— Да учителя наши про вас никому не скажут, — неуверенно произнес Петр, — Они же обещали. Слово педагога! Вы только от Изобретателя, от Лаэрта Анатольевича держитесь подальше, потому что его очень уж заинтересовала схема блока индивидуального хронопереноса, так что…
— Еще того не легче! — отчаянно молвил Бренк.
— Но он в ней все равно ничего не может понять, — утешил его Костя.
Златко продолжал смотреть в окно. За ним видны были разноцветные дома нового района — одного из тех районов, что столь стремительно вырастают в двадцатом веке по берегам Москвы-реки, там, где в веке девятнадцатом или восемнадцатом был далекий загород, а в веке четырнадцатом или тринадцатом чуть ли не пограничный рубеж. И полоска самой Москвы-реки была видна с высоты восемнадцатого этажа, и медленно, неторопливо плыл по ней белый прогулочный теплоход — так медленно плыл, словно годы, десятилетия и даже века не имели для пассажиров и экипажа ровным счетом никакого значения…
Златко вздохнул. On окончательно понял, что отступать им с Бренком все равно было некуда.
— Вот что, Бренк, — сказал он. — Пойдем завтра, да и снимем все в самом деле. Если только, конечно, нас до утра не вытащат обратно в двадцать третий век. Снимем, и хоть фильм у нас будет тогда, а неполадка с блоком… ну с кем не случается! Про то ведь, как мы фильм снимали, с эффектом кажущегося неприсутствия или нет, никто не узнает.
— И я точно так же постепенно начинаю думать, — неуверенно отозвался Бренк. — В конце концов зачет это самое главное.
Петр Трофименко облегченно перевел дух.
— Вот это правильно! — объяснил он. — И мы бы с Коськой точно так же поступили бы, окажись на вашем месте. Так что готовьте этот ваш… фонокварелескоп. И главное, ни на какие вопросы завтра не отвечайте. Делайте вид, что не знаете русского языка. Вы ведь будете как иностранные корреспонденты.
Александра Михайловна собрала учебники и тетради в аккуратную стопку и поправила очки.
— Вот что, молодые люди, — произнесла она. — Закон Паскаля законом Паскаля, но все-таки время к ужину. Пора есть пельмени.
Бренк и Златко повеселели.
— Знаешь, Бренк, — сказал Златко, — А ведь это для нас действительно лучший выход. Так что потом, после пельменей в пачках, проверь-ка еще раз фонокварелескоп. Пусть хоть с ним завтра ничего не случится!
Александра Михайловна обратилась к Косте.
— А ваши родители, молодой человек, не будут беспокоиться, что вас еще нет дома? Может быть, позвоним?
— Не беспокойтесь, не беспокоятся, — ответил Костя. — Я живу в этом же подъезде. К тому же родители у меня научные работники.
6. ШКОЛА СТАЛА РОЗОВОЙ
Утро оказалось солнечным, радостным, теплым, словом, самым подходящим для того, чтобы продолжить съемки фильма о жизни школьников восьмидесятых годов двадцатого века, прерванные неполадкой в блоке индивидуального хронопереноса. Фонокварелескоп, как показала тщательная проверка, был в полном порядке. Бренк и Златко переночевали в комнате с бивнями слонов, индейскими луками и стрелами, шкурами леопардов, хорошо выспались, хорошо позавтракали и тоже были готовы к работе.
Костя Костиков явился в квартиру Трофименко за час до того, как нужно было отправляться в школу, и тут же раздался удивительный телефонный звонок: сам директор школы № 1441 Степан Алексеевич Бегунков осведомился у Петра, готовы ли гости из двадцать третьего века к съемке? Оторопев от неожиданности, Петр ответил, что все в порядке. Тогда трубка строгим директорским голосом произнесла загадочные слова:
— У нас тоже все готово!
Секунду помедлив, трубка произнесла:
— От уроков мы вас на сегодня освобождаем! На сегодня у вас другое задание: всюду сопровождать наших иностранных корреспондентов. Ждем!
Но размышлять о том, что бы это могло значить, не было времени, нашлись неотложные дела. В который уже раз придирчиво оглядев голубые штаны и зеленые куртки с оранжевыми горошинами, Петр объявил:
— По-моему, очень вы уж все-таки бросаетесь в глаза! Это у вас школьная форма такая? Как-то это чересчур, на вас внимание будут обращать. Надо что-нибудь попроще, понезаметнее.
Попроще и понезаметнее оказались совершенно новые, но очень потертые на вид джинсы (штанины едва доходили до щиколоток), желтая майка с изображением морды носорога, словно бы идущего на встречных прохожих в атаку, и голубая повязка вокруг головы для Златко, и примерно такие же джинсы и замшевая безрукавка с бахромой для Бренка. Вдобавок Петр снабдил каждого яркой парусиновой сумкой через плечо с нерусскими надписями. Оглядев преображенных представителей далекого будущего, он не без удовольствия произнес:
— Все-таки родители у меня молодцы! Присылают всегда все, что надо!
— Настоящие иностранные корреспонденты, особенно ты, Златко, — подтвердил Костя. — У папы однажды дома интервью брали о том, как он учится регистрировать низковариационное дельта-излучение в условиях малой линейности параметрических величин, так те корреспонденты были точь-в-точь такими же, только постарше.
— Лучше бы дома родители сидели и здесь все, что надо, покупали! — отозвалась недовольно Александра Михайловна.
В сумки Петр упаковал блок индивидуального хронопереноса, фопокварелескоп и прежние одежды Бренка и Златко.
— Это на всякий случай, — объяснил он. — Вдруг неожиданно сработают страховочные каналы хронопереноса, и вы сразу окажетесь у себя, не успеете собраться.
Бренк и Златко по своей привычке переглянулись.
— Ребята, — сказал потом Златко, и голос его дрогнул. — Вы настоящие друзья! Нам очень повезло с вами!
— Ну ладно, чего там, — смущенно отозвался Петр. — Мы бы к вам попали, разве вы не помогли б? Только мы никогда не попадем к вам, — он вдруг вздохнул.
Александра Михайловна, вставшая до рассвета, чтобы напечь к завтраку гору изумительных по вкусу пирожков с капустой, мясом и рисом (как хорошо знал ее внук, делала она это очень редко, так как основную часть времени была занята изучением новинок педагогической литературы и перепиской с коллегами, в том числе и зарубежными), с беспокойством поторопила:
— Мальчики! Вам, наверное, уже пора! Но не забудьте, что я вас жду к обеду. На обед я приготовлю…
— Бабушка, нам действительно пора! — спохватился Петр.
Все вышли (Бренк и Златко не очень уверенно) за порог квартиры, погрузились в лифт, мигом спустились с восемнадцатого этажа на первый.
На улице в глаза ударил яркий утренний свет. Воздух был наполнен той неповторимой влажной майской свежестью, что соткана из аромата только-только налившихся крепким соком молодых листьев, ласковых порывов ветерка и невесомой дымкой, поднимающейся от политых ранним утром мостовых. Люди девяностых годов двадцатого века по-утреннему куда-то спешили, вдавливались в автобусы, выстраивались в очереди за газетами, ц никто, конечно, не обращал внимания на Златко и Бренка, потому что к чему только не привыкли москвичи; но вдумчивый и наблюдательный Костя заметил, что школьникам двадцать третьего века без привычного эффекта кажущегося неприсутствия все-таки как-то не по себе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
