Пфальцграфиня Ютта
Перевод М. Замаховской
Графиня Ютта в легком челнеНочью по Рейну плывет при луне;Служанка гребет, госпожа говорит:«Ты видишь семь трупов? Страшен их вид!Семь трупов за намиПлывут над волнами…Плывут мертвецы так печально!
То рыцари были в расцвете лет,И каждый принес любовный обет,Склонясь мне на грудь. Чтоб клятву скрепить,Велела я всех семерых утопить.И в Рейне суровом,Под ночи покровомПлывут мертвецы так печально!»
Графиня смеется, служанка гребет.Злой хохот несется над лоном вод.По пояс все трупы встают над водой,Как будто клянутся ей клятвой святойИ смотрят с укоромСтеклянным взором…Плывут мертвецы так печально!
Северное море. Восход луны
Картина К. Фридриха
1823 г.
Мавританский князь
Перевод В. Левика
{82}
От испанцев в АльпухаруМавританский князь уходит.Юный вождь, он, грустный, бледный,Возглавляет отступленье.
С ним — на рослых иноходцах,На носилках золоченыхВесь гарем его. На мулах —Чернокожие рабыни;
В свите — сотня слуг надежныхНа конях арабской крови.Статны кони, но от горяХмуро всадники поникли.
Ни цимбал, ни барабанов,Ни хвалебных песнопений,Лишь бубенчики на мулахВ тишине надрывно плачут.
С вышины, откуда видноВсю равнину вкруг Дуэро,Где в последний раз мелькаютЗа горой зубцы Гренады,
Там, с коня на землю спрыгнув,Князь глядит на дальний город,Что в лучах зари вечернейБлещет золотом багряным.
Но, Аллах, — о, стыд великий! —Где священный полумесяц?Над Альхамброй{83} оскверненнойРеют крест и флаг испанский.
Видит князь позор исламаИ вздыхает сокрушенно,И потоком бурным слезыПо его щекам струятся.
Но княгиня-мать на сынаМрачно смотрит с иноходцаИ бранит его и в сердцеБольно жалит горьким словом.
«Полно, Боабдил эль-Чико,Словно женщина ты плачешьОттого, что в бранном делеВел себя не как мужчина».
Был тот злой укор услышанПервой из наложниц князя,И она, с носилок спрыгнув,Кинулась ему на шею.
«Полно, Боабдил эль-Чико,Мой любимый повелитель!Верь, юдоль твоих страданийРасцветет зеленым лавром.
О, не только триумфатор,Вождь, увенчанный победой,Баловень слепой богини,Но и кровный сын злосчастья,
Смелый воин, побежденныйЛишь судьбой несправедливой,Будет в памяти потомков,Как герой, вовеки славен».
И «Последним вздохом мавра»Называется донынеТа гора, с которой виделОн в последний раз Гренаду.
А слова его подругиВремя вскоре подтвердило:Юный князь прославлен в песне,И не смолкнет песня славы
До тех пор, покуда струныНе порвутся до последнейНа последней из гитар,Что звенят в Андалусии.
Жоффруа Рюдель и Мелисанда Триполи
Перевод В. Левика
{84}
В замке Блэ ковер настенныйВышит пестрыми шелками.Так графиня ТриполиШила умными руками.
И в шитье вложила душуИ слезой любви и горяОрошала ту картину,Где представлено и море,
И корабль, и как РюделяМелисанда увидала,Как любви своей прообразВ умиравшем угадала.
Ах, Рюдель и сам впервыеВ те последние мгновеньяУвидал ее, чью прелестьПел, исполнен вдохновенья.
Наклонясь к нему, графиняИ зовет, и ждет ответа,Обняла его, целуетГубы бледные поэта.
Тщетно! Поцелуй свиданьяПоцелуем был разлуки.Чаша радости великойСтала чашей смертной муки.
В замке Блэ ночами слышенШорох, шелест, шепот странный.Оживают две фигурыНа картине шелкотканой.
И стряхнув оцепененье,Дама сходит с трубадуром,И до света обе тениБродят вновь по залам хмурым.
Смех, объятья, нежный лепет,Горечь сладостных обетов,Замогильная галантностьВека рыцарей — поэтов.
«Жоффруа! Погасший угольЗагорелся жаром новым.Сердце мертвое подругиТы согрел волшебным словом».
«Мелисанда! Роза счастья!Всю земную боль и гореЯ забыл — и жизни радостьПью в твоем глубоком взоре».
«Жоффруа! Для нас любовьСном была в преддверье гроба.Но Амур свершает чудо, —Мы верны и в смерти оба».
«Мелисанда! Сон обманчив,Смерть — ты видишь — также мнима.Жизнь и правда — лишь в любви,Ты ж навеки мной любима!»
«Жоффруа! В старинном замкеЛюбо грезить под луною.Нет, меня не тянет большеК свету, к солнечному зною».
«Мелисанда! Свет и солнце —Все в тебе, о дорогая!Там, где ты, — любовь и счастье,Там, где ты, — блаженство мая!»
Так болтают, так блуждаютДве влюбленных нежных тени,И, подслушивая, месяцРобко светит на ступени.
Но, видениям враждебный,День восходит над вселенной —И, страшась, они бегутВ темный зал, в ковер настенный.
Поэт Фирдуси
Перевод В. Левика
{85}
I
К одному приходит злато,Серебро идет к другому, —Для простого человекаВсе томаны — серебро.
Но в устах державных шахаВсе томаны — золотые,Шах дарит и принимаетТолько золотые деньги.
Так считают все на свете,Так считал и сам великийФирдуси, творец бессмертной,Многославной «Шах-наме».
Эту песню о герояхНачал он по воле шаха.Шах сулил певцу награду:Каждый стих — один томан.
Расцвело семнадцать весен,Отцвело семнадцать весен,Соловей прославил розуИ умолк семнадцать раз,
А поэт сидел прилежноУ станка крылатой мысли,День и ночь трудясь прилежно,Ткал ковер узорной песни.
Ткал поэт ковер узорныйИ вплетал в него искусноВсе легенды Фарсистана,Славу древних властелинов,
Своего народа славу,Храбрых витязей деянья,Волшебство и злые чарыВ раме сказочных цветов.
Все цвело, дышало, пело,Пламенело, трепетало, —Там сиял, как свет небес,Первозданный свет Ирана,{86}
Яркий, вечный свет, не меркшийВопреки Корану, муфти,В храме огненного духа,В сердце пламенном поэта.
Завершив свое творенье,Переслал поэт владыкеМанускрипт великой песни:Двести тысяч строк стихов.
Это было в банях Гасны, —В старых банях знойной ГасныШаха черные посланцыРазыскали Фирдуси.
Каждый нес мешок с деньгамиИ слагал к ногам поэта,На колени став, высокий,Щедрый дар за долгий труд.
И поэт нетерпеливоВскрыл мешки, чтоб насладитьсяВидом золота желанным, —И отпрянул, потрясенный.
Перед ним бесцветной грудойСеребро в мешках лежало —Двести тысяч, и поэтЗасмеялся горьким смехом.
С горьким смехом разделил онДеньги на три равных части.Две из них посланцам чернымОн, в награду за усердье,
Роздал — поровну обоим,Третью банщику он бросилЗа его услуги в бане:Всех по-царски наградил.
Взял он страннический посохИ, столичный град покинув,За воротами с презреньемОтряхнул с сандалий прах.
II
«Если б только лгал он мне,Обещав — нарушил слово,Что же, людям лгать не ново,Я простить бы мог вполне.
Но ведь он играл со мной,Обнадежил обещаньем,Ложь усугубил молчаньем, —Он свершил обман двойной.
Был он статен и высок,Горд и благороден ликом, —Не в пример другим владыкам —Царь от головы до ног.
Он, великий муж Ирана,Солнцем глядя мне в глаза —Светоч правды, лжи гроза, —Пал до низкого обмана!»
III
Шах Магомет окончил пир.В его душе любовь и мир.
В саду у фонтана, под сенью маслин,На красных подушках сидит властелин.
В толпе прислужников смиренной —Анзари, любимец его неизменный.
В мраморных вазах, струя аромат,Буйно цветущие розы горят,
Пальмы, подобны гуриям рая,Стоят, опахала свои колыхая.
Спят кипарисы полуденным сном,Грезя о небе, забыв о земном.
И вдруг, таинственной вторя струне,Волшебная песнь полилась в тишине:
И шах ей внемлет с огнем в очах.«Чья эта песня?» — молвит шах.
Анзари в ответ: «О владыка вселенной,Той песни творец — Фирдуси несравненный».
«Как? Фирдуси? — изумился шах. —Но где ж он, великий, в каких он краях?»
И молвил Анзари: «Уж много летБезмерно бедствует поэт.
Он в Тус воротился, к могилам родным,И кормится маленьким садом своим».
Шах Магомет помолчал в размышленьеИ молвил: «Анзари, тебе повеленье!
Ступай-ка на скотный мой двор с людьми,Сто мулов, полсотни верблюдов возьми.
На них нагрузи драгоценностей гору,Усладу сердцу, отраду взору, —
Заморских диковин, лазурь, изумруды,Резные эбеновые сосуды,
Фаянс, оправленный кругомТяжелым золотом и серебром,
Слоновую кость, кувшины и кубки,Тигровые шкуры, трости, трубки,
Ковры и шали, парчовые ткани,Изготовляемые в Иране.
Не позабудь вложить в тюкиОружье, брони и чепраки
Да самой лучшей снеди в избытке,Всех видов яства и напитки,
Конфеты, миндальные торты, варенья,Разные пироги, соленья.
Прибавь двенадцать арабских коней,Что стрел оперенных и ветра быстрей,
Двенадцать невольников чернотелых,Крепких, как бронза, в работе умелых.
Анзари, сей драгоценный грузТобой доставлен будет в Тус
И весь, включая мой поклон,Великому Фирдуси вручен».
Анзари исполнил повеленья,Навьючил верблюдов без промедленья, —
Была несметных подарков ценаДоходу с провинции крупной равна.
И вот Анзари в назначенный срокСобственноручно поднял флажок
И знойною степью в глубь ИранаДвинулся во главе каравана.
Шли восемь дней и с девятой зарейТус увидали вдали под горой.
Шумно и весело, под барабан,С запада в город вошел караван.
Грянули враз: «Ля-иль-ля иль алла!»{87}Это ль не песня триумфа была!
Трубы ревели, рога завывали,Верблюды, погонщики — все ликовали.
А в тот же час из восточных воротШел с погребальным плачем народ.
К тихим могилам, белевшим вдали,Прах Фирдуси по дороге несли.
Вицлипуцли
