— Почти все сведения в трудовой книжке подтверждаются.
— Почему почти?
— За исключением трехлетней работы в почтовом ящике одиннадцать тридцать семь. Такого предприятия в природе не существует. Зато существовал другой почтовый ящик — колония усиленного режима, в которой Москальцов отбывал наказание за покушение на убийство.
— Что я говорил, Катюша! Ну что я говорил! Конечно же. это Москальцов. А Маврина сомнения одолевают, — хихикнул он в трубку. — Все. Я еду в прокуратуру, у меня тоже хорошие новости.
Поздно вечером перед уходом с работы Кононов не выдержал и в пятый раз за день позвонил Хвостову. Инспектор попросил немного обождать и, не вешая трубки, стал кого-то отчитывать.
— Случилось что? — с тревогой спросил Кононов.
— Понимаете, Эдуард Георгиевич, этот… Москальцов… ушел.
— Как ушел?! Куда ушел?! — заорал Эдуард. — А куда же вы смотрели?
— И на старуху бывает проруха. Ваш подопечный оказался далеко не таким простачком, каким представлялся на первый взгляд. Когда вы пришли с обыском, он, наверное, наблюдал за вами из кустов, а потом добрался до автобусной остановки. Приехал к себе на работу, быстро переговорил с начальником цеха, позвонил из автомата по какому-то номеру, разговаривал полминуты, потом с попутным грузовиком поехал в город. Там он проскочил на завод «Рембыттехника», но не через проходную, а в автоматические ворота для транспорта, следом за машиной. В глубине двора Москальцов переговорил с коренастым мужчиной в спецовке и что-то ему передал. Это мы установили после. А к тому времени, когда мы попали на завод, экспедитор уже скрылся. Поиски мужчины в спецовке пока ни к чему не привели — на заводе свыше двухсот рабочих. Сейчас мы принимаем все меры к поиску Москальцова…
Они вышли с Катей из прокуратуры, когда совсем стемнело. Шли медленно, каждый по-своему переживал случившееся и не обращал внимания на беззаботную толпу, заполнившую центральную улицу в этот теплый летний вечер. Остановились возле общежития. Большинство окон были темными. Через стеклянную дверь виднелась клюющая носом вахтерша.
— Катя! — сказал Эдик. — Где ты собираешься работать после института?
— Куда пошлют.
— Но ведь тебя могут послать за тридевять земель.
— Я не вижу другого выхода.
— А в нашей прокуратуре ты бы хотела работать?
— Хотела бы, — ответила она, чуть помедлив, — но от меня это не зависит.
— Почему? Петр Петрович напишет тебе характеристику, прокуратура пошлет запрос.
— Эдик, ну почему они будут все это делать для меня?
— Почему? — Кононов запнулся. — Ну, есть другой путь.
— Какой?
— Ну… если тебе выйти замуж.
— До свидания, — быстро проговорила Катя и скрылась за дверью.
* * *
Маврин спрыгнул с подножки последнего вагона и увидел сиротливо стоящих Кононова и Майорову.
— Если меня не обманывает чутье, — сказал Петр Петрович, внимательно вглядываясь в их лица, — дела ваши далеко не блестящи.
— Почему же? — начал оправдываться Эдик. — Сейчас наверняка можно говорить о причастности Москальцова к убийству. Во время обыска в его квартире я нашел пистолетный патрон. Да и сам он скрылся, потому что понял: мы на верном пути. Так ведь?
— Это так, — машинально ответил Маврнн. И тут же добавил: — Но так ли это?
Кононов, еще не привыкший к манере своего шефа, пытался было возразить, но тот остановил его движением руки.
— Поясни подробно, — попросил он.
Кононов говорил торопливо, перескакивая с одного на другое, но Маврин не прерывал его.
— Так, — заметил он, выслушав все до конца. — Значит, выдал себя Москальцов?
— Конечно.
— И все-таки ты допустил серьезный прокол.
— Но ведь патрон я нашел, — попытался оправдаться Эдик.
— Патрон патроном, но ведь мог быть и пистолет. Ты поторопился. Я ведь тебя не уполномочил на обыск, тем более без санкции прокурора. Ну уж коль ты на него решился, нужно было действовать согласованно с милицией, обыскать дом в присутствии Москальцова, да и личный обыск сделать. А что теперь?
Эдик виновато опустил голову.
— Ладно. Я вот на втором году работы еще и не такое отмочил, — неожиданно сказал Маврин. — Тоже решил обыск произвести по горячим следам, а в понятые взял парня одного, который как раз в гости к моему объекту пожаловал. А тот важную улику в карман спрятал. Только потом выяснилось, что мой подследственный с этим парнем были одного поля ягода. II досталось же мне от начальства…
Они пошли по улице и минут через двадцать остановились у небольшого кафе с заманчивым названием «Уют».
— Зайдем перекусить? — сказал Маврин.
Им принесли довольно сносный ужин. Мужчины уплетали за обе щеки, а Катя только ковыряла вилкой в тарелке. Молчание нарушил Кононов.
— А какие у вас успехи, Петр Петрович?
— Слабые, слабые, друг мой, — промычал Маврин с набитым ртом.
— Ну хоть что-то есть?
— Ничего определенного. Посмотрел я там одно дело. Он коротко рассказал о покушении на Сытова.
— Интере-е-есно, — протянула Катя. — Когда же это случилось?
Петр Петрович со вздохом открыл портфель и достал запись.
— Так… — рассеянно проговорил он. — Это случилось… Это случилось… двадцать восьмого. На охоту Сытов пошел двадцать шестого августа вечером, бродил по лесам и на третий день…
— А может быть, двадцать седьмого? — спросила Катя.
— Правильно, двадцать седьмого. Это заключение экспертизы от двадцать восьмого. А что?
— А то… а то… — Голос Кати от волнения прервался. — Коробко был убит тоже двадцать седьмого августа, ровно за три года до случая с Сытовым.
— Ну ты даешь! — вмешался Кононов. — В огороде бузина, а в Киеве дядька…
— Но ведь оба они с одного и того же завода.
Начавшийся спор прервал Маврин.
— Завтра поедем в «Рембыттехнику». Нужно срочно найти человека, с которым встречался Москальцов.
— Задача тяжелая, — вздохнул Кононов.
— Но выполнимая. Поговорим с кадровиками, посмотрим личные дела. Помозгуйте сами до завтра.
— Петр Петрович! — сказала Катя. — Знаете, о чем я подумала? Август-то кончается. Через четыре дня двадцать седьмое — ровно три года со дня покушения на Сытова и шесть со дня убийства Коробко.
— Прямо мистика! — съязвил Кононов.
Маврин задумался. Расплатившись за ужин, он отправил своих молодых помощников по домам и направился в прокуратуру, но по дороге передумал и поехал в спецприемник, где содержался задержанный за бродяжничество Семен Прудников.
Прудников громко зевал и протирал рукавом покрасневшие воспаленные глаза.
