Опоссум зачерпнул из котелка, висевшего над огнем, дымящегося варева и молча подошел к столу, жестом пригласив Кейро. Дождавшись, когда Лоутон отойдет, чтобы тоже положить себе в миску рагу, Опоссум улыбнулся Кейро своей беззубой улыбкой. Поблескивая глазами, он опустился рядом с ней за стол.
— Он злобный сукин сын, — доверительно сообщил Опоссум, продолжая хитро ухмыляться. — Преступники его ненавидят, но мне он нравится. — Индеец перевел взгляд на раненую руку Кейро. — Будет лучше, если он понравится и вам.
Кейро не совсем понимала, как ей следует воспринимать слова Опоссума Хитки. Заметив, как хищно поблескивают его антрацитовые глазки, а губы растянуты в хитрой усмешке, Кейро предположила, что он просто болтает, чтобы хоть как-то разрядить неловкое молчание, повисшее в комнате.
В конце концов Кейро пошла на уступки — она была гостьей в доме индейца и решила объявить Лоутону перемирие.
— Спасибо за угощение, Опоссум, и за то, что дали погреться. Интересно, если бы мы с вами могли поменяться местами, вы тоже сумели бы найти в своем сердце местечко для Лоутона? — спросила она, вопросительно изогнув тонкую бровь.
Опоссум отрицательно покачал головой, разметав по плечам черные космы:
— Нет. Я могу выносить его только маленькими порциями. Наверное, он нравился бы мне не так сильно, если бы нам довелось отправиться в дорогу вместе. — Наклонившись к Кейро поближе, Опоссум поделился с ней личными наблюдениями: — Он не слишком хорошо поет. То, что он называет песней, похоже на предсмертный вой койота.
Не сдержавшись, Кейро расхохоталась. Судя по всему, она была не единственной, кого раздражало фальшивое пение Лоутона.
Замечание индейца разогнало тучи в ее душе, а похлебка растопила комок льда, в который превратилось ее сердце. Впервые за последние дни ей стало уютно. Она сидела на грубом самодельном стуле и слушала, как Лоутон беседует с Опоссумом. Пользуясь представившейся возможностью, индеец чуть не заговорил Лоутона до смерти. Вскоре в разговор вмешалась и Кейро. Решив на время забыть свои обиды, она не смогла устоять перед желанием убедиться в том, что красавец гигант все еще переживает из-за своей ошибки.
«Если бы у него было сердце, — с грустью подумала Кейро, — я пошла бы на все, чтобы разбить его. Тогда этот чурбан смог бы понять, какую боль причинили мне его лживые признания в любви». Душевные раны заставляли Кейро страдать ничуть не меньше, чем простреленное плечо.
На следующее утро из-за облаков выглянуло солнце, и, посмотрев в окно, Кейро увидела, что всю прерию покрыл густой белый ковер снега. Теперь пейзаж выглядел гораздо приветливее, но теплее не стало, в том числе и у нее на сердце.
Поблагодарив Опоссума за гостеприимство и сунув ему в руку несколько монет, Лоутон вышел вместе с Кейро. Она, всегда отличавшаяся невиданным упрямством, не позволила ему подсадить себя в седло.
Заметив ее выходку, Опоссум спрятал улыбку и подошел к Лоутону, который подтягивал подпругу на своем видавшем виды седле.
— Ты мог бы оставить белую женщину у меня, — предложил индеец. — Глядишь, весной она и растает.
— Сомневаюсь, — проворчал Лоутон, нагибаясь под брюхо лошади, чтобы застегнуть пряжку.
— Если она останется с тобой, то не оттает до самого лета, — предостерег приятеля Опоссум.
На это Лоутону нечего было возразить. Более того, про себя он подумал, что Опоссум — неисправимый оптимист.
Взмахнув на прощание рукой, Лоутон развернул жеребца на запад и поскакал, с трудом прокладывая себе дорогу по снегу. Как он и подозревал, стоило им распрощаться с Опоссумом, как к Кейро вернулась ее ледяная холодность. У Лоутона было время обдумать то, что сказал ему Опоссум, видевший Кейро — или похожую на нее женщину — около месяца назад, и теперь он чувствовал, как в его душе просыпаются уснувшие было подозрения. Кто она на самом деле?
Весь день они ехали молча, сделав только небольшой привал, чтобы дать лошадям передышку. Когда Лоутон объявил, что пора разбивать лагерь для ночлега, Кейро тотчас же отправилась собирать хворост для костра.
Проклятие, она замерзла до полусмерти! А то, что Лоутон не проявлял никаких признаков дискомфорта, только подтверждало ее мысль о том, что в жилах этой змеи течет холодная кровь, невосприимчивая к зимней стуже. Ничто не могло смутить Лоутона Каменное Сердце — ни дождь, ни буря, ни мокрый снег… ни женское презрение.
Перекусив консервированными бобами, сушеными фруктами и бисквитами — Лоутон отметил, что Кейро снова разложила еду на своей тарелке таким образом, чтобы блюда не соприкасались, — он взялся за лопату и начал устраиваться на ночлег. Поскольку Кейро запретила ему напевать, Лоутон стал насвистывать любимую мелодию.
Кейро угрюмо наблюдала за ним.
— Надеюсь, эта могилка не для меня, — саркастически заметила она. — Я бы предпочла покоиться в менее укромном месте, чтобы проезжающие мимо путники могли прочесть на надгробии мое имя и в результате чего наступила моя смерть.
Лоутон вонзил в землю лопату с короткой рукоятью и бросил на Кейро ледяной взгляд:
— Ради всего святого, оставь свое ехидство! Я выкапываю яму для углей, чтобы ты не замерзла ночью!
— Благодарю покорно, я сама выкопаю все, что нужно, — заявила Кейро.
— Отлично, — сердито бросил Лоутон и сунул ей лопату. — Не сомневаюсь, ты лучше меня справишься с этой задачей, даже действуя одной рукой.
Вскоре Кейро пожалела о своем упрямстве. Копать мерзлую землю одной рукой было нелегко, но гордость не позволяла ей сдаться, хотя она совсем выбилась из сил.
Тяжело отдуваясь, она остановилась, проследила за тем, как Лоутон сгребает в яму угли из кострища, и в точности повторила его действия. Лоутон раскрыл было рот, намереваясь дать ей пару цепных советов, но Кейро только отмахнулась:
— Я все сделаю сама.
Лоутон пожал плечами:
— Как знаешь.
— Так я и поступлю.
И она выполнила свое обещание.
Прошло три часа, и на прерию опустилась морозная ночь. Кейро замерзла и только тогда сообразила, что не прикрыла уголь слоем земли, а просто загасила его. В последние дни она и без того никак не могла согреться, а теперь еще и земля под ней стала такой же холодной, как морозный воздух.
Она поглубже зарылась в свой спальный мешок и попыталась согреться, но ей это не удалось. Стуча зубами от холода, она искоса посмотрела на Лоутона — он приподнялся на локте и откинул край одеяла, приглашая ее разделить его уютное ложе, подогреваемое тлеющими углями.
С замерзшего языка Кейро чуть было не слетел совет, куда он может засунуть свои угли, но в конце концов она решила забыть о гордости. Или она останется на своем месте и замерзнет насмерть, или ляжет спать вместе с этой змеей. Инстинкт самосохранения возобладал над замерзающим самолюбием.
