— Нет, — ответил Наделсон. — У меня маленький сынишка. И моя жена умерла два месяца тому назад. Так что я в полной безопасности.
Мне не забыть выражения его лица, с которым он произносил эти слова. И голос его переполняло презрение к самому себе. А на лице отражались стыд и ненависть. Он винил себя за то, что жил. Однако ему не оставалось ничего иного, как следовать курсу, проложенному для него судьбой. Заботиться о маленьком ребенке, утром идти на работу, выполнять просьбу друга, приходить сюда, чтобы предупредить меня о надвигающейся беде и поблагодарить за деяние, которое когда-то казалось ему очень важным, а теперь ничего для него не значило. Я выразил ему соболезнования в связи со смертью жены. Теперь-то я ему верил. И чувствовал себя полным дерьмом, потому что поначалу принял его за лжеца.
Всю неделю я провел под дамокловым мечом. Нить перерезали в понедельник. Майор удивил меня, придя на работу в положенное время. Проходя в свой кабинет, он как-то странно посмотрел на меня.
Ровно в десять появились двое мужчин и спросили, где найти майора. Я вычислил их мгновенно. Именно так их описывали в книгах, изображали в кинофильмах: строгие костюмы, галстуки, котелки. Лицо старшего, лет сорока пяти, высекли из камня. Второй, намного младше, высокий, но не спортивного вида, выглядел чуть живее. Я проводил их к кабинету майора. Там они пробыли тридцать минут, вышли и прямиком направились к моему столу.
— Вы — Джон Мерлин? — сухо спросил старший.
— Да.
— Можем мы поговорить с вами наедине? Мы получили разрешение вашего командира.
Я встал и провел их в одну из комнат, в которой в день занятий собирался штаб подразделения Армейского резерва. Оба немедленно достали бумажники, раскрыли их, показали зеленые удостоверения. Обоих представил старший:
— Я — Джеймс Уоллес из Федерального бюро расследований. Это Том Хэннон.
Хэннон дружелюбно мне улыбнулся.
— Мы хотим задать вам несколько вопросов. Но вы не должны отвечать на них без консультации с адвокатом. Если вы на них ответите, все сказанное вами может быть использовано против вас. Понятно?
— Понятно, — кивнул я.
Я сел во главе стола, они — по обе стороны от меня, взяв меня в клещи.
— Вы догадываетесь, почему мы здесь? — спросил Уоллес.
— Нет. — Я твердо решил говорить как можно меньше и воздерживаться от шуточек. Вообще держаться как можно естественнее. Они, конечно, знали, что причина их появления в арсенале мне известна, но что из того?
— Располагаете ли вы какой-нибудь личной информацией о том, что Фрэнк Элкоре брал взятки с резервистов? — спросил Хэннон.
— Нет. — Лицо мое оставалось бесстрастным. Изображение удивления, улыбки — все это лишнее, провоцирующее новые вопросы. Пусть думают, что я покрываю друга. Это нормальная реакция, даже если я ни в чем не виновен.
— Вы сами брали деньги у кого-нибудь из резервистов? — спросил Хэннон.
— Нет.
Тут заговорил Уоллес, очень медленно, цедя слова:
— Вы все об этом знаете. Вы записывали молодых людей в резерв только после того, как они выплачивали вам определенные суммы. Вы знаете, что вы и Фрэнк Элкоре манипулировали списками. Отрицая это, вы солжете сотруднику федерального ведомства, то есть совершите преступление. Повторяю вопрос: вы брали деньги или другие ценности, чтобы зачислить в резерв одного человека, отставив в сторону другого?
— Нет.
Неожиданно Хэннон рассмеялся.
— Ваш приятель Фрэнк Элкоре прочно сидит на крючке. И у нас есть свидетельские показания, подтверждающие, что вы работали в паре. Возможно, компанию вам составляли другие администраторы, а может, и офицеры. Если вы честно расскажете нам все, что знаете, вам это зачтется.
Поскольку вопрос в его тираде отсутствовал, я молча смотрел на него.
Паузу прервал Уоллес:
— Мы знаем, что вы — ключевая фигура в этой операции. — И вот тут я нарушил установленные для себя правила. Рассмеялся. Так искренне, что они даже не обиделись. Более того, Хэннон не выдержал и улыбнулся.
Рассмешила меня эта самая «ключевая фигура». Меня словно перенесли из жизни во второразрядный фильм. А еще рассмеялся я потому, что скорее мог дождаться подобных слов от Хэннона, который еще явно не переболел романтичностью выбранной профессии, чем от Уоллеса, более опытного и опасного.
Рассмеялся и потому, что наконец-то понял их главную ошибку. Они искали заговор, организованную преступную группу, возглавляемую «выдающимся умом». Иначе зачем задействовать таких тяжеловесов, как ФБР? Они не знали, что имеют дело с мелкими клерками, которые нашли способ срубить лишний доллар. Они забыли и не понимали, что это Нью-Йорк, в котором все изо дня в день так или иначе нарушали закон. Они и представить себе не могли, что в этом городе у каждого хватало духа действовать в одиночку, не сбиваясь в стаю. Но я не хотел злить их своим смехом, поэтому встретился с Уоллесом взглядом.
— Хотелось бы мне быть хоть где-то ключевой фигурой, а не паршивым клерком.
Уоллес пристально посмотрел на меня, потом повернулся к Хэннону.
— Есть еще вопросы? — Хэннон покачал головой. Уоллес встал. — Благодарим вас за то, что вы ответили на наши вопросы.
Поднялся и Хэннон, одновременно с ним — я. Мы все стояли вокруг стола, и вот тут автоматически я протянул руку, и Уоллес ее пожал. Обменялся я рукопожатием и с Хэнноном. Мы вышли из комнаты, по коридору направились к моему кабинету. Они кивнули на прощание и зашагали к лестнице, ведущей вниз, а я прошел в свой кабинет.
Чувствовал себя абсолютно спокойно, совершенно не нервничал. Думал о том, что заставило меня протянуть им руку. Наверное, этим я сумел снять копившееся во мне напряжение. Но почему я это сделал? Должно быть, из чувства благодарности, потому что они не унижали меня, не пытались сломать. И я почувствовал, что они жалели меня. Насчет моей вины сомнений у них не было, но уж слишком ничтожным виделось им мое преступление. Жалкий клерк, урывающий лишний бакс. Конечно, если б возникла такая необходимость, они бы отправили меня в тюрьму, но скрепя сердце. А может, они не привыкли размениваться на такую мелочовку. А может, характер преступления вызывал у них смех. Люди платили деньги, чтобы попасть в армию. Вот тут я вновь рассмеялся. Сорок пять тысяч долларов — не паршивые два-три бакса.
Едва я сел за стол, как появился майор и пригласил меня в свой кабинет. В этот день он нацепил на мундир все орденские ленточки. Он участвовал и во Второй мировой, и в войне в Корее, так что их число перевалило за двадцать.
— Как прошел разговор? — Он чуть улыбнулся.
— Думаю, нормально.
Майор в изумлении покачал головой.
— Они сказали мне, что это продолжалось многие годы. Как вы сумели все провернуть? — В его голосе слышалось неподдельное восхищение.
— Я думаю, все это ерунда, — ответил я. — Никогда не видел, чтобы Фрэнк брал у кого-то деньги. Думаю, некоторые парни разозлились из-за того, что их все-таки загребли в армию.
— Возможно, — вздохнул майор. — Но в Форте Ли готовят приказы на отправку в Нью-Йорк сотни человек, чтобы они дали показания перед Большим жюри.[7] Вот это не ерунда. — Вновь на его губах заиграла улыбка. — Где ты воевал с немцами?
— В Четвертой бронетанковой дивизии.
— В твоем личном деле указано, что ты награжден «Бронзовой звездой». Немного, но хоть что-то. — Среди его ленточек были и «Серебряная звезда», и «Пурпурное сердце».
— Я получил ее не в бою, — ответил я. — Эвакуировал французов под артиллерийским обстрелом. Не думаю, что я убил хотя бы одного немца.
Майор кивнул.
— Все равно ты был на войне, в отличие от этих ребят. Так что, если я смогу помочь, дай мне знать. Лады?
— Спасибо, — только и ответил я.
Я уже вставал, когда майор заговорил снова со злостью в голосе:
— Эти два говнюка начали задавать мне вопросы, но я сразу послал их на хер. Они думали, что я тоже замазан этим дерьмом. — Он покачал головой: — Иди и будь осторожен.
* * *
Оказаться в шкуре преступника — не сахар. Я начал реагировать на многое, словно убийца из психологического триллера. Сердце екало у меня всякий раз, когда дверной звонок звенел в неурочное время. Я думал, что пришли копы или ФБР. Разумеется, звонил кто-то из соседей, обычно подружка Вэлли, зашедшая за какой-нибудь мелочью или просто поболтать. На работе агенты ФБР появлялись пару раз в неделю, обычно с каким-нибудь молодым человеком, для того чтобы показать ему меня. Я предположил, что все это резервисты, заплатившие за участие в шестимесячной программе. Один раз Хэннон заглянул, чтобы поболтать, и мы спустились с ним в кафетерий за кофе и сандвичами для нас и майора. Когда мы сели за стол, Хэннон по-дружески, очень участливо обратился ко мне: «Вы хороший парень, Мерлин, и мне противна мысль о том, что придется отправить вас в тюрьму. Но, знаете, мне пришлось отправить в тюрьму многих хороших парней. Я всегда сожалел об этом. И все потому, что они не хотели хоть чуточку себе помочь».
