К успокоению
Перевод Ю. Тынянова
Мы спим, как некогда Брут. Но все жПроснулся он и холодный ножЦезарю в грудь вонзил средь сената!Тираноедом был Рим когда-то.
Не римляне мы, мы курим табак.Каждый народ устроен так —Свои у каждого вкус и значенье;В Швабии варят отлично варенье.
Германцы мы, каждый смел и терпим.Здоровым, растительным сном мы спим.Когда же проснемся, мы жаждою страждем,Но только не крови тиранов мы жаждем.
Каждый у нас верен, как дуб,Как липовый дуб, и сам себе люб,В стране дубов и лип как будтоТрудно когда-нибудь встретить Брута.
А если б у нас и нашелся Брут,Так Цезаря он не сыскал бы тут,Искал бы Цезаря он напрасно;Пряники наши пекутся прекрасно.
У нас есть тридцать шесть владык,(Не много!), и каждый из них привыкЗвезду у сердца носить с опаской,И мартовы иды ему не указка.
Отцами зовем мы их всякий раз,Отчизна же — та страна у нас,Которой владеет их род единый;Мы любим также капусту с свининой.
Когда отец наш гулять идет,Мы шляпы снимаем — отцу наш почетГермания — набожный ребенок,Это тебе не римский подонок.
Просветление
Перевод Ал. Дейча
Михель милый! НеужелиС глаз повязка не снята?Ведь похлебку в самом делеОтнимают ото рта.
Вместо пищи славословятСчастье райского, венцаТам, где ангелы готовятНам блаженство без мясца.
Михель, вера ль ослабеет,Иль окрепнет аппетит —Будь героем, и скорееКубок жизни зазвенит.
Михель, пищей без стесненьяСвой желудок начини,А в гробу пищевареньемТы свои заполнишь дни.
Погодите!
Перевод С. Маршака
Из-за того, что я владеюИскусством петь, светить, блистать,Вы думали, — я не умеюГрозящим громом грохотать?
Но погодите: час настанет —Я проявлю и этот дар.И с высоты мой голос грянет,Громовый стих, грозы удар.
Мой буйный гнев, тяжел и страшен,Дубы расколет пополам,Встряхнет гранит дворцов и башенИ не один разрушит храм.
Ночные мысли
Перевод М. Михайлова
Как вспомню к ночи край родной,Покоя нет душе больной;И сном забыться нету мочи,И горько-горько плачут очи.
Проходят годы чередой…С тех пор как матери роднойЯ не видал, прошло их много!И все растет во мне тревога…
И грусть растет день ото дня.Околдовала мать меня:Все б думал о старушке милой, —Господь храни ее и милуй!
Как любо ей ее дитя!Пришлет письмо — и вижу я:Рука дрожала, как писала,А сердце ныло и страдало.
Забыть родную силы нет!Прошло двенадцать долгих лет —Двенадцать лет уж миновало,Как мать меня не обнимала.
Крепка родная сторона,Вовек не сломится она;И будут в ней, как в оны годы,Шуметь леса, катиться воды.
По ней не стал бы тосковать,Но там живет старушка мать;Меня не родина тревожит,А то, что мать скончаться может.
Как из родной ушел земли,В могилу многие легли,Кого любил… Считать их стану —И бережу за раной рану.
Когда начну усопшим счет,Ко мне на грудь, как тяжкий гнет,За трупом бледный труп ложится…Болит душа, и ум мутится.
Но слава богу! В тьме окнаЗарделся свет. Моя женаЯсна, как день, глядит мне в очи —И гонит прочь тревоги ночи.
РОМАНСЕРО
{64}
Книга первая
Истории
Когда изменят тебе, поэт,
Ты стань еще вернее —
А если в душе твоей радости нет,
За лиру возьмись живее!
По струнам ударь! Вдохновенный напев
Пожаром всколыхнется —
Расплавится мука, — и кровью твой гнев
Так сладко изольется.[7]
Рампсенит
Перевод Л. Гинзбурга
Лишь властитель РампсенитПоявился в пышном залеДочери своей — как всеВместе с ней захохотали.
Так и прыснули служанки,Черным евнухам потеха;Даже мумии и сфинксыЧуть не лопнули от смеха.
Говорит царю принцесса:«Обожаемый родитель,Мною за руку был схваченВаших кладов похититель.
Убежав, он мне оставилРуку мертвую в награду.Но теперь я раскусилаСпособ действий казнокрада.
Поняла я, что волшебныйКлюч имеется у вора,Отпирающий мгновенноВсе задвижки и затворы.
А затвор мой — не из прочных.Я перечить не решилась,Охраняя клад, сама яДрагоценности лишилась».
Так промолвила принцесса,Не стыдясь своей утраты.И тотчас захохоталиКамеристки и кастраты.
Хохотал в тот день весь Мемфис.Даже злые крокодилыДобродушно гоготали,Морды высунув из Нила,
Внемля царскому указу,Что под звуки трубных маршейДекламировал глашатайКанцелярии монаршей:
«Рампсенит — король Египта,Правя милостью господней,Мы привет и дружбу нашуОбъявить хотим сегодня,
Извещая сим рескриптом,Что июня дня шестогоВ лето тысяча сто третьеДо рождения Христова
Вор неведомый похитилИз подвалов казначействаГруду золота, позднееПовторив свои злодейства.
Так, когда мы дочь послалиКлад стеречь, то пред рассветомОбокрал ее преступник,Дерзкий взлом свершив при этом.
Мы же, меры принимая,Чтоб пресечь сии хищенья,Вместе с тем заверив вораВ чувствах дружбы и почтенья,
Отдаем ему отнынеНашу дочь родную в женыИ в князья его возводим,Как наследника короны.
Но поскольку адрес зятяНеизвестен нам доселе,Огласить желанье нашеМы в рескрипте повелели.
Дан Великим РампсенитомСентября двадцать восьмогоВ лето тысяча сто третьеДо рождения Христова».
Царь исполнил обещанье:Вор обрел жену и средства,А по смерти РампсенитаПолучил престол в наследство.
Правил он, как все другие.Слыл опорой просвещенья.Говорят, почти исчезлиКражи в дни его правленья.
Шельм фон Берген
Перевод В. Левика
{65}
На дюссельдорфский карнавалНарядные съехались маски.Над Рейном замок весь в огнях,Там пир, веселье, пляски.
Там с герцогиней молодойТанцует франт придворный.Все чаще смех ее звенит,Веселый и задорный.
Под маской черной гостя взорГорит улыбкой смелой, —Так меч, глядящий из ножон,Сверкает сталью белой.
Под гул приветственный толпыПо залу они проплывают.Им Дрикес и Мариццебиль{66},Кривляясь, подпевают.
Труба визжит наперекорВорчливому контрабасу.Последний круг — и вот конецИ музыке и плясу.
«Простите, прекрасная госпожа,Теперь домой ухожу я».Она смеется: «Открой лицо,Не то тебя не пущу я».
«Простите, прекрасная госпожа,Для смертных мой облик ужасен!»Она смеется: «Открой лицоИ не рассказывай басен!»
«Простите, прекрасная госпожа,Мне тайну Смерть предписала!»Она смеется: «Открой лицо,Иль ты не выйдешь из зала!»
Он долго и мрачно противился ей,Но сладишь ли с женщиной вздорной!Насильно маску сорвалаОна рукой проворной.
«Смотрите, бергенский палач!» —Шепнули гости друг другу.Все замерло. Герцогиня в слезахУпала в объятья супругу.
Но герцог мудро спас ей честь:Без долгих размышленийОн обнажил свой меч и сказал:«Ну, малый, на колени!
Ударом меча я дарую тебеСан рыцаря благородныйИ титул Шельм фон Берген даюТебе, как шельме природной».
Так дворянином стал палачПрапрадед фон Бергенов нищий.Достойный род! Он на Рейне расцвелИ спит на фамильном кладбище.
Валькирии
