— Уходите, Аманда, — с яростью в голосе сказал Гэвин. — Уезжайте из Санта-Фе!
Я с трудом могла представить, что восхищалась его человечностью. Произошел взрыв — и стало смертельно холодно, и в нем не осталось ничего человеческого.
Но все-таки я подошла к нему.
— Я бы никогда здесь не появилась, если бы знала, что мною воспользуются таким образом. Теперь же я не желаю уезжать.
Мои слова прозвучали в полной тишине. Несколько секунд комната была погружена в молчание, какое бывает только в часовнях. Донья Эману-элла с усмешкой смотрела на противоположную стену. Гэвин еще раз взглянул на меня и вышел. Хуан оторвал от себя Элеанору и быстро направился ко мне, его трость хоть и соприкасалась с полом, но не служила ему для поддержки. Волнение придало ему силы.
— Конечно же, Аманда, ты никуда не уедешь. Ты единственный человек, которому я доверяю. Мне осталось совсем немного времени, и ты должна остаться со мной.
У меня не было сил ответить ему по-доброму. То, что он совершил, было непростительно.
— Я уже сказала вам, почему намерена остаться, — произнесла я. — Я не уеду отсюда, пока не узнаю правду о том, что случилось с моей матерью. Я думаю, кое-что прояснилось, но всему свое время. Для меня важно только это.
Он долго, изучающе на меня смотрел и мрачно кивнул. Затем мимо меня прошел к двери. Многое нужно было сказать, но не сейчас.
Элеанора пересекла галерею, но не сразу последовала за ним. Вместо этого она остановилась, чтобы взглянуть на картину за моей спиной.
— Эта картина не принадлежит мне, — сказала она об Эмануэлле. — Она полностью ваша — твоя и твоей матери. Есть другая картина, которой владею я, — дикая, сумасшедшая. Возможно, будет лучше, если ты это запомнишь.
Она, как и другие, пройдя мимо меня, вышла из комнаты. В освещенной галерее было тихо, но атмосфера благоговения и почитания, которую так старательно создавал Хуан Кордова, ушла, и, казалось, воздух еще пульсирует эмоциями. Сегодня вечером выплеснулось то, что не так-то просто будет вернуть в первоначальное состояние. В той или иной мере затронуты были все. Меня трясло от всего этого: я испытывала больше, чем тревогу.
Я забыла про Клариту. Но она вышла из галереи и приблизилась ко мне с надменным видом.
— Началось все заново, — сказала она, глядя мне прямо в глаза. — Я ждала, и это началось.
— Что началось? — решительно спросила я.
Удивительно, что ее темные глаза ничего не выражали.
— Это марш смерти. Если ты хорошенько прислушаешься, то услышишь шаги. Это шаги Инес, спускающейся к нам сквозь века. Я уже слышала их раньше. — Она подошла ко мне еще ближе. — Я слышала их со стороны холмов, когда умерла твоя мать. Лучше побереги себя, Аманда.
Она тоже слегка сошла с ума, как и все они, и я отскочила от нее.
— Вернись в дом, — приказала она. — Быстро пробеги темноту. Я запру дверь.
У меня не было никакого желания оставаться в ее компании, поэтому я поспешила выйти за дверь в холодную ночь Санта-Фе. Звезды казались очень яркими, и тусклые лампы внутреннего двора не могли с ними соперничать. Дом передо мной мерцал лампами, и я быстро направилась к нему. Ночь была именно такой, когда хочется быстрее пройти темные пятна и как можно быстрее оказаться в безопасности стен в комнатах при светящихся лампах и теплых красках.
В доме никого не было видно. Из дедушкиного кабинета доносился голос Элеаноры. То, что они должны были сказать друг другу, совершенно меня не интересовало. Никакие их планы не волновали меня, потому что были совершенно неприемлемы, независимо от того, что думал Гэвин. Но когда я вошла в свою комнату, меня снова захватило чувство обиды, и мне снова удалось от него избавиться. Я не хотела бы снова попасть в подобную ловушку. Он легко мог возненавидеть, но также легко и полюбить. Полюбить? Эта мысль заставила меня рассердиться на себя, и я ее сразу же оставила. Я была достаточно сильной женщиной.
Оказавшись в своей комнате, я поставила лампу у старенького кресла, взяла книгу Пола Стюарта и уселась читать. Теперь мне хотелось узнать об Эмануэлле. И о донье Инес.
XII
Рассказ «Эмануэлла» оказался не хроникой, но был основан на фактах, хотя в нем не всегда чувствовалось, где правда, а где вымысел. Тем не менее, я прочла его с огромнейшим интересом, и какое-то время не могла избавиться от ощущения, что читаю о своей матери.
Пол Стюарт обладал даром вызвать героев из прошлого и оживить их. Эмануэлла была вся огонь, но, несмотря на жизненность ее образа, в нем чувствовалась некоторая слащавость. Казалось, что все ею восхищаются и она живет среди всеобщего поклонения. Мне хотелось бы знать, где здесь то, что ему удалось узнать об Эмануэлле, и где воспоминания о Доротее.
Но по мере повествования в описании героини начали появляться нотки блестящей жестокости. «Блестящая» в смысле живая, сверкающая, драматичная, обрисовывающая все так четко, что сам автор, если он был влюблен в Эмануэллу-Доротею, увидел ее соблазнительной в своей жестокости. Была ли это моя мать? Я не могла в это поверить, но начала понимать, почему эта книга так рассердила Хуана и почему он не хотел, чтобы Пол снова обратился к теме Доротеи.
Я продолжала читать, пытаясь выбросить из головы мысль о матери. Рассказ воссоздавал картину двора короля Филиппа. Тайна и ужас постепенно нарастали по мере появления на сцене Инес.
То было причудой короля Филиппа — привозить в Мадрид из-за границы для потехи всех карликов, каких только можно было найти. Часто это были фокусники, акробаты, шуты — пестрая команда тех, кто развлекает. И юный Веласкес, новичок при дворе короля, находил их интересными для своих ранних работ. Однако была одна карлица, которая не относилась к разряду шутов, а была двоюродной сестрой фрейлины, дочерью дворянина. Речь идет о донье Инес, которую, возможно, боялись, но уважали и назначили в окружение инфанты. Мария Тереза любила ее и сделала своей наперсницей и партнершей в играх. Может быть, она была более нянькой, чем кем-либо иным. Благодаря невысокому росту и необычной внешности, она обладала достоинством и властью. Но в описании Пола она была примером жестокости, и все во мне замирало, когда он описывал ее роковую привязанность к кузине, которая была для нее всем.
Время шло, но я продолжала читать. Все в доме стихло, и из своей высокой комнаты я могла видеть отблески света Лос-Аламоса, а на противоположной стороне при свете звезд Сангре-де-Кристос. Санта-Фе спал, а я нет. В какой-то момент я отложила книгу в сторону и принялась всматриваться в темноту внутреннего дворика в направлении дома Стюарта. Там зажглись огни и послышался отдаленный звук голосов. Пол Стюарт, который написал эти страницы, и его жена Сильвия, которая была с ним в Испании, когда он занимался своими исследованиями, должно быть, поднялись. В тишине зазвучал женский голос, в котором проскальзывала нотка беспокойства, как будто бы женщина что-то очень возбужденно обсуждала.
Я снова начала читать. Эмануэлла сделала хорошую партию — вышла замуж за дворянина из Мадрида; у нее были прекрасные здоровые дети. Но все же ей чего-то недоставало. Ей скоро наскучило поклонение мужа. Когда некий молодой человек, недавно прибывший ко двору Филиппа, начал проявлять к ней вполне определенный интерес, она ответила на его чувства. Он был красив, богат, знал толк в женщинах. Эмануэлла сильно увлеклась им, и Инес, которая всегда отличалась бдительностью по отношению к своей кузине, понимала, к чему это все может привести. Ее обожаемая кузина рисковала своим браком, могла причинить страдания детям, которых Инес боготворила, и мужу, страстно любившему ее. Она пыталась отговорить Эмануэллу от связи с этим молодым Дон Жуаном, но, конечно же, та ее не послушалась.
На каждой странице книги Пол подчеркивал, что история семьи двух сестер несет на себе страшные кровавые отпечатки, которые передавались по наследству и проявлялись в определенных ситуациях. Со стороны Эмануэллы присутствовал необузданный нрав и нечеловеческие страсти. Достаточно странно, что эта черта характера находилась у Инес под большим контролем, чем у ее кузины. Лишь иногда проявлялась она в приступах дикого гнева, и тогда все начинали бояться ее больше, чем Эма-нуэллу.
Перед лицом опасности донья Инес решила, что ей необходимо сделать. Пока один из дворцовых охранников спал, она выкрала у него кинжал. У нее были маленькие, но крепкие руки, и ей хватило сил удержать оружие. Прокравшись в комнату, где спал молодой человек, она заколола его. Только после этого самообладание покинуло ее, и она закричала.
Когда один из стражей вбежал в комнату, то увидел ее рыдающей, покрытой кровавыми пятнами и совершенно безумной. Веласкес написал ее, когда она была заключена в тюрьму. В то время она была совершенно спокойна, так как уже не понимала, кто она и что совершила. Именно поэтому лицо карлицы на портрете было спокойным и безмятежным, хотя глаза выдавали безумие.
