записывает по-английски:
«…the home secretary is quite below the mark[254], — прибавляя далее: – впрочем, не он один». Аналогичным образом отзывается о Макове и государственный секретарь Е. А. Перетц, 15 декабря 1880 года записавший в дневнике: «…теперь очевидно, что в то время Маков нас надул. Вот разница между Маковым и Лорисом, т. е. способным чиновником и действительно умным человеком» [Перетц 1927: 15].
Министерская политика того времени и целый ряд официальных документов подтверждают подобные отзывы: Маков последовательно стоял на позициях, овеянных духом министерской власти, всецело следуя административно-полицейской линии. Эта политика смягчилась лишь в последние полгода его министерства (с февраля по август 1880 года), когда решительные действия правительства под руководством Лорис-Меликова положили предел рецидивам со стороны МВД.
Успешная министерская карьера началась для Макова в Земском отделе, созданном ранее в том же 1858 году в качестве главного органа по крестьянским вопросам. Уже в 1861 году министр Валуев поставил его при себе для исполнения особых поручений (также связанных с делам крестьян) с производством в VI класс [т. е. в коллежские советники], а затем в качестве министерского представителя прикомандировал к сенатору Каптеру, ревизовавшему Калужскую и Владимирскую губернии[255]. Последнее назначение, безусловно, имело решающее значение в плане дальнейшей карьеры Макова. В 1863 году министр отправил его своим представителем по крестьянским вопросам в распоряжение генерал-губернатора западных губерний М. Н. Муравьева, по всей видимости, столь высоко оценившего профессионализм Макова, что даже опротестовавшего последующий перевод того в Киев [Скальковский 1890: 222].
Валуев еще несколько раз «за выдающиеся достижения» повышал Макова, и 1 января 1865 года он был произведен в действительные статские советники (IV класс) с назначением правителем личной канцелярии министра. Это стало важной вехой в его карьере, поскольку теперь он был посвящен во все внутренние дела самого МВД, включая вопросы безопасности, курировавшиеся непосредственно Валуевым. С расширением в середине 60-х сферы деятельности министерства и, следовательно, с увеличением рабочей нагрузки министр сильно зависел от директора своей канцелярии. Эту должность Маков занимал до 1876 года, когда был назначен одним из двух товарищей министра [уже Тимашева]. Валуев же тем временем не терял Макова из виду: он стал представителем МВД в так называемых Валуевских сельскохозяйственных комиссиях в начале 70-х, а уже в их конце – в 1878 году – принимал участие в особых совещаниях, посвященных вопросам государственной безопасности под председательством того же Валуева. Отсюда, Александр и все остальные находили назначение Макова на смену Тимашева вполне логичным – он был сперва назначен временно исполняющим обязанности, а 19 февраля 1879 года официально утвержден министром внутренних дел[256].
Став министром, Маков продолжил работать с прежним усердием и исправностью, глубоко погружаясь в министерские дела и, по-видимому, нередко трудясь круглые сутки. Еще прежде официального назначения Макова 9 июня 1878 года Александр II утвердил представление министра об учреждении пятитысячного корпуса верховых уездных надзорных – урядников. Принятием данного проекта завершалась двадцатилетняя полицейская реформа, начатая еще в конце 50-х, при Ланском, Милютине и Соловьеве, и в феврале 1879 года царь выразил Макову свое удовлетворение реформой, поблагодарив нового министра за проделанную работу. В составленном в 1880 году «Кратком очерке деятельности Министерства внутренних дел за двадцатипятилетие 1855–1880 гг.» Маков объявил о достижении давней цели своего ведомства по преобразованию уездной полиции в специализированный орган, занимающийся обеспечением государственной безопасности[257]. Однако же современники и современные исследователи имели на этот счет иную точку зрения. Так, в 1882 году М. С. Каханов писал, что «новейший институт урядников, органически не связанный с устройством полиции, оказался представляющим весьма серьезные неудобства и не восполнявшим недостаток деятельности становых приставов»[258]. Нынешний же критик полицейской реформы высказался еще лаконичнее, в том духе, что уездные полицейские 80-х «так и оставались отбросами русского общества» [Abbot 1971: 250].
Пусть административные таланты Макова и способствовали некоторому улучшению разнообразных проблем, входивших в юрисдикцию МВД, террористическая волна вкупе с ухудшающейся экономической ситуацией вынуждали глав всех министерств посвящать все время и силы разработке планов по противодействию потенциальным угрозам общественному порядку. Эти же вопросы рассматривались и на заседаниях особых совещаний, и в Комитете министров – и Маков везде высказывался в поддержку гегемонии административно-полицейской власти [Зайончковский 1964: 68-143; Валуев 1919: 33–62; Татищев 1903, 2: 558–573]. Шел месяц за месяцем, и министр все более ожесточался против русской общественности; после очередного покушения на царя в апреле 1879 года Маков и Толстой настоятельно рекомендовали выслать из столицы весь подозрительный элемент [Милютин 1950,3:129]. Маков также повторил прежние жалобы МВД на губернские суды и прокуроров, вмешивавшихся в полицейскую и административную работу министерства. Чтобы хоть как-то смягчить общественную реакцию на принимаемые чрезвычайные меры, министр обратился к обществу с воззванием, опубликованным 19 августа 1878 года[259] в «Правительственном вестнике»[260]. Маков призывал все сословия поддержать правительство в борьбе против революционного зла. Однако же что именно подразумевалось под искомой «поддержкой», в статье не прояснялось, и, когда харьковские и черниговские земства откликнулись на воззвание, их «адреса» к царю были кассированы, а авторы отданы под полицейский надзор.
4 апреля 1879 года Маков пригласил к себе 30 крупнейших петербуржских редакторов. Как вспоминают участники встречи Е. М. Феоктистов и М. И. Семевский, министр долго распространялся о нынешнем состоянии русской печати. Именно пресса, по его словам, была повинна в разрушении моральных устоев и причинении России того зла, что теперь грозит уничтожить ее; министр негодовал, что все публикации о правительстве имеют лишь уничижительный и ругательный тон, утверждая, что первейшим долгом прессы является патриотизм. Свою речь министр заключил угрозой: «…печать должна быть [патриотическою], и я вам ручаюсь, что она – или будет такою, или ея вовсе не будет! С этой минуты нет снисхождения никому и ничему»[261]. Маков и в дальнейшем был убежден в необходимости административного контроля за прессой и осенью 1880 года участвовал в Особой комиссии под председательством Валуева, посвященной выработке новой редакции цензурного законодательства [Зайончковский 1964: 261–269; Валуев 1919: 122–127].
Маков враждебно относился и к планам реформирования Государственного совета, и введению формы представительства. На состоявшемся 23 января 1880 года особом совещании, посвященном рассмотрению проекта 1866 года за авторством великого князя Константина Николаевича, министр высказался в том ключе, что сейчас не самое удачное время для подобных реформ [Зайончковский 1964: 140–141]. Он полагал, что, прежде чем обсуждать какие-либо преобразования, следует дождаться отмены действия чрезвычайных мер (вроде учрежденных еще в апреле 1879 года временных генерал-губернаторств). И говоря «обсуждать», он имел в виду именно – и
