Что мне поступь Железной Маски,
Я еще пожелезней тех…
* * *
Только как же могло случиться,
Что одна я из них жива?
* * *
Вовсе нет у меня родословной,
Кроме солнечной и баснословной.
Николай Александрович Мотовилов, родившийся от брака Александра Ивановича Мотовилова (+1816) и Марии Дурасовой, сам имел пятерых дочерей и единственного сына Ивана, родившегося в 1855 году и женатого на Раисе Сапожниковой. Дата кончины неизвестна.
Интересно, что другая ветвь Мотовиловых породила толстовцев и марксистов. Как похоже это на судьбы известных нам по сказаниям и сказкам «королевичей, лишенных наследства»…
Одна из последних представительниц этой ветви Софья Михайловна (кстати, сотрудница Н.К.Крупской) писала: «Все они были яркие, независимые люди, но было что-то трагическое во всех них, было это трагическое и в моем отце».
Среди родовых преданий Мотовиловых есть и еще одно, излагаемое известным церковным писателем С.А.Нилусом на основании рассказа вдовы Н.А.Мотовилова Елены Ивановны и сестер Серафимо-Дивеевской обители. Текст С.А.Нилуса полностью воспроизведен в современном сборнике «Серафимово послушание», составленном А.Н.Стрижевым. Нас в данном случае интересут отдельные его части:
«В семье Мотовиловых между теми, по крайней мере, ее членами, кто еще до сих пор дорожит семейными воспоминаниями, в глубине колыбели ее зарождения возникло и до сих пор держится предание, что родоначальником их был выходец из Литвы князь Монтвид-Монтвиль. Простой народ переделал эту фамилию на свой лад и прозвал чужеземца „Мотовило“, и под таким прозвищем он стал своим, уже русским человеком. От этого корня пошел русский род Мотовиловых […] Проходя послушание на просфорне [Саровской обители], Александр Иванович стал уже готовиться к принятию пострига, но как-то раз, утомившись от непрерывной работы, задремал и увидел дивный сон, определивший вореки его намерениям всю его дальнейшую жизнь и имевший пророческое значение для Николая Александровича. Едва успел задремать саровский послушник, как вдруг увидел, что в просфорню входит святитель Николай и говорит: „Не монастырь путь твой, Александр, а семейная жизнь. В супружестве с Марией, которая тебя отвергла, ты найдешь свое счастье, и от тебя произойдет сын, его ты назовешь Николаем — он будет нужен Богу. Я — святитель Николай и назначен был покровителем мотовиловского рода. Имя я был уже в то время, когда один из родоначальников твоих, князь Монтвид-Монтвиль, служил в войске Димитрия Донского. В день куликовской битвы татарский богатырь, поразивший воинов-иноков Пересвета и Ослябю, ринулся было с мечом на самого Великого Князя, но Монвид грудью своей отразил направленный смертельный удар, и меч воткнулся в образ мой, висевший на груди твоего предка, и пронзил бы он и самого твоего предка, но я ослабил силу удара и рукой Монвида поразил татарина насмерть“. Сон этот, как и следовало ожидать, изменил направление мыслей Александра Ивановича, и он вышел из Сарова. Вторичное предложение, сделанное им Дурасовой, не было отвергнуто, и от этого предсказанного брака родился 3 мая 1809 года первенец, которому было дано имя Николай. Это и был наш Николай Александрович Мотовилов».
Царский потомок, которого петербургское чиновничество, состоявшее из выслужившихся при Екатерине П «дворян», не допускало до царствующего Императора, объявляло «святошей» и «помешанным»…
Приходится признать, что упоминание князей Монтвида и Монтвиля в летописях не вполне совпадает с московским Тимофеем Мотовилой. Поэтому выявление тождества (или различия) требует также и лингвистической работы, которой мы намечаем здесь лишь первую веху. Важно еще раз напомнить — одни и те люди носят разные имена по-славянорусски, по-жмудско-жемайтски и на европейских языках, достаточно широко употреблявшихся на русском Северо-Западе. Нам в этом случае не может помочь «фонетическая кабала». Однако, обратимся сперва к летописям. Так, Летописец Великого Князьства Литовского и Жомоицького (Летопись Красинского) рассказывает о том, как «рожаи (роды) наивышние» разделили меж собою балтийское побережье по смерти князя Кернуса:
«А по нем нача княжити на земли Литовъской тот зять его с Китоврасу именем Кгирус, а Кгинбут на Жомоитской земли. И пануючи Кгибуту на Эомоити, умре, а сына свои Монтвила зоставить на Жомоитьском князьстве. И Монтвил много кнжил на Жомоити, а имел двух сынов, одного Немоноса, а другого Скирмонта […] И часу панования Кунасова повстав царь Батый пошел на Рускую землю, и все землю Рускую звоевал, и князей руских многих постинал, а иных в полон повел, и столец вселе Руское земли город Киев съжог пуст вчинил […] А в тот час доведался князь великий Монвил Жомоитский, иж Руская земля спустела и князи рускии разогнаны, и он, давши войско сыну своему Скирмонту, и послал с ним панов своих родных […] И потом умре князь великий Монтвил, и по нем сел на великом княжении Жомоитском сын его Немонос. А с панов его 3 Кгровъжа (Рожа) народился Монвид […] И по нем начнет княжити Кгирус, князь литовский, который вышол с Китоврасу, обема тыми княженьи, Литвою и Жомоитию».
Примерно то же самое рассказывает и параллельная Летопись Рачинского. В это время — а речь идет о периоде на два столетия раньше Куликовской битвы, как мы видим, Монвид (или Монтвид) и Монтвил — разные князья, хотя и происходившие от трех близких «высших» родов, один из коих прямо именуется Китоврасовым. Ко времени же Куликовской битвы семейства Монтвила и Монтивида вполне могли соединиться (точнее, воссоединиться). Но летописи знают и другого Монтвида — так звали одного из Гедиминовых сыновей, однако в Родословии Великих Князей Литовских прямо сказано, что он был бездетен, а, следовательно, к Тимофею Мотовиле никакого отношения не имел. Значит, речь не идет о Гедиминовичах. Читая Гермогеново Родословие Великих Князей Литовских, можно прийти к выводам, гораздо более интересным:
«В лето 6636 приде на Полотские Князи на Рогволодичи Князь Великий Мстислав Владимирович Манамаш Смоленский и Полотск взял, а Рогволодичи забежаша в Царьград (! — В.К.) Литва же в то время дань даяше Князем Полотским, а владомы своим Гетманы, а городы Литовские тогда, иэ суть ныне за Кралем Польским, обладаны Князьми Киевскими и Черниговскими, а иные грады Смоленскими и Полотскими Князьми. И от того времени Вилна приложися дань даяти Кралю Угорскому за страхование Великого Князя Мстислава, и Вилняне из Царяграда Князя Ростислава Рогволодовича детей Полотского Князя Давила да брата его Молковда Князя, и тот на Вилне первый князь Давил, Князя Молковда больший брат; а дети его Вид, его ж людие волком звали, да Князь Ерден […] А у князя Молковда сын Князь Миндвот (Монтвид — В.К.) А у князя Миндовта — Князь Вышлег (кабалистически это и есть Шевляга или Шевлега) да князь Дамант».
Какие сведения сохранили нам документы о Великих Князьях Полоцких?
«И прия власть Рюрик, и раздая мужем своим грады, овому Полотеск, овому Ростов, овому Белоозеро. И по тем городом суть находницы варязи, а перьвии насельницы в Полотьски кривичи», — гласит Начальная летопись. Первый известный князь Рогволод (ок.960-980) — один из ближайших родственников Рюрика и, согласно летописи, «пришел из-за моря». (Напомним, что одно из значений имени Меровинг и означает «пришедший морем», Меровей или Меровех — «морской путь»). В числе ближайших родственников Рюрика он сел на один из крупнейших столов северо-восточной Европы, как, например, Олег, сын Олега Вещего, стал первым Крнязем Моравским, создателем государства Моравия, которое в средневековых летописях именовалась Меровия. История убийства Рогволода в 980 г., связанная с насильственной женитьбой Владимира Святославича, (будущего Владимира Святого) на дочери его Рогнеде довольно загадочна. Владимир, двигаясь из Великого Новгорода в Киев, взял Полоцк. Встретив отказ дочери Рогволода Рогнеды, считавшей себя более высокородной, нежели сам Владимир, а, возможно, и по причинам, связанным с неясным происхождением матери его, дочери «Малха Любечанина» («Не хочу разути робичича»), Владимир убивает Рогволода, его жену и двух сыновей, а дочь Рогнеду берет себе в жены. Между прочим, по некоторым сведениям, Рогволода и его семью убил не сам Владимир, а именно «уй» его — дядя по матери, все тот же знаменитый Добрыня Малхович. Интересно, что дореволюционный автор истории Полоцкого княжества В.Е.Данилевич высказывает осторожное предположение, что Рогнеда была «ревностной християнкой» (в монашестве, после крещения Владимира — Анастасия) еще и до 988 года, что вполне увязывается с тем, что мы говорили выше, — сам Рюрик и многие пришедшие с ним были християнами. В этом случае первоначальный отказ Рогнеды становится еще более понятен. Так или иначе, но за восемь лет у Рогнеды рождаются четверо сыновей-Владимировичей: Вышеслав, Изяслав, Святополк и Ярослав. При делении своекй земли на двенадцать уделов Владимир отдает Полоцк сыну Изяславу, Русу-Меровингу по двум линиям — Рюриковичей и Рогволодовичей. С тех пор более ста лет, как сказано в Лавреньевской летописи, «меч взимают Роговоложи внуцы противу Ярославлим внуком». Один из них, Всеслав Вещий, упоминаемый в Слове о полку Игореве, строит в Полоцке собор Святой Софии. В советской историографии его представляли обычно как язычника, колдуна-волхва, ссылаясь на его способность «оборачиваться волком». Нам здесь все представляется сложнее. Древлее Православие, причастное божественным энергиям, зачастую выражало абсолютно християнскую истину в виде таких, например, форм, как средневековый бестиарий. Да и вообще, правильно ли мы понимаем сказанное в «Слове…» о Всеславе:
