Запыхавшись, я взбежал по каменным ступеням дома садовника и рванул дверь. В лицо пахнуло теплом. В кухне над плитой горела яркая лампа. Рядом дымилась бочка с горячей водой. Я уставился на нее в удивлении: для чего понадобилась такая здоровенная посудина? Садовница сочувственно покачала головой:
— В субботний вечерок заставить дитятко трудиться дотемна! Нет, у этого Креслиня не сердце, а камень в груди… Ну, миленький, быстро снимай одежку — и в бочку!
Она подставила к бочке табуретку и сама вышла. Я разделся, влез в теплую воду, присел. Как приятно!
Заботливая хозяйка вытащила из сундучка под кроватью мою воскресную одежду, положила на скамью. Потом намылила мочалку.
— Ну-ка, поднимись, миленький, потру тебе спинку. Было очень неловко, я смущенно топтался в бочке. Но ее прикосновения были такими легкими и нежными, словно перед ней не парнишка, который уже работает на тяжелой работе, а младенец. Вымыла мне спину, подала кусок цветного мыла:
— А вот это для головы.
Я с наслаждением вдохнул запах, исходивший от мыла. Пахло земляникой. Намылил лицо, голову, плечи. Не торопился, старался продлить удовольствие.
Не успел одеться, как из комнаты донеслось:
— Давай ужинать, миленький. Уже поздно, поешь — и в постельку.
На столе стояли молоко, оладьи, банка с вареньем. Вот это ужин! Я ел и пил сколько хотелось.
Кукушка прокуковала двенадцать раз, когда я улегся на взбитую постель. Неутомимая хозяйка еще возилась в кухне. Усталый, разморенный, я уснул раньше, чем застрекотал сверчок…
Яркие солнечные лучи били в лицо. Уже утро! А мне казалось, что я только закрыл и открыл глаза. Хозяева еще спали. Потихоньку вылез из кровати и взял книгу — ту самую, толстую, в переплете. Сколько там было всевозможных рисунков! Особенно меня привлекли картинки, изображавшие англобурскую войну. Вот целый английский полк наступает на кучку буров. Вот завоеватели расстреливают раненых пленных, — ненависть бушевала во мне, кулаки сжимались сами собой.
А вот фотографии невиданных машин. Не верилось даже, что в мире могут быть такие повозки, которые ездят без лошадей. Подписей мне не прочитать, они на немецком, но и без них все понятно. Двое хорошо одетых господ сидят на облучке. Один держит в руках нечто, похожее на колесо. Это руль, с его помощью кучер диковинной машины направляет ее, куда хочет. Внутри все похоже на баронскую карету, даже сиденья такие же, стеганые, из кожи. А колеса необычные. С редкими спицами, на ободе не плоское железо, как на повозках, а круглый толстый обруч.
Долго рассматривал я рисунок, на котором художник изобразил гибель корабля среди айсбергов. Многие пассажиры и матросы попрыгали в море с полузатонувшего судна, некоторые уже сумели отплыть от него, и их теперь несет волнами.
Невиданные страны, чужие города с удивительными многоэтажными домами. Чудесный, незнакомый мир!..
Кукушка прокуковала семь раз. Я сразу же отвлекся от журнала. Снова неудержимо захотелось заглянуть внутрь этого таинственного механизма, который так здорово подражает настоящей кукушке. Наверное, я бы не удержался, залез бы в него руками и, конечно, что-нибудь испортил. Но раньше, чем я успел привести в исполнение свой замысел, из другой комнаты вышла садовница:
— С добрым утречком, миленький. Почему не спишь?
— Так, не хочется что-то.
— А мы по воскресеньям спим долго. Это только сегодня поднялись рано. Надо прибрать в теплице. Приедет господин барон, обязательно туда заглянет.
— Возьмите меня с собой, — попросил я.
— Хорошо, миленький.
Хозяйка развела огонь, налила воду в чайник. Я присел к столу — и снова за книги. Выбрал с буквами побольше, начал читать. Каменный век, люди живут в пещерах, ножи, копья, всякие орудия труда делают из острых камней. Охота, борьба между разными племенами. Интересно!
— Отложи книжечку, миленький, будем с тобой накрывать на стол, — услышал голос хозяйки.
Я принес из кухни белый фарфоровый кофейник, наполненный до краев аппетитно пахнущей коричневой жидкостью. Расставил на свежей скатерти блюдечки, на них — чашки с нарисованными на пузатых боках цветами. В красивой вазочке белела горка ровно наколотого сахара. Садовница, улыбаясь, поставила на середину стола большую корзину из плетеной проволоки, полную кренделей, печенья, витушек. Я не мог отвести глаз.
— Что, нравится? — спросила хозяйка. — Вчера баронский кучер ездил в местечко за тортами. Вот я и попросила купить, чтобы у нас было чем полакомиться в воскресный денек.
Она осмотрела стол и, решив, вероятно, что всего этого еще мало, добавила масло и варенье. Я ожидал в неприятном предчувствии, когда же появятся на столе вилки и ножи. Но на сей раз, к моей радости, обошлось без них.
Когда все было готово, садовница позвала мужа:
— Иди, муженек, будем завтракать. А ты, миленький, садись на свое местечко, рядом с книжками.
Да, ни разу в жизни мне еще не приходилось сидеть за таким роскошным столом! У нас дома даже по большим праздникам я не видел ничего подобного.
Солнце, прорываясь сквозь листву высоких деревьев, освещало комнату. Размеренно тикали часы. В поместье было тихо. Не слышалось обычного шума рабочего дня, только из конюшен время от времени доносилось ржание лошадей — тоже, наверное, радуются отдыху. Возле людской кудахтали куры, сердито бормотал индюк.
Вошел садовник. На нем был воскресный костюм из серого сукна, жилетку украшала серебряная цепочка, пропущенная через петельку. Из верхнего кармана пиджака выглядывал уголок носового платка. Седая бородка подстрижена, волосы гладко причесаны. За стеклами очков добродушно моргали синие глаза. Снова протянул мне руку, как взрослому:
— Вот сегодня мы с тобой познакомимся по-настоящему. Так как же, ты сказал, тебя зовут?
— Волдис.
— Да, да, Волдис! Вот и хорошо, Волдис, останешься жить у нас в поместье. Тут много таких мальчиков, как ты. Будешь бегать с ними, играть в городки.
— Ешь, муженек, ешь, кофеек остывает, — напомнила садовница и сама тоже уселась за стол.
Я несмело потянулся за кренделем, давно уже манившим меня, и надкусил.
— А мы намажем его маслицем, еще вкуснее будет. — Хозяйка взяла крендель у меня из рук.
Она ухаживала за мной, как за маленьким. Было и приятно, и неловко.
После завтрака меня научили, как смазывать сапожной мазью ботинки, как чистить, чтобы блестели. Я старательно махал щеткой, а сам думал: вот бы показаться в таком виде нашим ребятам!
Отправились в теплицу. Скрипели па ходу новенькие туфли хозяйки, гамаши садовника, скрипели и мои ботинки. Я шел довольный и гордый.
Теплица находилась во фруктовом саду, возле забора, на солнечной стороне. О теплицах я слышал много: у нашего барона их было не одна, а целых четыре. Но вот видеть ни разу не приходилось. Оказалось, это просто низкий длинный кирпичный дом. Но, в отличие от обычного дома, крыша у него вся стеклянная. Стекла, которого пошло на нее, хватило бы, наверное, на все окна в нашем местечке.
Мы спустились вниз по ступенькам. Садовник открыл дверь ключом — и дыхание у меня занялось от невиданного зрелища. Нет, теплица вовсе не низкая, она только снаружи выглядит низкой, потому что большая ее часть находится ниже поверхности земли. По обе стороны длинного светлого помещения рядами высятся виноградные лозы. Они тянутся вверх, к свету, к солнцу, вьются по шестам к самой стеклянной крыше. Между зубчатыми тонкими, просвечивающимися на солнце листьями свешиваются бесчисленные гроздья.
Воздух в теплице был теплым, влажным, свет слепил глаза. А может, это вовсе не искусственный сад, а тот самый рай, о котором толкует в школе преподаватель закона божьего, — так сказочно все выглядит вокруг.
— Ну, что скажешь? — Садовник посматривал на меня с улыбкой.
Что мог сказать об этом чуде я, маленький человек, делающий первые шаги по большой дороге жизни? Я смотрел во все глаза и молчал. Правда, и мне хотелось спросить кое о чем. Например, опять, как тогда на озере, не давал покоя вопрос: как можно, чтобы одному человеку принадлежали такие богатства? Но спросить об этом садовника я не решался. Он же, так и не дождавшись от меня ответа, начал рассказывать сам:
— Видишь ли, сынок, вся эта красота сама собой не приходит. Тут много, очень много работы. Зимой, например, теплицу надо отапливать круглые сутки. А еще рыхлить землю, поливать без конца… Да, работы очень много. Но когда делаешь все вовремя и по порядку, то привыкаешь и вовсе не кажется, что трудно.
Я и сам уже знал, что труд — это основа всего на свете. Даже наших ребячьих удовольствий. Ведь сколько мы возились, пока сбили плот! Даже камышовые связки и те потребовали немалых усилий. Зато мы работали для себя, не для барона. Интересно, ест ли садовник этот самый виноград, который выращивает?
