Вновь пришла боль, и на этот раз не утихла. Лишь вся его воля смогла сдержать инстинктивное желание крушить, кричать, вырваться из железных оков. Это мгновение прошло.
Тело вновь принадлежало ему. Зрение вернулось. Сначала пришло облако помех, падавших из тьмы словно снег. Затем очертания, затем цвета, и наконец знакомое лицо.
— Время пришло, — сказал Фидий.
Крий кивнул. По спине прошёл разряд боли.
«Феррус Манус мёртв».
Как и всегда в мысли пришла истина, такая же мучительная, как и в первый раз. Сначала пустота, затем высасывающая всё воронка скорби, потом гнев, что краснее крови, и в конце ненависть. Холодная, безграничная и мрачная как остывшее железо ненависть обрела форму и стала необходимостью, императивом. Он отсёк все иные чувства и мысли, отсоединил их от разума, словно резервные системы. Осталась лишь ненависть, омываемая светом новой боли.
Он повернулся от Фидия к кольцу окружающих Железных Рук. Оружие в руках, холодные глаза не моргают. Он вновь посмотрел на брата.
— Мы достаточно близко к Солнечной Системе, — сказал Фидий.
Крий не сказал ничего. Просто пошёл, а за ним последовали безмолвные легионеры.
Борей посмотрел на Крия. Кожа на его твёрдых костях была бледней, а плоть тоньше, чем когда они покинули Терру. Вместо разбитых доспехов Храмовник был одет в чёрную рясу, а цепи сковывали прочные оковы на руках и коленях с надетым на шею адамантовым ошейником. Борей выпрямился, лязгнули звенья цепей. Он явно страдал от ран, но исцелится и будет жить. На лице Борея не было ни следа чувств, но Крий заметил нечто в глубине его глаз. Разум анализировал вероятность этого… гнева, жалости, решимости, понимания? Он решил, что всё это неважно.
Ангар был таким же безмолвным, как и много месяцев назад. Награбленные и разбитые штурмовые корабли и шаттлы всё ещё стояли в тёмной пещере, а воздух был всё так же жарок и удушлив. Чёрно-золотой «Штормовой Орёл» Борея был готов к запуску, его огни освещали круг перед открытой рампой.
— Мы на краю света, — сказал Крий. — Мы отправим сигнал перед уходом. Братья найдут тебя.
— Ты… ты такой же, как они, — сказал Борей, переводя взгляд с Крия на других Железных Рук.
— Они мои братья.
— Этому не будет конца, — тихо произнёс Храмовник. — Вся надежда умирает на пути, по которому теперь идёшь ты.
— Надежда уже давно мертва, Борей, — голос Крия был низким и хриплым. Он чувствовал, как в груди бьются заменявшие сердца машины. — Она умерла, когда пал наш примарх, когда наши отцы стали смертными в наших глазах. Эта война не закончится так, как думаешь ты, Борей, или как хочет твой господин, — он замолчал и поднял руки. Лязгнули до сих пор свисающие с запястий разбитые цепи. — Но я исполню своё обещание, хотя и не вернусь с тобой. Если ты хочешь этой связи, то получишь. Когда придёт время, ты сможешь призвать нас.
Долгое мгновение Борей вглядывался в его глаза.
— Как?
— Игнарак. Безмолвие гор, что когда-то горели, и будут гореть вновь. Пришли это сообщение вместе с одним словом. Если мы ещё будем сражаться, то услышим и ответим.
Борей не сказал ничего. Его лицо вновь посуровело и стало непроницаемым. Крий сделал шаг назад и направился к выходу из ангара, а два обступивших Храмовника Железноруких повели его по рампе. Крий слышал, как пилоты-сервиторы обращаются к кораблю на языке машин.
На вершине рампы Борей обернулся.
— Какое слово? — Крий обернулся к Храмовнику. — Какое слово приведёт тебя?
Жаркий воздух ангара забурлил, когда двигатели «Штормового Орла» начали наращивать энергию.
— Пробудись.
Борей стоял на вершине рампы против усиливающегося ветра, глядя на него, а затем отвернулся.
Гай Хейли
БЕЙ И ОТСТУПАЙ
Кто-то точил клинок.
Когда-то сынов Ноктюрна было много, но теперь осталось лишь четверо. Брат Джаффор, угрюмый Гефест, беспокойный Га’сол и безмолвный До’нак. Они притаились среди скал над тропой. Друг друга они знали плохо — сама их встреча в безумной бойне стала чудом. Они шептали. Уже много дней воины не осмеливались использовать общую вокс-сеть, а их голоса были едва слышны сквозь ветер и лязг точильного камня. Га’сол расправил плечи, разминая затёкшие руки.
— Когда они придут?
Джаффор поднял руку, призывая его к тишине.
— Терпение, бой близок.
— И не дёргайся. Так ты можешь выдать нас врагам.
Лицо Га’сола покраснело от слов Гефеста.
— Простите, господа.
— Не извиняйся. Твоё обучение должно было бы быть другим, но так ты станешь сильнее.
До’нак точил клинок.
Скаут кивнул. Гефест невесело усмехнулся.
— Угу… если мы выживем.
Старый воин не был терпелив с юнцом. Джаффор не знал, было ли дело лишь в гневе или недавних зверствах.
— Брат, помни о духе грядущего боя.
— А кто вспомнит о наших духах? Мои сны преследуют образы ужасного предательства — братьев, убитых теми, кого они звали друзьями.
— Просто позаботься о юнце.
Джаффор целился туда, где была заложена импровизированная взрывчатка.
— Меня больше беспокоит До’нак. Он не сказал ни слова с тех пор, как мы его нашли. Пламя в его глазах затухает, замерли кузни сердец.
А До’нак просто точил клинок.
— Пойми, даже космодесантник не может вынести всё, — кивнул Гефест. — Ты ведь тоже это чувствуешь?
Джаффор ответил тихо, еле слышно.
— Чувствую, брат. Мои сердца болят, мой разум едва может вместить ужас бойни. Мои глаза полны скорби… — он повернулся к Гефесту. — Но гнев сильнее всего. Мы — воины четырёх разных рот, но все рождены в яростном пламени. Наше братство нерушимо. Это успокаивает и придаёт сил. Даже другим легионам не сломить наши узы. День расплаты придёт. Так я отвечу любому, кто в нас усомнится.
Гефест мрачно кивнул. Когда он заговорил, то был спокойнее.
— И поэтому мы следуем за тобой, брат.
— Не всё ещё потеряно. То, что предатели так долго прочёсывают эту местность, даёт мне надежду. Я не верю, что мы последние воины Императора на Исстване-V. — Ха-ха. А если да?
Джаффор поёжился.
— Тогда мы будем сражаться до самого конца. Тихо. Повелители Ночи идут.
Они замерли, словно скалы вокруг, и ждали, пока чуткие уши не услышали далёкий вой двигателей. Га’сол поднял глаза.
— Вы слышали?
— Мотоциклы… — прошептал Гефест. — Отступаем?
— Слишком поздно, — покачал головой Джаффор. — Смотрите…
Кто-то показался на тропе. Это явно был легионер, но без доспехов, и бледную плоть его покрывали свежие рубцы. Он брёл к оврагу, где поставили ловушки Саламандры.
— Сейчас? — Га’сол потянулся к детонатору, но Джаффор остановил его взмахом руки.
— Стой! Это не предатель!
Взревели двигатели, и на склон выехал воин в полуночно-синих доспехах. Он мчался по неровной теснине с головокружительной скоростью.
Предатель гнал измотанную жертву, хлеща её жутким кнутом, и резкий смех вырывался из стилизованных усилителей шлема. Показались четыре других мотоциклиста, кровь запачкала молнии на их доспехах. Сердца Джаффора вскипели от ненависти, и он посмотрел на Га’сола. Лицо скаута зарделось от предвкушения.
— Подожди, пока их пленник вырвется…
Одинокий легионер ещё был в зоне взрыва, но мотоциклисты его нагоняли. Ещё немного, и они уйдут.
Сердце Джаффора кольнуло.
— Давай, Га’сол, ну же!
И прогремел взрыв — ужасный взрыв множества зарядов, разогнавший крадущиеся тени.
Первый Повелитель Ночи вылетел из седла как марионетка с обрезанными нитями, его мотоцикл перевернулся и рухнул с крутого обрыва. Остальные остановились, пытаясь разглядеть в поднявшейся пыли тех, кто на них напал. Джаффор ринулся вперёд, целясь в предателя, который снимал шлем. Он дорого заплатит.
Раскалённый поток прометия вырвался из огнемёта Джаффора. Воя от боли, предатель рухнул, плоть сползла с его костей. Повелители Ночи дали по газам и открыли огонь.
