Желая украсить гроб сего любезного поэта собственными его цветами, напомним здесь любителям русского стихотворства лучшие места «Душеньки». Она не есть поэма героическая; мы не можем, следуя правилам Аристотеля, с важностию рассматривать ее басню, нравы, характеры и выражение их; не можем, к счастию, быть в сем случае педантами, которых боятся грации и любимцы их. «Душенька» есть легкая игра воображения, основанная на одних правилах нежного вкуса; а для них нет Аристотеля. В таком сочинении все правильно, что забавно и весело, остроумно выдумано, хорошо сказано. Это, кажется, очень легко – и в самом деле, не трудно, – но только для людей с талантом. Пойдем же, без всякого ученого масштаба, вслед за стихотворцем; и чтобы лучше ценить его дарование, будем сравнивать «Душеньку» с Лафонтеновым творением.
Мы уже говорили о том, что Богданович не рабски подражал образцу своему. Например, в самом начале он весьма забавно описывает доброго царя, отца героини,
Который свету был полезен,Богам любезен;Достойно награждал,Достойно осуждал;И если находил в подсудных злые души,Таким ослиные приклеивал он уши;Завистникам велел, чтоб счастие другихСкучало взорам ихИ не могли б они покоем наслаждаться;Скупым определил у золота сидеть,На золото глядетьИ золотом прельщаться,Но им не насыщаться;Спесивым предписал с людьми не сообщаться,И их потомкам в казнь давалась та же спесь,Какая видима осталась и поднесь.
У Лафонтена нет о том ни слова. И как все приятно сказано! Как перемена стихов у места и счастлива! – Любезное имя, которым Богданович назвал свою героиню, представляет ему счастливую игру мыслей, которой Лафонтен мог бы позавидовать:
Звалась она Душа по толку мудрецов;А после, в повестях старинных знатоков,У русских Душенькой она именовалась,И пишут, что тогдаИзыскано не без трудаК ее названию приличнейшее слово,Которое еще для слуха было ново.Во славу Душеньке у нас от тех временПоставлено оно народом в лексиконеМежду приятнейших имен,И утвердила то любовь в своем законе.
Это одно гораздо лучше всякого подробного описания Душенькиных прелестей, которого нет ни у Богдановича, ни у Лафонтена: ибо они не хотели говорить слишком обыкновенного. – Жалобы Венеры в русской поэме лучше, нежели во французской сказке, где она также в стихах. Читатели могут судить:
Амур, Амур! Вступись за честь мою и славу;Яви свой суд, яви управу.Ты знаешь Душеньку иль мог о ней слыхать:Простая смертная, ругаяся богами,Не ставит ни во что твою бессмертну мать;Уже и нашими слугамиОсмелилась повелеватьИ в областях моих над мной торжествовать.Могу ли я сносить и видеть равнодушно,Что Душеньке одной везде и все послушно?За ней гоняяся, от нас отходят прочьПоклонники, друзья, Амуры и Зефиры.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Юпитер сам по ней вздыхает день и ночь,И слышно, что берет себе ее в супруги:Гречанку наглую, едва ли царску дочь,Забыв Юнонины и верность и услуги!Какой ты будешь бог, и где твой будет трон,Когда от них другой родится Купидон,Который у тебя отнимет лук и стрелыИ нагло покорит подвластны нам пределы?Ты знаешь, как сыны Юпитеровы смелы:По воле ходят в небесаИ всякие творят на свете чудеса.И можно ли терпеть, что Душенька собою,Без помощи твоей, во всех вселяет страсть,Какую возжигать один имел ты власть?Она давно уже смеется над тобоюИ ставит в торжество себе мою напасть.За честь свою, за честь ВенерыЯви ты строгости примеры;Соделай Душеньку постылою навекИ столь худою,И столь дурною,Чтоб всякий от нее чуждался человек;Иль дай ты ей в мужья, кто б всех сыскался хуже;Чтобы нашла она себе тирана в мужеИ мучила себя,Жестокого любя;Чтобы ее краса увялаИ я покойна стала.
Лафонтенова Венера, сказав, что из Пафоса бежали к Душеньке все игры и смехи, продолжает:
L'un de ces jours je lui vois pour épouxLe plus beau, le mieux fait de tout l'humain lignage,Sans le tenir de vos traits ni de vous;Sans vous en rendre aucun hommage.Il naîtra de leur mariageUn autre Cupidon qui d'un de ces regardsFera plus mille fois que vous avec son dards.Prenez y gard; il vous y fait songer.Rendez la malheureuse, et que cette cadetteMalgré les siens épouse un étranger,Qui ne sache où trouver retraite;Qui soit laid, et qui la maltraite,La fasse consumer en regrets superflus,Tant que ni vous ni moi nous ne la craignions plus[93].
Для чести русского таланта мы не побоялись длинной выписки. Богданович и мыслями и выражениями побеждает опасного совместника. Он гораздо приличнее заставляет сказать Венеру, что сам Юпитер может жениться на Душеньке, а не лучший из смертных красавцев, от которого нельзя было родиться второму Купидону. Стихи: «Ты знаешь, как сыны Юпитеровы смелы» – «И столь худою, и столь дурною» – «И мучила себя, жестокого любя», – живы и прекрасны; Лафонтеновы только изрядны, кроме: «Sans le tenir de vos traits, ni de vous»[94], где одно сказано два раза для наполнения стиха. – Венерино шествие у Лафонтена эскиз, у Богдановича картина. Первый сказал: «l'un (Тритон) lui tient un miroir fait de cristal de roche»[95], а второй:
Несет отломок гор кристальныхНа место зеркала пред ней.Сей вид приятность объявляетИ радость на ее челе.«О, если б вид сей, – он вещает, –Остался вечно в хрустале!»Но тщетно он того желает!Исчезнет сей призрак, как сон;Останется один лишь камень – и проч.
Лафонтен говорит: «Thétis lui fait ouïr un concert de Sirènes»[96]. Богданович:
Сирены, сладкие певицы,Меж тем поют стихи ей в честь,Мешают с былью небылицы,Ее стараясь превознесть.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Сама Фетида их послалаДля малых и больших услугИ только для себя желала,Чтоб дома был ее супруг!
Последняя черта забавна. Фетида рада веселить Венеру, но с тем условием, чтобы влюбчивый бог морей не выезжал к ней навстречу трезубцем своим! – Лафонтен:
Tous les vents attentifs retiennent leur haleines;Le seul Zéphir est libre, et d'un souffle amoureuxIl caresse Venus, se joue à ses cheveux;Contre ses vêtements par fois il se courrouce.L'onde pour la toucher à longs flots s'entrepousseEt d'une égale ardeur chaque flot à son tourS'en vient baiser les pieds de la mère d'Amour[97].
Французские стихи хороши, но русские еще игривее и живее:
Летят обратно беглецы,Зефиры, древни наглецы.Иной власы ее взвевает;Но вдруг, открыв прелестну грудь,Перестает на время дуть,Власы с досадой опускаетИ, с ними спутавшись, летит.Гонясь за нею, волны тамТолкают в ревности друг друга,Чтоб, вырвавшись скорей из круга,Смиренно пасть к ее ногам.
Так стихотворцы с талантом подражают. Богданович не думал о словах Лафонтеновых, а видел перед собою шествие Венеры и писал картину с натуры.
Что француз остроумно говорит прозою, то русский не менее остроумно, и еще милее, сказал в стихах. Все любовники оставляют красавицу. Народ приходит в ужас от небывалого чуда, и Венера грозит государству еще новыми бедствиями, если не принесут ей в жертву самой Душеньки…
Но царь и вся родняЛюбили Душеньку без меры;Без ней приятного не проводили дня:Могли ль предать ее на мщение Венеры?И все в единый глас,Богине на отказ,Ответствовали смело,Что то несбыточное дело.Иные подняли на смех ее олтарь;Другие стали горько плакать;Другие ж, не дослушав, такать,Когда лишь слово скажет царь;Иные Душеньке в утеху говорили,Что толь особая винаДля ней похвальна и славна,Когда, к стыду богинь, ее боготворили;И что Венеры к ней и ненависть и местьЕе умножат честь.Царевне ж те слова хотя и лестны были,Но были бы милей,Когда бы их сказал какой любовник ей.От гордости она скрывалаПечаль свою при всех глазах;Но втайне часто унывала,Себя несчастной называлаИ часто в горестных слезахК Амуру так взывала:«Амур, Амур, веселий бог!За что ко мне суров и строг?Давно ли все меня ласкали?В победах я вела часы;Могла пленять, любить по воле:За что ж теперь в несчастной доле?К чему полезны мне красы?Беднейшая в полях пастушкаСебе находит пастуха;А я одна – –,Не быв дурна, не быв лиха!»
Сия жалоба Душеньки отменно любезна своею простотою. Но в доказательство нашего беспристрастия согласимся, что темный ответ оракула лучше выражен во французских стихах. Отчаяние красавицы и то, что она говорит своему отцу, желая предаться в волю таинственной судьбы, также совершеннее и трогательнее в Лафонтене, Он рассказывает прозою: одно легче другого. Зато некоторые места лучше в стихах Богдановича. Лафонтенова Псиша говорит: «Qu'on me mette sur un chariot, sans cocher ni guide; et qu'on laisse aller les chevaux à leur fantaisie: le sort le guidera infailliblement au lieu ordonné»[98].
