— Гражданин! — раздался за его спиной, голос сержанта. — Мы стреляли по шлюпке, но она была слишком далеко. Ее, конечно, спрятали где-нибудь поблизости, в тайном месте, известном только этим разбойникам. Она отплыла еще до того, как закричала женщина.
— Огня! — не слушая, крикнул Шовелен.
Сержант принес свой фонарь, и они вдвоем внимательно осмотрели внутренность хижины; груда тлеющих углей, два опрокинутых стула, рыболовные принадлежности в углу — вот все, что они нашли. Но нет, не все! На полу, затоптанная ногами, валялась бумажка, на которую Шовелен набросился, как хищник на добычу. Он с трудом разобрал набросанные небрежным почерком слова:
«Не приду… боюсь повредить… выползайте по одному… спускайтесь левой стороной, за скалой-мысом шлюпка, сигнальный свисток, люди со шхуны. За мной пришлите лодку в Кале; бухта против „Серой кошки“. Держаться в море, обычный сигнал. Не медлите!»
«Бухта против „Серой кошки“» — от этих слов Шовелен не мог оторвать взгляд. Наконец-то!
— Есть такая бухта? — с волнением спросил он сержанта.
— Есть, гражданин, мои люди знают это место.
— Так мы еще можем поймать англичанина. Тысяча франков тому, кто достигнет бухты раньше его!
Обещание такой крупной награды ободрило приунывших республиканцев. Несколько солдат, хорошо знавших берег, тотчас пустились в путь. Расстроенный неудачами Дега уныло ждал дальнейших приказаний. Двое солдат склонились над бесчувственной Маргаритой, на ее бледном лице застыло выражение глубокого страдания, но жалкий вид умнейшей и изящнейшей женщины Европы не тронул сердца Шовелена.
— Ну что вы торчите над полумертвой женщиной, когда сейчас только проворонили пятерых живых! — злобно прошипел он, все более и более раздражаясь. — Лучше поищите для меня кратчайшую дорогу и привезите мою тележку! Да, а где же жид?
— Здесь, гражданин!
Злосчастный сын Израиля оказался лежащим около самой женщины, на куче мусора. Его лицо было искажено ужасом, глаза выкатились из орбит.
— Помнишь ли ты наш уговор, жалкий трус? — медленно проговорил Шовелен.
— К-как не помнить, в-ваша милость? — чуть слышно ответил еврей, у которого зуб на зуб не попадал от страха.
— Что я обещал тебе, если ты догонишь Рюбена Гольдштейна с его седоком? Что же ты молчишь? Язык у тебя отнялся от страха? Ну, я напомню тебе свое обещание: я хотел дать тебе за это десять золотых. Де-ся-ть зо-ло-тых!
Еврей слабо застонал.
— В противном случае, — с нехорошей усмешкой продолжал Шовелен, — тебе предстояло получить здоровую порку.
— Клянусь Авраамом! — завопил еврей, но Шовелен гневно прервал его:
— Ты солгал мне, мерзавец! Мы не нашли никакой тележки, никакого англичанина! Погоди же! Я отучу тебя от лжи. Угостите-ка его ремнями, да так, чтобы он всю жизнь помнил этот урок… до смерти! Однако не убивайте. Ну, живее! А лошадью может править один из солдат. Женщина и жид отдохнут здесь до завтрашнего дня… бежать они не могут, а нам лишняя обуза.
Вопли Бенджамина Розенбаума нарушили гармонию погожей осенней ночи, вызвав злобную улыбку на лице Шовелена: все-таки не он один страдает сегодня, да и что значат физические страдания в сравнении с нравственными!
— Будет! — скомандовал он, заметив, что еврей, по-видимому, потерял сознание. — Бросьте его и скорее в тележку!
На минуту он остановился возле Маргариты. От криков еврея она пришла в себя и с бессильным состраданием остановила глаза на его жалкой фигуре.
Шовелен отвесил ей низкий насмешливый поклон:
— Очень сожалею, мадам, что обстоятельства заставляют меня покинуть вас; к счастью, вы не останетесь в одиночестве: наш друг Бенджамин позаботится о вас… хотя, к сожалению, нам все-таки придется связать его. Впрочем, утром я пришлю за вами людей, до тех пор вам уж придется довольствоваться обществом вашего товарища по несчастью.
Маргарита молча отвернулась, этот человек уже не мог увеличить ее страдания: не зная, что, пока она лежала без чувств, шлюпка с беглецами достигла шхуны, она была уверена, что все кончено, что участь дорогих ей людей уже решена.
— Надеюсь скоро увидеться с вами в Лондоне, — прибавил, насмехаясь, Шовелен, — мой привет сэру Перси!
Глава 30
Маргарита слышала, как удалялись шаги, потом ветер донес до нее стук колес и лошадиный топот. Враги ушли. Маргарита потеряла всякое представление о времени и не знала, часы или минуты прошли с тех пор, как она очутилась здесь, распростертая на земле, у подножия скалы. Морской ветер несколько освежил ее, но ужас неизвестности заставил ее невыносимо страдать.
Вдруг среди ночной тишины раздался страшный звук, который до сих пор навряд ли слышали эти скалы. Маргарита вздрогнула, она, наверное, бредит, ей ясно послышалось самое настоящее британское ругательство на чистейшем британском языке. Она с усилием приподнялась на локтях и прислушалась, испуганно вглядываясь в полумрак.
— Дело дрянь! — произнес кто-то около нее. — Будь я проклят! Эти храбрые воины могли бы выказать поменьше прыти! Я бессилен, как жалкий мышонок.
Маргарита мгновенно оказалась на ногах. Так это не сон, эти каменные глыбы оказались вратами рая!
— Перси! Перси! — истерично закричала она. — Ко мне, мой Перси! Я здесь!
— Слышу, слышу, дорогая! Но эти черти связали меня, как гуся в мешке, я не могу двинуться.
Милый голос звучал слабо, хрипло, в обычном небрежном тоне слышалось страдание. Но где же сам Перси? Маргарита растерянно взглянула на еврея, который катался по земле, стараясь освободиться от веревок. Неужели? Она бросилась к нему и, обхватив руками его голову, заглянула в его лицо. Из-под чужих бровей и всклоченных волос на нее взглянули добродушные голубые глаза, грязное лицо улыбалось знакомой небрежной усмешкой.
— Перси! Любимый муж мой! — в безумной радости закричала Маргарита. — Как мне благодарить милостивую судьбу!
— Что, дорогая? Общими силами мы как-нибудь и справимся? — с добродушным юмором проговорил Блейкни. — Ты, как вижу, намерена распутать эти проклятые веревки и избавить меня от этого неудобного и ужасного неэлегантного положения? Черт возьми! Дело нелегкое!
У Маргариты не было ножа, слабые пальцы плохо ей повиновались, она пустила в ход даже зубы. На милые связанные руки капали слезы — на этот раз не слезы горя.
— Будь я проклят! — сказал Блейкни, в изнеможении падая на камень, когда последний узел был развязан. — Виданное ли дело, чтобы английский джентльмен позволил каким-то иностранным чертям избить его и не пытался даже сопротивляться? Это, наверное, первый случай в истории Англии.
