Рейтинговые книги
Читем онлайн Собрание сочинений - Джером Сэлинджер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 151

— Кофе, джентльмены, наконец-то, — говорит миссис Антолини. Она с таким подносом вошла с кофе и кексами и прочей фигней. — Холден, в мою сторону даже не подглядывай. Я чучело.

— Здрасьте, миссис Антолини, — говорю. Начал было вставать и всяко-разно, только мистер Антолини меня за пиджак поймал и обратно потянул. У этой миссис Антолини в волосах таких железных бигудей было навалом, и никакой ни помады, ничего. Не слишком роскошно она смотрелась. Такая себе старуха и всяко-разно.

— Я это вам оставлю. А вы уж вгрызайтесь, — говорит. Поставила поднос на журнальный столик, а все эти стаканы отодвинула. — Как мама, Холден?

— Хорошо, спасибо. Правда я ее давно не видел, но в последний раз…

— Дорогой, если Холдену что-то понадобится, все в бельевом шкафу. На верхней полке. А я ложусь. Я вымоталась, — говорит миссис Антолини. Оно и видно. — Сами на диване постелить сможете, мальчики?

— Мы все берем на себя. А ты бегом в постельку, — говорит мистер Антолини. Чмокнул миссис Антолини, она со мной попрощалась и ушла в спальню. Они на людях всегда сильно много целуются.

Я отпил кофе и откусил где-то полкекса, твердого, как камень. А мистер Антолини себе только еще вискача налил. Он с содовой сильно крепкие мешает, это видно. Так и спиться недолго, если за собой не следить.

— Пару недель назад я ужинал с твоим отцом, — говорит вдруг ни с того ни с сего. — Ты в курсе?

— Не, не в курсе.

— Ты, разумеется, осознаешь, что он страшно тобой обеспокоен.

— Это я знаю. Что обеспокоен.

— Очевидно, перед звонком мне он получил длинное и довольно душераздирающее письмо от директора твоей последней школы, и там сообщалось, что ты абсолютно не стараешься. Прогуливаешь уроки. Приходишь на занятия неподготовленным. В общем, как ни посмотри…

— Никаких уроков я не прогуливал. Там не разрешают. На пару не ходил время от времени, вроде этих навыков речи, я говорил, но много не сачковал.

Мне совсем не в жиляк все это было объяснять. От кофе животу чутка получшело, но башка болела все равно жуть как.

Мистер Антолини закурил еще одну. Курит он, как зверь. Потом говорит:

— Честно говоря, я даже не знаю, Холден, что и сказать тебе.

— Я знаю. Со мной вообще трудно разговаривать. Я это понимаю.

— У меня такое чувство, что ты во всю прыть несешься к некоему кошмарному, страшному падению. Но я честно не знаю, какому… Ты меня слушаешь?

— Да.

Видно было — он пытается сосредоточиться и всяко-разно.

— Может статься, в тридцать лет ты будешь сидеть в баре и ненавидеть там всех, кто в колледже, судя по их виду, играл в футбол. С другой стороны, ты можешь нахвататься ровно столько знаний, чтобы ненавидеть тех, кто говорит: «Поклади газету на место». Или окажешься в какой-нибудь конторе, где станешь кидаться скрепками в ближайшую стенографистку. Этого я просто не знаю. Но ты хоть понимаешь, к чему я веду?

— Да. Еще бы, — говорю. Это я просекал. — Только вы неправы насчет этой ненависти. В смысле — футболистов ненавидеть и все дела. По-честному неправы. Я мало кого ненавижу. Я могу чего — я могу их поненавидеть сколько-то, как этого типуса Стрэдлейтера в Пеней, и еще одного тамошнего знакомого моего, Роберта Экли. Я время от времени их и ненавидел, куда деваться, только долго это не тянется, я вот в каком смысле. Через некоторое время, если я их не вижу, если они в комнату не заходят, или я их в столовке пару раз не встречаю, мне их как бы не хватать начинает. В смысле, мне их как бы не хватает.

Мистер Антолини долго ничего не говорил. Встал, взял еще кусок льда и сунул себе в стакан, потом опять сел. Видно было, что думает. А мне все хотелось, чтобы он утром договорил, не сейчас, только его распирало. Людей вообще распирает поговорить, когда тебя никуда не распирает.

— Ладно. Послушай-ка минутку… Может, выражу я это не так памятно, как хотелось бы, но через день-другой я напишу тебе письмо. Тогда все сразу и поймешь. Но ты все равно послушай. — Он весь такой сосредоточился снова. Потом говорит: — Это падение, к которому ты, как мне кажется, несешься, — это особое падение, кошмарное. Падающему не дозволяется ни почувствовать, ни услышать, как он рухнет на дно. Он только падает и падает. Вся эта лабуда предназначена для тех, кто в тот или иной миг своей жизни искал такого, что не могла предоставить им среда. Либо они считали, что среда им этого не может предоставить. И они бросили искать. Бросили, еще толком не начав. Следишь за мыслью?

— Да, сэр.

— Точно?

— Да.

Он встал и плеснул себе в стакан еще бухла. Затем снова сел. И вполне себе долго ни шиша не говорил.

— Не хочу тебя пугать, — говорит потом, — но мне очень ясно видится, как ты доблестно, тем или иным манером, гибнешь ради некоей весьма недостойной цели. — Он уматно так на меня посмотрел. — Если я тебе кое-что напишу, ты прочтешь внимательно? И сохранишь?

— Ну да. Еще бы, — говорю. И сохранил, да. У меня эта его бумажка до сих пор с собой.

Он подошел к столу в другом углу и, не садясь, что-то написал на листочке. Потом вернулся и сел с этим листочком.

— Странное дело, но написал это не поэт-практик. Написал это психоаналитик по имени Вильгельм Штекель.[42] Вот что он… ты со мной?

— Ну да, еще б.

— Вот что он сказал: «Незрелая натура отличается тем, что желает доблестно погибнуть во имя цели, а натура зрелая — тем, что ради той же цели желает смиренно жить».

Потом нагнулся и протянул мне листок. Я сразу прочел, как он мне его дал, потом сказал спасибо и всяко-разно и сунул в карман. Нормально так, что он столько труда вложил. По-честному. Засада только в том, что не в струю мне было сосредоточиваться. Ух как же я вдруг утомился.

А по нему и не скажешь, что он хоть сколько-то устал. Только вроде как вполне себе под градусом.

— Сдается мне, настанет такой день, — говорит, — когда ты вынужден будешь задуматься, куда тебе идти. А затем тебе надо будет нацелиться в эту сторону. Только сразу же. Нельзя будет терять ни минуты. Тебе, по крайней мере.

Я кивнул, потому что он прямо на меня таращился и всяко — разно, но я не сильно просекал, о чем это он. Мне нормально так казалось, что секу, только я не очень тогда был уверен. Слишком, нахер, утомился.

— И не хотелось тебе говорить, а надо, — говорит, — но сдается мне, что как только у тебя возникнет более-менее четкое представление о том, куда ты хочешь идти, первым твоим шагом будет примениться в школе. Придется. Ты же ученый — нравится тебе эта мысль или нет. Ты влюблен в знания. И мне сдается, что ты поймешь, преодолев всех этих мистеров-винусов и их навыки ре…

— Мистеров Винсонов, — говорю. Он имел в виду всех этих мистеров Винсонов, а вовсе никаких не Винусов. Хотя не надо было его перебивать.

— Ладно, мистеров-винсонов. Преодолев всех этих мистеров-винсонов, ты начнешь приближаться — то есть, конечно, если захочешь, если будешь искать и ждать их, — к тем сведениям, которые станут очень и очень дороги твоей душе. Среди прочего, ты обнаружишь, что не тебя первого сбивает с толку, пугает и даже отвращает человеческое поведение. Ты взволнованно и возбужденно поймешь, что в этом ты никоим образом не одинок. Многие множества людей уже бывали в таком же нравственном и духовном смятении, как ты сейчас. К счастью, некоторые оставили свидетельства этих своих смятений. Ты станешь учиться у них — если захочешь. И настанет такой день, когда кто-то станет учиться у тебя — и если тебе будет что предложить. Это прекрасно и взаимно устроено. И дело не в образовании. Дело в истории. В поэзии. — Он умолк и неслабо отхлебнул. Потом снова начал. Ух как же его распирало. Хорошо, что я его ни перебивал, ничего. — Я не пытаюсь тебе сказать, — говорит, — что подарить миру нечто ценное способны лишь образованные и ученые люди. Это не так. Говорю я вот что: образованные и ученые люди, если они люди блистательные и творческие, а это, к сожалению, редкость, — скорее способны оставить эти более ценные свидетельства, нежели люди просто блистательные и творческие. Они выражаются яснее, им обычно свойственна страсть доводить всякую мысль до конца. И, самое важное, в девяти случаях из десяти в них больше смирения, нежели у мыслителя неученого. Ты вообще следишь за нитью?

— Да, сэр.

Он опять сколько-то ничего не говорил. Фиг знает, приходилось вам так или нет, но это ж вроде как трудно — сидеть и ждать, когда кто-нибудь что-нибудь скажет, пока они думают и всяко — разно. Я сильно старался не зевнуть. Не то чтобы мне скучно было или как-то, фиг там, но мне вдруг жутко захотелось спать.

— Академическое образование даст тебе и кое-что еще. Если ты его не сразу бросишь по пути, оно тебе начнет подсказывать, каков размер твоего разума. Что ему будет впору, а что — может, и нет. Через некоторое время ты осознаешь, какие мысли подходят твоему разуму. С одной стороны, это может сэкономить тебе невероятно много времени, иначе потраченного на примерку идей, которые тебе не идут, не к лицу. Ты начнешь постигать свои подлинные размеры и одевать свой разум соответственно.

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 151
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Собрание сочинений - Джером Сэлинджер бесплатно.
Похожие на Собрание сочинений - Джером Сэлинджер книги

Оставить комментарий