— Он не бросил. Это, если можно так выразиться, сделка по принуждению.
— Вот как? Интересно, кто же это смог заставить Ниро Вулфа пойти против своего желания?! Я, кстати, обратил внимание, что это случилось сразу после убийства Макнейра. Ну хорошо, пусть Вулф раздобыл какую-то информацию. Но откуда? Думаю, из той самой шкатулки. Видишь, я не хитрю — просто излагаю свое мнение. А вся эта затея с Гленнэнном — только для отвода глаз. И твои фокусы с Джебером — то же самое. Предупреждаю тебя и Вулфа тоже: не думайте, что я такой идиот и не смогу в конце концов выяснить, что там было, в этой красной шкатулке.
Я печально покачал головой:
— Инспектор, вы аж взмокли. Видит бог, с вас ручьем льет. Если вы решили прекратить поиски шкатулки, дайте нам знать, мы тогда сами попробуем.
— Я ничего не решил. Просто веду дело по всем направлениям. Я не говорю, что Вулф покрывает убийцу. Он, может, и запутался, но на такую глупость не пойдет. Не сомневаюсь, он утаивает важную для меня информацию. Почему — не знаю. Лично мне нечего скрывать, я вообще в этом деле ни черта не понимаю. Но я твердо уверен, что разгадка — в семействе Фростов. Больше мы никого не нашли, никаких связей Макнейра, которые могли бы дать зацепку. От его сестры в Шотландии ничего нет. В его бумагах — тоже. Из Парижа — глухо. И по яду ни одной зацепки. Единственное, что я узнал точно от одного типа, — это о давнем скандале из-за того, что Эдвин Фрост лишил жену наследства. Ему не понравилась ее дружба с неким французом, и, угрожая разводом, он заставил жену подписать отказ от права на часть наследства. Джебер как раз француз, но Макнейр-то нет! Похоже, мы остались в дураках, а? Помнишь, что я говорил во вторник у Вулфа в конторе? Но ведь Вулф не дурак, и он не будет пытаться скрыть то, что рано или поздно все равно откроется. Ты можешь передать ему кое-что?
— Ради бога. Записать?
— Не обязательно. Передай ему, что этот Джебер до окончания дела будет под постоянным наблюдением. И еще. Если шкатулка так и не найдется, то в эту среду один из моих лучших людей отправится на «Нормандии» во Францию. И скажи ему, что кое-что я уже узнал. Ну, например, что за последние пять лет из наследства вашей клиентки этому Джеберу было выплачено шестьдесят тысяч долларов. А уж сколько ему до этого перепало — одному богу известно.
— Шестьдесят кусков? — Я поднял брови от изумления. — Из наследства Елены Фрост?
— Именно. Я вижу, что для вас это новость.
— Еще бы! Надо же, такая уйма денег — и с концами. А как она ему их выдавала — пятицентовиками?
— Зря смеешься. Так вот, передай Вулфу: пять лет назад Джебер открыл в Нью-Йорке счет в банке и с тех пор каждый месяц переводит туда тысячу долларов. А подписаны чеки Калидой Фрост. Порядки в банках вы знаете и можете представить себе, чего мне стоило все это раскопать.
— Да уж вам-то! Не прибедняйтесь. Вы же не последний человек в полиции. Хотелось бы только обратить внимание на тот факт, что Калида Фрост не является нашим клиентом.
— Мать, дочь — какая разница? Формально содержание идет, конечно, дочери, но половина-то, думаю, достается матери.
— Разница все-таки есть. Взять хотя бы юную особу из Род-Айленда, что в прошлом году убила свою мать. Одна жива, другая — нет. Чувствуете разницу? А за что миссис Фрост платила Джеберу?
Кремер пристально посмотрел на меня:
— Вернешься домой, спроси Вулфа.
— Да будет вам, инспектор, право слово. Беда в том, что вы видите Вулфа не так уж часто — только когда он уже посыпал арену опилками и готов щелкнуть хлыстом. А видели бы вы его, как я, каждый день, тогда бы поняли, что он многих вещей не знает. Трех как минимум, а то и четырех.
Кремер еще крепче сжал сигару в зубах.
— Я считаю, он знает, где шкатулка. Вполне возможно, он ее уже нашел. Кроме того, я думаю, что, исходя из интересов клиента, не говоря уже о его собственных, он скрывает факты, связанные с расследованием убийства. Знаете, чего он хочет? Он хочет дождаться седьмого мая, когда Елена Фрост станет совершеннолетней, и тогда все открыть. Как прикажешь мне к этому относиться? И как отнесется к этому окружная прокуратура?
Прикрыв рот ладонью, я зевнул.
— Прошу прощения, я спал сегодня всего шесть часов. Клянусь, я не знаю, как убедить вас. И вообще, почему бы вам самому не поговорить с Вулфом?
— А какой смысл? Я все знаю наперед. Ну объясню я, почему считаю его лжецом. А он скажет, что я абсолютно прав, и будет сидеть с закрытыми глазами до тех пор, пока не захочет пива. Завел бы пивоварню, что ли… Между прочим, некоторые гении перед смертью завещают свой мозг ученым. А Вулф пусть завещает им желудок.
— Ну что ж. — Я встал. — Раз вы столь раздражены, что ставите ему в укор даже желание время от времени утолять жажду, то я, конечно, не могу рассчитывать, что вы захотите прислушаться к голосу рассудка. Но еще раз повторяю: вы глубоко заблуждаетесь. Вулф сам говорит, что, если бы у него была шкатулка, он бы уже закончил это дело.
— А я не верю. Так ему и передай.
— Обязательно. С наилучшими пожеланиями?
— Иди к черту.
Однако к черту я не пошел, а остановил лифт на первом этаже и направился к выходу. На стоянке отыскал свою машину и вырулил на Сентер-стрит.
Кремер, конечно, шут гороховый, но сейчас мне было совсем не до веселья. Я видел, что его дурацкие подозрения не сулят нам ничего хорошего. Ему просто не дано понять, что Вулф и я — люди пусть и не святые, но честные и порядочные. И если бы Макнейр на самом деле отдал нам шкатулку или хотя бы сказал, где она, мы бы этого не скрывали, а заявили, что, мол, ее содержимое — не для чужих глаз, к тому же не имеет никакого отношения к убийствам и показывать мы никому и ничего не намерены. Даже я это понимал, хотя я и не инспектор и вряд ли когда им стану.
Домой я добрался только в начале седьмого. Там меня ожидал сюрприз. Вулф сидел в кабинете, откинувшись в кресле и сцепив пальцы на животе. А на «троне олуха царя небесного» восседал Сол Пензер со стаканом, в котором плескались остатки коктейля. Мы поздоровались, и Сол продолжал:
— …Первую жеребьевку проводят по вторникам, за три дня до скачек. Из игры выбывают те, чей номер не выпадает на конкретную лошадь. На следующий день, по средам, устраивают еще одну жеребьевку…
Сол излагал правила игры на тотализаторе. А я уселся за свой стол и отыскал в книжке телефон Фростов. Елена оказалась дома, и я рассказал ей, что видел Джебера, что его порядком измучили всякими вопросами, но в конце концов отпустили.
Она ответила, что уже обо всем знает — Джебер сам позвонил, а мать поехала к нему в Чезборо. Потом Елена начала рассыпаться в благодарностях, но я посоветовал поберечь такие слова для более серьезного случая. Покончив с этой проблемой, я снова стал слушать Сола. Судя по всему, его познания в бегах выходили за рамки чистой теории. Так что вскоре Вулф счел информацию достаточной и кивком остановил Сола. Повернувшись ко мне, шеф заметил:
— Солу нужно двадцать долларов. А в ящике только десять.
Я кивнул.
— Утром схожу в банк.
Потом вытащил бумажник. У Вулфа никогда не было при себе денег. Я дал Пензеру четыре пятерки, он их аккуратно сложил и спрятал в карман.
Вулф поднял указательный палец и обратился к Солу:
— Ты, конечно, понимаешь, что никто не должен тебя видеть?
— Конечно, сэр. — Пензер направился к двери.
Я сделал запись в книге расходов и посмотрел на Вулфа.
— Сол едет обратно в Гленнэнн?
— Нет. — Вулф вздохнул. — Он объяснил мне механизм ирландского тотализатора. Если бы пчелы вели так свои дела, то ни в одном улье не хватило бы меда на зиму.
— Но некоторые пчелы купались бы в нем.
— Вероятно. В Гленнэнне они заглянули под каждую плитку на дорожке и вообще перевернули все вверх дном — ничего. Кремер нашел шкатулку?
— Нет. Он утверждает, что она у нас.
— У нас? И что, собирается закрыть дело?
— Нет. Он думает послать человека в Европу. Может, им вместе с Солом поехать?
— Сол не поедет туда. Во всяком случае, сейчас. Я предложил ему другой маршрут. Как только ты уехал, позвонил Фред, и я вызвал их сюда. В Гленнэнне остались только полицейские. Фред и Орри пока свободны. А что касается Сола… Я тебя понял. Ты шутил, а я воспринял это серьезно. Вместо того чтобы искать шкатулку по всему свету, надо сначала прикинуть, где она, а уж тогда посылать за ней. Вот Сол и поехал.
Я мрачно спросил:
— Теперь вы шутите? Или вам кто-нибудь сказал, где она?
— Здесь никого не было.
— А кто тогда звонил?
— Никто.
— Все ясно. А я уж подумал, что вы всерьез. Погодите, от кого-нибудь было письмо или там телеграмма?
— Ни от кого.
— И вы послали Сола за шкатулкой?
— Послал.
— А когда он вернется?
— Трудно сказать. Может быть, завтра, нет, скорее послезавтра.
