– Антон Филиппович, – вмешалась Амалия, – вам не надоело лежать на полу? Тогда, я полагаю, вы можете подняться… Итак, вопрос вот в чем. Беретесь ли вы узнать духи этой таинственной дамы, которая, судя по всему, отравила Михаэля Риттера? Конечно, духи продаются сотнями флаконов, но все же мы знаем, кто был на вечере у князя, и если мы установим марку духов, я полагаю, будет не так сложно определить, кому они принадлежали…
Она не стала добавлять то, что и так было известно ее собеседникам, – что духи долгое время оставались предметом роскоши, и, стало быть, на деле круг подозреваемых оказался бы весьма ограниченным.
Не без труда Антон Филиппович поднялся на ноги и стал отряхивать свою одежду.
– Я не знаю этих духов, – сказал он. – Никогда не встречал их прежде. Но если я снова их почувствую, то, разумеется, узнаю сразу же…
– Замечательно, – сказала Амалия. – Итак, нам нужно достать все духи, какие существуют на настоящий момент, по одному флакону каждого названия. Затем… Куда вы, Антон Филиппович?
– Я бы хотел вернуться домой, – ответил горе-агент. – Если, конечно, вы не возражаете…
– Возражаем, – вмешался Ломов. – Еще как возражаем!
– Вы – наш единственный свидетель, – добавила Амалия, – и только вы можете узнать духи, которые были на убийце. Поэтому не обессудьте, но вам придется остаться здесь, под надежной охраной.
– Но моя одежда… – забормотал Антон Филиппович. – И мой слуга! Он же будет ждать моего возвращения…
– Для вашего слуги вы отлучились по казенной надобности, – промолвил Сергей Васильевич и чрезвычайно цепко взял молодого человека за локоть. – А другую одежду я, так уж и быть, вам предоставлю.
– Кстати, – добавила Амалия, – я люблю духи, и у меня имеется весьма приличная коллекция. Так что вы можете приступать к делу хоть прямо сейчас.
Антон Филиппович, судя по всему, понял, что ему не удастся никуда скрыться, и смирился.
– Если вы так настаиваете, сударыня…
– Это необходимо, – вмешался Ломов. – Для блага империи.
Надо быть очень смелым – или очень своеобразным человеком, чтобы устоять перед подобным доводом. Но, как вы понимаете, Антон Филиппович не был ни тем, ни другим.
В сопровождении Сергея Васильевича и хозяйки дома он поднялся в гостиную на втором этаже. Через несколько минут Амалия принесла туда часть своих парфюмерных сокровищ. Чтобы доставить их все, ей пришлось уходить и возвращаться еще несколько раз.
Парфюмерия 1880-х годов была, так сказать, куда ближе к природе, чем сейчас. В моде были чисто цветочные ароматы и различные цветочные букеты, а также освежающие одеколоны. Душили не только кожу, но и носовые платки, и, например, письма. Большинство названий крупных парфюмерных домов того времени сейчас известны разве что историкам, а редкие экземпляры запечатанных духов уходят в коллекции за бешеные деньги. Возможно, на наш современный вкус тогдашние ароматы, даже самые популярные, показались бы простоватыми, но Амалия, само собой, так вовсе не считала. Она любила духи, любила ловить отблески света на гранях хрустальных флаконов, любила само ощущение того, что вот ты вынимаешь пробку из флакона – а внутри сидит какой-то благоуханный джинн, который заставляет думать о блестящем бале, о солнечном лете или просто вспоминать какие-то важные мгновения твоей жизни. Иногда в том или другом аромате она обретала свое второе «я», свое парфюмерное отражение – или то, что казалось ей таковым. Тогда все остальные духи отходили на второй план, а заветный флакончик использовался до тех пор, пока не наступал некий перелом, и тогда возникала потребность в совершенно другом аромате, который соответствовал бы ее изменившейся личности – или просто желанию появиться в чем-то ином.
Сидя в кресле на достаточном расстоянии от Непомнящего – достаточном, чтобы схватить его за горло и мигом образумить, если он вздумает выкинуть какой-нибудь фортель, – Сергей Васильевич со скучающим видом смотрел, как проштрафившийся агент одну за другой вынимает хрустальные пробки, принюхивается к аромату и, качая головой, берется за следующий флакон. Таким образом Антон Филиппыч произвел ревизию всех парфюмерных сокровищ Амалии и под конец решительно объявил, что аромата, которым надушилась отправившая Риттера на тот свет прелестница, здесь нет.
– Вы уверены? – спросила Амалия.
– Совершенно уверен.
– Ну что ж, тогда нам придется прерваться до того времени, когда привезут остальные флаконы. Сергей Васильевич, благоволите распорядиться…
Сергей Васильевич пообещал, что свяжется с генералом Багратионовым, и можно не сомневаться, что образцы всех духов, какие только существуют на свете, будут вскоре доставлены в дом госпожи баронессы. Затем Амалия вызвала своего доверенного слугу, который порою помогал ей по работе, и, кратко обрисовав ему ситуацию, поручила Антона Филипповича его заботам.
– Он врет, – были первые слова Ломова, как только горе-агент в сопровождении слуги скрылся за дверью.
– Где именно и в чем именно? – осведомилась Амалия.
– Он придумал, что в комнате пахло какими-то духами. И зачем он лез в окно? Воля ваша, госпожа баронесса, но он чего-то недоговаривает.
– Зачем ему придумывать аромат, которого не было? – вполне резонно спросила Амалия. – Никто из нас даже не упоминал ни о чем подобном. Взять хотя бы вас, например, – вы запомнили, что в комнате пахло какими-то духами?
– Не заметил я никаких духов, – проворчал Ломов. – Но оно и неудивительно, потому что у меня был немного заложен нос. Все из-за петербургской погоды, будь она неладна…
– А я попала на место преступления, когда там уже толпились полсотни человек, – сказала Амалия, – и если в комнате и пахло духами, их быстро вытеснили другие запахи. Кроме того, если бы Антон Филиппович выдумал эти духи, почему бы ему сразу не указать на один из моих флаконов – вот, мол, ищите?
– Не знаю, – буркнул Ломов. – В том-то и беда с дураками, Амалия Константиновна, что бьешься-бьешься, пытаешься предугадать их действия, строишь логические построения – но у них-то логика дурацкая, понимаете? Куда нам угнаться за ними…
Амалия вздохнула.
– Вы до сих пор не сказали мне самого важного, Сергей Васильевич, – заметила она, и ее глаза сверкнули золотом. – Кто такой Ричард Мэйнбридж? И какое отношение он имеет к случившемуся, и почему вы думаете, что господин Непомнящий может быть с ним связан?
– Вы же сами, госпожа баронесса, просили меня навести справки об англичанах, с которыми Михаэль Риттер разговаривал незадолго до смерти, – напомнил Ломов. – Так вот, их зовут Ричард и Гвендолен Мэйнбридж, муж и жена.
– Шпионы? – нахмурилась Амалия. – Вы упоминали, что они прибыли в Петербург совсем недавно. С какой именно целью? Что-нибудь об этом известно?
– Полагаю, что теперь известно, – поморщился Ломов. – Их целью было убить Риттера. А сейчас я расскажу вам все, что мне удалось узнать.
Глава восемнадцатая, в которой появляется английский след
– Поезд в два часа, – сказала мужу Гвендолен. – Пожалуйста, проверь, чтобы мы не забыли ничего из вещей. Жаль, конечно, что мы не успели купить подарки для родственников, но…
– Я думаю, что мы вполне можем купить подарки, когда приедем в Париж, – ответил Ричард. – Сувенир из Парижа – так, пожалуй, будет даже интереснее. Лично я не собираюсь никому без особой надобности рассказывать, что мы побывали в Петербурге.
Супруги обменялись долгим взглядом. Веснушки на носу Гвендолен задрожали. Она получила истинно английское воспитание и привыкла держать эмоции в себе, но сейчас поймала себя на мысли, что ее так и подмывало расплакаться и уткнуться головой мужу в грудь (он был гораздо выше ее ростом).
«Нет, нет, нельзя сейчас плакать… Да и ни к чему. Слезы старят, и вообще, плачут только глупые служанки».
Горничная Минни и лакей Джон суетились, укладывая вещи. Гвендолен сухим тоном дала им несколько указаний – не потому, что была недовольна их работой, а просто потому, что она была хозяйкой, а они – прислуга. Ее покойная мать – а уж она-то была настоящая леди, леди до кончиков ногтей, – всегда говорила, что слуг надо держать в ежовых рукавицах. Она была величава, сурова и холодна, как айсберг, а слуги кланялись, почтительно твердили: «Да, мэм. Как скажете, мэм», и бессовестно ее обворовывали, пользуясь тем, что она никогда не могла толком запомнить, сколько серебряных вилок в доме и бутылок вина в буфете. Отец, который терпеть ее не мог, от души развлекался, потакая прислуге.
– Эдвард, ну я же точно помню, что эта бутылка была почти полной! Мы открыли ее совсем недавно…
– Разумеется, дорогая, но ты же сама видишь, как тут жарко. Наверняка вино просто-напросто выпарилось от жары.
– Эдвард, ты это серьезно?
– Конечно! Бутылку плохо заткнули пробкой, и вино улетучилось…
В мысли Гвендолен ворвался голос мужа:
