Секретарь начал вызывать свидетелей. Ребята вставали один за другим. Судебный служитель повел нас в комнату рядом с залом. Мы робко присели на скамью, даже наш смельчак Сипол струсил.
— Так у кого же все-таки говорилка пропала? — съехидничал Август, когда мы остались одни.
— А что ты думаешь! Холодно, и дрожь берет, — честно признался Сипол.
— И все равно надо говорить, как было. — Август строго посмотрел на меня, потом на брата. — Никто не может запретить нам говорить правду. Дедушка сказал, что, если мы все дружно покажем против прусского господинчика, судье волей-неволей придется его наказать.
Я согласно кивал, а у самого во рту пересохло. Вдруг на допросе я не смогу выдавить из себя ни слова? Вот позор! Ребята будут смеяться, скажут, что я потерял «говорилку».
А вдруг у меня вообще пропал голос? Говорят, такое иногда случается от страха… Я отвернулся к стене и произнес тихо, чтобы другие не услышали: «Будь храбрым, будь смелым!»
Открылась дверь. Первым в зал позвали Августа. Мы все на цыпочках подобрались к двери, приоткрыли ее. Что-то у него спрашивали. Август говорил так тихо, что мы различали лишь отдельные слова. Только отвечая на последний вопрос, Август сказал громко и твердо:
— Нет, он стрелял прямо в нас!..
Снова отворилась дверь, мы едва успели отскочить. На сей раз вызвали Сипола. Опять встали возле двери. Зная, что мы слушаем, Сипол говорил громко, хотя и не совсем гладко: экал, заикался, по нескольку раз повторял одни и те же слова. Однако и он не позволил сбить себя с толку разными коварными вопросами, изложил все точно, как было.
Следующий был брат. Я остался в комнате один. Снова навалился страх. Я даже не слушал, что происходило в зале.
Вот и меня позвали к мировому. Я крепко сжал кулаки, так, что ногти впились в ладонь, и пошел Какой-то незнакомый господин — позже я узнал, чтo это адвокат лесничего, — спросил меня на неправильном латышском языке:
— Утка был, когда ты внутри камыш сидел с удочками и лесничий подходил с ружьем?
Я вопроса не понял и потому растерялся.
— Утка был, да? — напирал он.
— Нет, уток я не видел ни одной. Да и не было их там в то утро, — ответил я наконец.
— Ты иметь право ловить рыба? — опять спросил незнакомый господин.
— Не знаю.
— Кому озеро принадлежать?
Снова я растерялся. Но тут же вспомнил слова дедушки Августа:
— Тем, кто все время возле него жил и сейчас живет. Поднялся шум. Я покосился на друзей — они сияли. Урядник встал, повернулся к залу, топнул ногой. Шум постепенно утих.
Адвокат опять принялся за меня:
— Но это озеро — озеро барон. Ты, сорванец, не знаешь? Я промолчал.
Теперь настала очередь судьи. Он что-то сказал, и переводчик повторил его слова по-латышски.
— Господин лесничий стрелял в вас или в воздух?
— Да какое там в воздух! Пруссак стрелял прямо в нас! В зале опять зашумели, засмеялись. Судья зазвонил в колокольчик и, сердито сведя брови, что-то сказал переводчику. Тот тоже насупил брови, точь-в-точь как судья, и строго спросил меня:
— Почему ругаешься?
— Я не ругаюсь, — удивленно ответил я.
— А кто назвал только что господина лесничего пруссаком?
— Да ведь его все так зовут!
В зале уже не смеялись — хохотали, а я никак не мог понять почему.
Больше ни о чем меня спрашивать не стали. Судья махнул рукой: садись! Потом взял лист бумаги, задумался на короткое время, что-то быстро написал и отдал переводчику.
Все встали, переводчик зачитал приговор:
— Так как дети без разрешения рыбачили в озере, принадлежащем господину барону, и у лесничего было полное право их оттуда прогнать, суд находит, что в происшедшем повинны сами дети. Что же касается выстрела, то, во-первых, все обстоятельства дела подтверждают слова лесничего, что стрелял он вовсе не в детей, а в уток, которые в это время дня обычно летают над камышом. Во-вторых, он не знал, что в камышах прячутся дети. В-третьих, как показывают свидетели, лесничий несколько раз предлагал на случай, если кто-нибудь все-таки окажется в камышах, выйти оттуда на берег, однако никто не только не вышел, но даже не отозвался. Таким образом, суд постановляет: господина лесничего оправдать и все обвинения с него снять…
В зале раздался громкий свист, и урядник тотчас же бросился в толпу. Его не пропускали, он расталкивал людей, поднялся переполох.
Воспользовавшись этим, мы первыми выскочили на улицу и на всякий случай припустили к лесу.
Кто знает, зачем урядник кинулся в зал и кого он хотел схватить?
ССЫЛКА
Мальчишки из баронского имения и их местечковые подпевалы чувствовали себя победителями. Как же: их горячо любимый, славный, милый лесничий оправдан судьей целиком и полностью. Они теперь совсем осмелели. Однажды в воскресенье, улучив момент, когда мы играли на Храмовой горке, собрались все вместе и неожиданно навалились на нас.
Они крепко просчитались. К нам на помощь поспешили ребята из окрестных хуторов, приехавшие с отцами и матерями на службу в церкви, и мы сообща задали обидчикам хорошую трепку. Не помогли им ни деревянные сабли и ружья, ни рогатки, из которых они били камнями и дробинками, ни даже настоящая военная труба: ее раздобыл для своего войска сын управляющего баронским имением. Враг позорно бежал с поля битвы, растеряв все свое боевое снаряжение.
Если бы мы знали, какими неприятностями обернется для нас эта славная победа на Храмовой горке!
Через несколько дней к нам примчался встревоженный Август:
— Управляющий имением нажаловался моему отцу, сказал, что мы хулиганим, деремся. Его сына избили до полусмерти. Вот врет, а?
Эта новость не предвещала ничего доброго. Вечером, вернувшись с работы, нас позвал к себе хмурый отец.
— Так не пойдет, ребята! Мы с матерью работаем до ночи, а вы носитесь по местечку, словно стадо жеребцов, стреляете дробью в глаза господским детям. Ишь, вообразили себя борцами за правду!.. Но теперь все, хватит! Завтра выхлопочу вам какую-нибудь работенку. А сейчас марш спать!
Мы потихоньку юркнули в кровать, притаились, как мыши. Несправедливость, несправедливость, кругом одна сплошная несправедливость! Не мы ведь первыми напали, а они на нас! Не мы стреляли дробью из рогаток, а они!
— Худо! Ох и худо! — вздыхал брат.
— Может, отец позабудет?
Но отец не забыл. Да и не мог он забыть: жалобы на нас сыпались со всех сторон. Долговязый сын аптекаря наговорил своим родителям всяких страхов. Оказывается, мы набросились на него, когда он гулял по берегу озера, связали, били, даже пытали.
Все было совсем не так. Хоть мы и взяли в плен сына аптекаря, но не били его и не пытали. А после того как он слово дал больше не называть нас лапотниками, отпустили с миром.
Но верили ему, а не нам.
В соседнем имении, верстах в шести от местечка, начали строить новые хозяйственные здания. Каменщикам требовались подручные. Вот наши родители и договорились…
В понедельник ранним утром мы направлялись к месту работы. У Августа за спиной котомка, у меня и у брата в руках узелки, у Сипола деревянный ящичек.
Солнце еще только показало свою макушку, когда за нами остались последние дома местечка. Было грустно — хоть плачь! Клен, словно прощаясь, помахивал своими резными листьями. Золоченый петух на шпиле церкви повернулся к нам, как бы удивляясь, почему мы уходим.
На повороте дороги остановились, чтобы в последний раз посмотреть на наше милое озеро. Мрачноватая, тенистая Храмовая горка отсюда была похожа на огромную человеческую голову, глядевшую через неширокий пролив на развалины крепости. Остров, остров, сколько связано с ним наших радостей и горестей! И вот теперь уходим, а когда вернемся — кто знает?..
От печальных мыслей отвлек веселый голос Сипола:
— Да что это у вас такие лица! Опустили крылья, как старые курицы. Гоп, ребята! Главное, мы вместе, а значит, нам всюду будет хорошо.
И, как всегда, Август затеял с ним шуточную перепалку:
— Чья бы корова мычала! Ты сам похож на индюка, заглотнувшего кусок мыла — вот-вот полезут из клюва пузыри.
Чего унывать в самом деле! И мы бодро зашагали по широкой песчаной дороге.
Через какой-нибудь час увидели имение, где нам предстояло работать. На бугре, среди старых, полуразобранных строений, высились штабеля красного кирпича. У фундамента нового большого здания суетились рабочие. Фартуки на каменщиках издали казались белоснежными, словно только что выстиранные простыни. Август вздохнул:
— Значит, вон она какая, наша ссылка.
— Ничего особенного! — успокаивал Сипол. — Я, например, вполне могу носить на козлах по десять кирпичей и даже больше. Мешать известку или там глину тоже не так уж трудно. Когда я работал прошлым летом, все успевал делать. Главное, привыкнуть, к каменщикам приспособиться. Верно, попадаются среди них и сердитые, но они тоже люди, не звери какие-нибудь.
