Ближе к вечеру к нам пришли Сипол и Август. Начался военный совет.
У Августа был уже готовый план:
— Между дорогой и забором глубокая канава. В ней полно кустов, с дороги нас никто не увидит. Вот что мы сделаем. Пророем под забором ход в парк. Тогда между нами и домом лесничего будет высокий забор. Камни через него перелетят свободно, а вот лесничий, если погонится за нами, пусть попробует перелезть через забор! Пока он там будет возиться, мы ныр в свой ход — и айда!
Сипол внес в план поправку:
— Одного хода мало. Всякое может случиться! Давайте выроем и второй, с другой стороны, у прудов.
Так и порешили. Вечером вырыли под забором ходы, наподобие кротовых, пролезли в парк, осмотрелись.
Все получалось как надо.
Осуществить задуманное решили следующим же вечером. Брат опять начал колебаться:
— Нехорошо бить окна.
— В детей стрелять еще хуже! — отрезал я, и он умолк… С утра пошел дождь. Единственное наше окно залило слезами, капли барабанили по крыше. Синее небо покрылось серой холстиной. На улице — никого. Даже собаки попрятались по конурам. Только на шпиле церкви, как всегда, скрипел под ветром золоченый петух.
— Никуда мы не пойдем! — Брат вроде бы даже радовался. — Дождь как из ведра!
День был тусклым, серым, смеркаться стало раньше обычного.
И тут явился к нам Август.
— Готовы, братья? — спросил весело.
— Льет, — попробовал возразить брат.
— И пусть себе льет. Даже еще лучше, — ответил Август, к его разочарованию.
Подошел Сипол. На нем был мешок из-под картошки.
— Гоп, ребята, пусть свистит ветер! И камни тоже.
— Ну и вырядился! — Август осмотрел его с головы до ног. — Настоящее пугало!
— Ага, даже своя собственная собака облаяла, не узнала. А так просто здорово! Шлепай себе под дождем.
Мы с братом отыскали одежду поплоше, обули старые рваные постолы. Вышли во двор. Ветер плеснул в лицо дождем. Двор размочило, он превратился в настоящую трясину.
— По болотам лазить… — ворчал брат.
— В солдаты возьмут — никто тебе мосточки под ноженьки не подложит, — сказал Сипол. — Шагай да привыкай!
В темноте едва различались силуэты домов. Мы осторожно двигались по грязным улочкам. Вскоре послышался шум деревьев — баронский парк. В глубине мелькали освещенные окна замка. Свет падал на белые башенки по углам.
— Живут же эти бароны как в сказке! А знаете, мой дедушка тоже тут работал, когда замок строили, — рассказывал Август. — Каменщики, плотники, штукатуры — все наши, из местечка. Ох и трудно работалось — барон ходил с плеткой…
Спрыгнули в мокрую канаву, нащупали свой лаз. Ветер зашумел сильнее. На мгновение стало страшно — хоть беги! Но я вспомнил об Иваре, о том. как две струйки крови стекали у него по ноге. И сразу же страх сменился желанием мстить. Вышибить все окна ему, этому злодею!
Кажется, лесничего нет дома — в окнах темно.
— Тихо! — шепнул Сипол. — Кто-то идет.
На дороге чавкала грязь. Появилась темная фигура. Но что это? Почему прохожий так странно идет? С одной стороны дороги на другую, топает прямо по лужам.
Пьяный!..
Вот он прошел.
— Начинаем! — скомандовал Сипол.
Вытащили из карманов приготовленные камни, размахнулись… Первые снаряды перелетели через забор. Было слышно, как они стукнулись о железное.
— Крыша! — сказал Август. — Еще раз!
Бросили снова. На этот раз раздался звон стекла…
Мы кинулись бежать. Нырнули в свой ход. Цеплялись одеждой за корни, сучья — она с треском рвалась. Подумаешь, беда! Главное — отомстили!
Не разбирая дороги — лужи не лужи, — неслись по пустым улицам. Дождь поливал как из лейки. Оглядывались: казалось, что в темноте кто-то гонится за нами.
Тяжело дыша, взлетели по лестнице. Брат схватил меня за рукав:
— Такими грязными нельзя являться домой. Вернулись во двор, к колодцу. Набрали воды, обмыли постолы. В доме было тихо.
— Только бы отец не проснулся! — тревожился брат.
— А знаешь, что мы сделаем? Разуемся на чердаке… Утром мать принесла с базара новость. Говорили, что ночью ветром повышибало все стекла в доме лесничего.
СУД
У Ивара вытащили дробь из бедра, он выздоровел. Но все же отец подал в суд на лесничего. Нам, ребятам, пришли повестки явиться в суд в качестве свидетелей.
Случилось и другое, так или иначе связанное с выстрелом в камышах. Лесничий велел приделать ко всем окнам своего дома ставни, чтобы ветер больше не выбивал стекол. Сын селедочника Вейстера собрал вокруг себя мальчишек немецких колонистов. Они ходили большими группами, задирали нас, дрались.
— Мы их не трогаем, они сами лезут. Ну и получат, что заработали, — грозил Сипол.
— Правильно! — поддержал Август. — Наши деды здесь жили и прадеды, а теперь эти колонисты гоняют нас, словно лесную дичь. Не выйдет!
Чем ближе к суду, тем больше разговоров в местечке о предстоящем разбирательстве. Август поучал нас:
— Главное, не бояться господина в мундире с золотыми пуговицами. Хоть он и мировой судья, а все равно ничего нам сделать не может. Мы ведь скажем чистую правду.
— Господа, наверное, уже его обработали, — сказал Сипол. — Недавно его везли в замок в баронской карете, я сам видел.
— Ну и пусть! — Август твердо стоял на своем. — У них сила, а у нас правда. А правда суда не боится.
Мы слушали и диву давались: откуда такие умные речи?
— Опять, наверное, дедушка? — спросил брат. И все-таки было не по себе. Подумать только: суд! От одной только мысли, что придется отвечать на вопросы высокомерного и такого сердитого мирового, тряслись поджилки. Этот царский чиновник ни с кем не знался, кроме барона, управляющего имением, ну и еще богатого владельца мельницы, с которым он, как говорили, дулся ночи напролет в карты. Жители местечка ненавидели судью, а при встрече кланялись: кто знает, может, сведет когда-нибудь судьба. От сумы да от тюрьмы не открещивайся…
Мало было таких, которые в суде находили справедливость. Вот и теперь все кругом вздыхали:
— С сильным не борись, а с богатым не судись!.. С самого утра возле здания, где должно было происходить разбирательство, собралось много народу. В толпе шныряли колонистские ребята и что-то кричали на немецком языке.
К нам, молчаливым, растерянным, подошел Сипол и обидно рассмеялся:
— Что молчите? Говорилки свои, что ли, проглотили? Мы разозлились: смеяться над нами! Зашумели, заспорили с ним. Страх исчез, а Сипол, хитрый, видно, этого и добивался.
Открылись двери в зал. Мы робко заглянули внутрь. В помещении все выглядело торжественно. Ряды скамеек для публики. Впереди скамьи, огражденные барьером. На стене, над большим, покрытым красной скатертью столом, в роскошных золотых рамах портреты царя и царицы.
В первом ряду сел урядник, окинул суровым взглядом зал. Вскоре вошел секретарь суда, разложил на столе толстые книги, поставил бронзовый треугольник с изображением хищного двуглавого орла с распростертыми крыльями.
Приведя в порядок стол, секретарь уселся с одного его конца, у другого устроился переводчик.
Через весь зал важно прошагал лесничий в блестящих лакированных сапогах, в брюках для верховой езды. Его сопровождал управляющий имением. Оба уселись возле урядника. Увидев этих господ, он вскочил, поприветствовал да так и остался стоять.
— Смотрите, смотрите, как тянется перед немцами этот дядя с бараньей ляжкой на боку! — прошептал Август.
Баранья ляжка — надо же придумать такое! И ведь в самом деле очень похоже. Но в то же время я хорошо знал, что эта «ляжка» не так уж безобидна и плюется огнем.
Зал набился битком. Вот пришел пострадавший Ивар со своим отцом. Они тоже уселись впереди, но только по другую сторону прохода. По залу пронесся шепот, лесничий повернул голову и зло посмотрел на жалобщиков.
Открылась боковая дверь. Длинный, прямой, словно аршин проглотил, вошел судья в мундире с блестящими пуговицами. Все поднялись; он мотнул головой и сел. У него было узкое желтое лицо с короткими усами, закрученными вверх, и козлиной бородкой. В глазах неопределенного цвета — скука и безразличие.
Я смотрел на него и никак не мог понять: почему у этого человека такая власть? Почему царь прислал сюда именно его? Почему вместо него не сидит в этом кресле кто-нибудь из местечка, ну, например, дедушка Августа. Он ведь очень умный, соседи всегда советуются с ним. А мировой и языка-то нашего не понимает. Правда, у него есть переводчик, но кто знает, правильно ли он переводит? Я скажу «да», он переведет «нет». Я скажу «нет», он — «да»… Чем больше я смотрел на судью, тем сильнее убеждался, что правды у него не добьешься. Почему он, глядя на лесничего, так благосклонно улыбается? А на Ивара, которому лесничий прострелил ногу, бросил недоброжелательный взгляд: мол, заварил ты, малый, кашу…
