саввич подходящей кандидатурой на столь чувствительную и непростую роль, как министр внутренних дел, до сих пор остается под вопросом.
О происхождении и детских годах Макова известно мало[252]. Он родился в 1830 году в Харьковской губернии в семье потомственных дворян. В отличие от большинства министерских чиновников своего поколения он получил образование в Пажеском корпусе и ранние годы (1844–1856) провел на действительной военной службе. К 1856 году Маков уже состоял в гвардейском полку и присутствовал на коронации Александра II в Москве.
Дальнейший послужной список Макова был вполне типичен для успешных чиновников столичных министерств его поколения (о которых мы подробнее скажем в главе 4). Единственным пунктом послужного списка, отличавшим его от прочих высокопоставленных чиновников МВД той эпохи, являлось военное образование и служба. Впрочем, военная служба была недолгой, и вскоре по увольнении с нее по болезни, полностью порвав с армейскими связями, Маков поступил на гражданскую службу в Министерство внутренних дел в чине надворного советника (VII класс). Это произошло в 1858 году, когда молодому человек было лишь 28 лет, вследствие чего Маков не может числиться среди небольшого процента военных чиновников, служивших в МВД. На самом деле Маков был кадровым министерским чиновником, поднявшимся по служебной лестнице благодаря удачному сочетанию собственных навыков, трудолюбия и лояльности, а также покровительства вышестоящих чинов, ценивших в нем эти качества.
По словам одного вполне осведомленного современника, Маков «по своим способностям и характеру был именно тот “средний человек”, трудолюбивый и любезный, свободно владеющий пером, умный, живой и с своеобразною речью, который в жизни лучше всего преуспевает, а особенно в административных сферах» [Скальковский 1890: 221].
Подобно своему предшественнику Тимашеву, Маков был типичный чиновник своей эпохи, чуждый просвещенческих идеалов и запомнившийся тем, что его сменил Лорис-Меликов, а также тем, что в феврале 1883 года он совершил самоубийство вследствие, по всей видимости, павшего на него подозрения в соучастии в крупной растрате министерских средств[253].
Несмотря на весьма скудное письменное наследие, а также всего лишь двухлетний министерский срок, фигура Макова важна по ряду причин. Он стал единственным министром, назначенным «изнутри», то есть непосредственно из кадровых чиновников МВД. Он принадлежал к тому молодому поколению бюрократов, которые в 50-х – 60-х годах занимали руководящие посты в центральных ведомствах МВД. Умелый и лояльный министерский функционер, Маков был замечен и возвышен Валуевым. В эпоху Великих реформ он усердно занимался тем кругом вопросов, который отлично подготовил его к министерскому портфелю. Его назначение совпало с распространением революционного терроризма и нарастающим ощущением беспомощности правительства – подобное положение явилось серьезным испытанием для всех высших чиновников империи, но в особенности для Макова как министра внутренних дел. В общем и целом стоявшие перед ним задачи оказались ему просто не по плечу, и после создания в феврале 1880 года Верховной распорядительной комиссии Лорис-Меликов полностью затмил собой министра.
Деятельность и история Макова на посту министра может многое рассказать как о внутренней политике самодержавия, так и о характере этого человека. Граф Валуев, тогдашний министр, высоко ценил деловые и личностные способности Макова, исправно выполнявшего свои обязанности на каждой из порученных ему должностей, включая руководство канцелярией министра [Валуев 1961, 2: 262]. Однако же в кризисные 1878–1881 годы Валуев нередко критиковал действия Макова на министерском посту, в особенности сетуя на их политическую недальновидность и неловкость. Так, после особого совещания 15 апреля 1879 года Валуев записал в дневнике следующее: «…но я один, совершенно один. Даже новый министр внутренних дел, добронамеренная сила, не имеет со мною желаемой общности. Он может быть министром по своей части, – но не министром вообще. Нет того взгляда, который я называю панорамическим». После же заседаний 24 марта 1880 года в Государственном совете и Комитете министров Валуев
