то же.
Тихо насвистывая, он поправил свой галстук и надел пиджак, затем лениво махнув рукой на прощание, повернулся и вышел в гостиную. С его губ сорвался радостный вздох. Его глаза расширились, выражая и удивление, и восторг.
В одном из объемистых кресел, оголив ноги, поднятые на подлокотник, сидела Антония, единственная дочь Фриды Герцог. Не прикрывая ног, она посмотрела на него с нежной заботой — так женщины смотрят на своих младенцев — а затем соблазнительно улыбнулась.
Она была маленькой симпатичной женщиной около двадцати пяти лет, но ее изможденное лицо и отчаявшийся вид очень старили ее. Она отсутствовала уже долгое время. К великому смущению матери, Антония уходила с мужчинами при каждом удобном случае и периодически возвращалась навестить родной дом. Жаль, что старуха в таком скверном настроении, подумал Эфраин. Он почувствовал клубящуюся страсть Антонии, ему хотелось остаться, поговорить с ней, но зная, что Фрида Герцог может услышать их с балкона, он сморщил губы и послал Антонии воздушный поцелуй. А затем вышел в переднюю дверь.
Фрида Герцог неподвижно стояла у ограды балкона. Палящее солнце и дрожащее марево заставляли ее глаза слезиться. тара волнами вздымалась в ближайшее предгорье, превращая разноцветные лачуги в смутные мерцающие пятна.
Совсем недавно эти холмы были зеленые. Почти за ночь переселенцы превратили их в скопище хибар. Словно грибы после сильного дождя, лачуги выросли в одно утро, и никто не осмелился снести их.
Ее взгляд остановился на шумном мопеде Эфраина, который тарахтел внизу на улице. Она знала, что сначала он поедет к двум секретаршам из фармацевтической лаборатории, которые были помешаны на авторучках. Фрида Герцог была уверена, что хотя бы одна из них блеснет своей ослепительной новинкой среди коллег, и это заставит других прийти к ней.
Тихо хохотнув, она повернулась и взглянула через балкон в гостиную, где сидела ее дочь. У нее вырвался тяжёлый вздох, голова разочарованно качнулась из стороны в сторону. Не было способа заставить Антонию понять, что нельзя класть ноги на бежевый шелк кресел. Как много надежд возлагала она на свою красивую дочь. Антония могла бы выйти замуж за какого-нибудь богатого человека, и почему девочка связала себя браком с нищим, безродным продавцом — это было выше ее понимания. К тому же он однажды ушел от нее. Она не могла вспомнить, обед был или полдник, когда он встал из-за стола и больше не возвращался.
Сложив губы в приятную улыбку, Фрида Герцог смиренно вошла в гостиную.
- Подумать только! Эфраин стал опаздывать каждый день, — сказала она, садясь в кресло напротив Антонии. — Я боюсь, что если я дам ему авторучку, которую он просит, мальчик совсем бросит работу. Это все, чем он интересуется.
- О, ты знаешь, чего он хочет, — сказала Антония. Не глядя на мать, она продолжала рассматривать свои длинные холеные ногти. — Итак, единственное желание Эфраина — это получить ручку. Что плохого в этом?
- Он мог бы ее купить! — злобно огрызнулась Фрида Герцог.
- Ну что ты, мамочка, — упрекнула Антония. — Эти глупые безделушки стоят слишком дорого. Козе понятно, что он не сможет себе этого позволить.
- Не смеши меня, — фыркнула Фрида Герцог. — Я прекрасно оплачиваю его труд. Если бы он не тратил зря денег на одежду, он мог бы…
Антония оборвала ее на полуслове.
- Эти ручки просто причуда, — заявила она. — И Эфраин знает это. Вот так. Через несколько месяцев или даже недель люди перестанут покупать их.
Фрида Герцог выпрямилась в своем кресле. Ее лицо покраснело от гнева.
- Не смей так со мной разговаривать, — закричала она. — Эти ручки всегда будут в цене!
- Успокойся, мать. Ты сама не веришь в это, — примирительно отозвалась Антония. — Ну почему ты думаешь, что продашь ручки в этом богом забытом местечке? Неужели ты не понимаешь, что в Каракасе их больше никто не покупает?
- Это неправда, — крикнула Фрида Герцог. — Когда-нибудь я буду торговать по всему региону, а может быть даже по всей стране. Если бы я изготавливала авторучки, я бы расширила торговлю в международном масштабе. И я сделаю это. Я создам империю.
Антония захохотала и отвернулась к зеркалу на каминной доске. Полоски преждевременной седины бороздили ее темноватые волосы. В уголках рта появились морщины. Ее большие голубые глаза можно было бы считать прекрасными, не будь в них такого ожесточенного выражения. Не возраст, а отчаяние и изнеможение были началом увядания лица и тела этой молодой женщины.
- Ты просто не знаешь, в чем опытен Эф раин, — сказала Антония. — Никто не сравнится с ним в поиске путей делать деньги. А ты думаешь, что разбогатеешь на ручках! Это же анекдот. Почему бы тебе не использовать его там, где ему нет равных?
Презрительная ухмылка заиграла на лице Фриды Герцог.
- Использовать его там, где он лучший! Ты думаешь, я не знаю, где ты была последние несколько месяцев. Возможно я немного глуховата, но зато не глуповата. — Увидев, что Антония встала, она торопливо добавила: — У тебя никогда не было никакого достоинства. Связалась с Эфраином! Тебе будет стыдно за себя. Он же мулат. Он цветной!
Когда ее гнев утих, она откинулась на кресле и закрыла глаза. Ей хотелось отказаться от своих слов, но когда она заговорила вновь, ее голос был по-прежнему сердит.
- Неужели нет ничего, что тебе было бы нужно от жизни?
- Я хочу выйти замуж за Эф раина, — тихо сказала Антония.
- Только через мой труп! — закричала Фрида Герцог. — Я лишу тебя наследства. Я выгоню тебя из дома! — Она жадно ловила ртом воздух. — Погоди! Я все скажу тебе! Я отберу у него мопед и сожгу его.
Но Антония больше не слушала ее. Хлопнув дверью, она покинула гостиную.
Несколько секунд Фрида Герцог смотрела на дверь, за которой исчезла ее дочь, ожидая ее возвращения. Ее глаза отяжелели от слез. В безмолвии она отправилась в свою спальню.
Сев перед туалетным столиком, она трясущимися пальцами сняла очки и осмотрела себя в зеркале. Надо бы сделать новую завивку, подумала она, проводя пальцами по своим волосам с полосками седины. Ее глаза, окруженные темными тенями, ввалились. Ее кожа, когда-то гладкая и белая как тонкий фарфор, неумолимо старела, разъедаемая безжалостным тропическим солнцем.
Слезы катились по щекам.
- О боже, — тихо прошептала она. — Не дай мне заболеть и умереть в этой чужой стране.
Она услышала тихий шорох за дверью, несомненно, ее подслушивала Антония. Фрида Герцог была слишком утомлена, чтобы волноваться из-за этого. Она легла на постель и забылась в полусне, убаюкиваемая нежными звуками сонаты Моцарта. Мысль
