странный звук, я испугалась и оглянулась. Комнату наполнял дым, и из этого тумана появилась фигура, не более чем тень или волна дыма, которая, казалось, как бы парила рядом с кроватью.
Глубокий сон Эфраина Сандоваля прерывался громким храпом и заклинаниями. Мерседес Перальта встала, сложила все свои вещи и окурки сигар в карман, затем повернулась к окну и открыла его. Указав своим подбородком на дверь, она приказала мне следовать за ней.
- С ним будет все в порядке? — спросила я, когда мы вышли. Я никогда не присутствовала на такой короткой встрече.
- Он так же хорош, как и в другие годы, — заверила она меня. — Каждый год Эфраин Сандоваль приходит на такую спиритическую встречу. — Она обвела рукой вокруг себя. — Здесь бродит дух Фриды Герцог. Эфраин верит, что она принесла ему счастье. Вот почему он держит эту хижину. Это, конечно, не так, но его вера никому не вредит. Фактически, она приносит ему облегчение.
- Но кто такая Фрида Герцог? — спросила я. И кто такой Ганс Герцог? Ты еще попросила его дух покровительствовать Эфраину.
Донья Мерседес зажала мне рот.
- Музия, имей терпение, — сказала она. — Эфраин расскажет тебе об этом со временем. Я же добавлю только одно. Для Эфраина колесо случая было повернуто не Фридой Г ерцог. Да, она была причиной. Но сделал это призрак. Призрак Ганса Герцога.
Донья Мерседес тяжело оперлась на меня. Мы медленно спускались с холма.
— Скорей бы добраться до моего гамака, — прошептала она. — Я умираю от усталости.
* * *
Боясь, что кто-то может подменить или даже украсть его мопед, Эф раин вытащил его на тротуар и закатил в прихожую нового двухэтажного дома, который принадлежал его хозяйке, Фриде Герцог.
Финка и ее ребенок, которые ютились в нижних комнатах, обиженно смотрели на него. Они считали прихожую своей верандой. Он извиняюще пожал плечами и поднялся по ступенькам в апартаменты Фриды Герцог.
Он работал на Герцогов еще подростком. Сначала на Ганса Герцога, который и купил ему мопед. Время, которое Эфраин работал на него, пролетело так быстро, что он даже не заметил его.
Ему нравилась работа на птицеферме, где он был и помощником, и курьером. Но больше всего его привлекала аристократичность хозяина, его величайшее чувство юмора. Иногда Эфраину казалось, что он не работает, а приходя на службу, каждый день получает урок искусства хорошей жизни.
С годами он стал скорее приемным сыном или учеником Ганса Герцога, чем его служащим. «Я думаю, что ты, Эфраин, — говорил он ему, — человек моего склада потребностей, в определенном возрасте, конечно».
Ганс Герцог приехал из Германии перед войной, но искал не счастья и денег, а скорее удовлетворения. Он очень поздно женился и считал брак, а тем более отцовство, моральной необходимостью. Он называл их управляемыми видами рая.
Когда с ним случился удар, Эфраин ухаживал за ним день и ночь. Ганс Герцог не мог ничего говорить, но прекрасно общался с Эфраином с помощью глаз. В свой последний миг он сделал безумное усилие сказать что-то Эфраину — но не смог. Тогда он пожал плечами и рассмеялся. И умер.
Сейчас Эфраин работал на вдову, правда, не так охотно и, конечно, не с тем удовольствием. Она продала птицеферму, напоминавшую, как она говорила, ей о супруге, но продолжала держать Эф раина на службе, так как он был единственным, кто знал, как ездить на мопеде.
Заметив, что дверь в апартаменты Фриды Герцог приоткрыта, он толчком, без стука, открыл ее и вошел в крошечную переднюю, которая вела в гостиную.
Комнату, заваленную мебелью с бежевой обивкой, отделял от столовой прекрасный рояль. Застекленный книжный шкаф стоял рядом с огромным камином, который Фрида Герцог разжигала раз в год на Рождество.
Эфраин отошел на несколько шагов так, чтобы видеть себя в позолоченном зеркале на каминной доске. Ему было двадцать лет, но маленькое суховатое тело и мальчишеское, незрелое, безбородое лицо делали его еще моложе. Он старательно причесал свои вьющиеся волосы, поправил галстук и надушенный носовой платок в нагрудном кармане. Бедность — это еще не причина для того, чтобы выглядеть неопрятным, подумал он и, оглядываясь, осмотрел пиджак сзади, расправляя складки и морщины.
Весело насвистывая, он пересек комнату и вышел на широкий балкон. Декоративные пальмы, орхидеи, высокие папоротники и птичьи клетки почти скрывали Фриду Герцог. Полная и солидно сложенная, она сидела за белым письменным чугунным столом с тяжелой матовой стеклянной крышкой.
- Я жду тебя с девяти часов, — сказала она вместо приветствия. Сердитое выражение ее глаз подчеркивали линзы толстых роговых очков, угрожающе приспущенных на ее орлином носу.
- Ну что за красота! Какой прохладой дышит это истинное небо! — воскликнул Эфраин восторженным тоном. Он знал, что восхваляя ее искусственные джунгли, Фриду Герцог всегда можно вернуть в хорошее расположение духа. — Даже в полдень ваши канарейки поют как ангелы. Подражая крику птиц, он снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула.
- Ладно, хватит о птичках, — сварливо сказала она, приказав ему сесть возле себя. — Я плачу тебе жалование и хочу, чтобы ты был здесь вовремя.
- Меня задержали наши будущие клиенты, — важно возразил он.
Она посмотрела на него с сомнением и вытерла капельки пота тонко вышитым платком с верхней губы и лба.
- Ты принял все заказы? — Она не дала ему возможности ответить, подтолкнув несколько белых коробочек. — Проверь это, — проворчала она.
Не смущаясь ее плохим настроением, он весело сообщил ей, что заказы в сущности написаны и подписаны. Затем, почти благоговейно, он открыл одну из коробочек и почтительно осмотрел покрытый серебром набор шариковых ручек, уложенный на темно-синюю вельветовую подкладку. Он открыл одну ручку, отвинтив колпачок, и аккуратно проверил небольшой прямоугольный кусок металла с резиновым оттиском. Это была печать. Эту операцию он повторил со всеми ручками, после чего тщательно проверил правильность написания фамилии и адреса покупателя.
- Сколько раз тебе надо повторять — на ручках не должно быть отпечатков пальцев, — затрещала Фрида Герцог, схватив авторучку из его рук. Она обтерла ее своим платком и опустила ее в коробку. — А сейчас заверни их!
Он бросил на нее недружелюбный взгляд.
- Вы хотите, чтобы я наклеил на них адреса? — спросил он, закончив заворачивать последнюю коробку.
- Да. Сделай это. — Она дала ему шесть аккуратно отпечатанных наклеек из небольшого металлического ящика. — Постарайся наклеить их ровно.
- Что? — раздраженно переспросил он, не расслышав слов, которые она сказала. Ее акцент, обычно едва заметный, становился невыносимым, когда она была в гневе или страхе.
Фрида Герцог медленно повторила, четко произнося
