Они-то ее не признают. Но вот он логически, хотя и с другой стороны, приходит к тому же.
Значит, он столько лет держался за омертвевшую точку человеческого сознания, а не за вечную опору жизни?..
И может быть, вечная правда-то не в его правде, а в движениях жизни, которая, возможно, неиссякаема и по-прежнему молода?
В первую минуту он почувствовал радость освобождения. Но сейчас же пришла мысль, что уже поздно... Восемь лет лжи и полной остановки родили в нем тяжесть, ту тяжесть духа, когда человек говорит себе: "Не стоит, все равно уж...", или: "Такими мыслями хорошо жить в молодости,- а не перед концом". И правда, не было прежней упругости воли, жажды движения.
XII
В дверь постучали. Женский голос сказал, что пора ехать.
Алексей Николаевич стал одеваться. Ему было жаль, что он уедет, не увидев тех двух милых девушек в валенках.
Но когда он вышел в коридор, он увидел Шуру. Она стояла в длинном тулупе, подпоясанном веревкой. Тулуп был мужской и доходил до самого пола. А воротник был поднят и подвязан платочком, как у ямщиков.
- Вы что? - спросил, почему-то обрадовавшись, Волохов.
- Да везти вас,- ответила девушка, улыбнувшись ему, как своему.
- Ну, что вы... А разве у вас нет мужчин?
- Ребята наши очень устали,- сказала Шура,- а потом им завтра надо уезжать рано.
На дворе под липами виднелся силуэт лошади и саней. Около саней стояла Катя и, держа лошадь, дожидалась, когда выйдут садиться.
Метель утихла. Небо расчистилось и сияло и искрилось сквозь вершины деревьев бесчисленными звездами.
И в этом раннем выезде, когда все спит и только торжественно горят в небе звезды, было что-то праздничное, что он чувствовал, бывало, в детстве, в рождественскую морозную ночь, выходя на подъезд садиться в сани и ехать в церковь, когда и земля в снегу и небо со звездами, казалось, жили вместе с ним тем чувством, какое было в нем.
- Когда же вы успеете выспаться? - спросил Алексей Николаевич.
- А мы уже выспались,- ответила Шура,- мы ведь всегда встаем в шесть.
И Алексей Николаевич вспомнил забытое удовольствие вставать зимой рано, с огнем садиться за книги, за ноты и чувствовать, как каждый день жизни дает ему все новые и новые прибавления.
Теперь же он часто не мог без содрогания подумать о том, как встают трамвайные кондуктора в пять часов и едут по морозу, когда весь город еще спит, покрытый сизой дымкой инея и морозного тумана.
- Что же вы делаете так рано?
- Как что? - живо сказала Шура.- Дела очень много: утром делаем что-нибудь для себя - я учу языки. Катя занимается музыкой. А потом уроки, комсомол, читальня, кооператив. Ведь мы даже по воскресеньям заняты.
Лошадь, бежавшая шибкой рысью, очевидно, пропустила поворот, попала с разбега в глубокий снег и пошла было целиной, но скоро, завязнув, остановилась.
- Вот тебе раз! - сказала Шура.- Придется искать дорогу.
Крикнув Волохову, который хотел было вылезать: "Сидите, сидите, тут глубоко, а вы в калошах", и, увязая то одной, то другой ногой, она пошла искать дорогу.
Катя тоже вылезла и, сказавши: "Еще радость...", стала что-то привязывать около оглобли, сняв с рук варежки и взяв их в зубы.
Волохов остался сидеть в санях.
Он сидел и думал об этих девушках, которые не стыдятся ходить в валенках, везут ночью его, мужчину, на станцию, ищут дорогу, поправляют порвавшуюся сбрую. А потом приедут обратно со свежими, холодными щеками и еще до рассвета примутся, как ни в чем не бывало, за свою работу. Так же, как он, двадцать и тридцать лет назад.
Неужели их глаза видят тот самый мир, который видели его глаза в юности? И неужели тот прекрасный мир и теперь во всей вечной свежести и неизменности стоит перед глазами, но он не видит его, а видит только тусклые огоньки, наводящие уныние и смертную тоску?
Он почему-то вспомнил про те звезды, на которые он смотрел лет тридцать тому назад. Стал искать их. И сразу нашел...
Они так же, как и тридцать лет назад, были на своем месте, на знакомом ему расстоянии друг от друга, и так же свежо и ярко, как и тогда, горели от крепкого мороза.
Ему вдруг пришла жестокая ироническая мысль.
"Жизнь народа, живущего относительной правдой, продолжает свое движение, а человек, живущий абсолютной правдой, остановился и умер при жизни".
Он старался сберечь свою душу от их неправды,- не работал для них,- и душа его умерла. И теперь ему никакая правда уже не нужна.
Это было нелогично, но жизненно верно...
И уже стоя на платформе в ожидании поезда, он смотрел, как удаляются сани с двумя девушками, слушал веселый голосок Шуры и грустный - Кати, кричавших ему прощальный привет, и почему-то представил себе, что, когда он вернется домой и примется за свою обычную жизнь с вставанием в десять и одиннадцать часов,- здесь, в этих пустынных, занесенных снегом пространствах, задолго до рассвета зажгутся огоньки, и эти молодые девушки и им подобные с бодрой энергией молодости будут делать какое-то свое и общее дело.
Так в трехстах верстах от Москвы... Так в пятистах...
Так и в тысяче...
НЕПОДХОДЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК
Около волостного совета никогда еще не было столько народа, сколько собралось в этот раз.
Мужики сидели на траве около крыльца, собирались кучками и возбужденно говорили.
- Что, еще не приходил?
- Не видать.
Из переулка показались два человека, которые шли по направлению к совету.
- Вот он!
Все, сразу замолчав, повернули головы к подходившим.
- Нет, это не он,- сказал кто-то,- это наши московские ребята, вчерась приехали.
- Он скоро и не покажется.
- С мыслями собирается...- сказал насмешливый голос.
- Он бы раньше с мыслями собирался, думал бы, как с народом жить.
Московские подошли, сняв картузы, поздоровались и некоторое время оглядывали собравшихся.
- Чтой-то у вас такой гомон идет? - спросил один из них, хромой на правую ногу, надевая опять картуз.
- Так... Перевыборы.
- Председателя сейчас ссаживать будем! - возбужденно сказал юркий мужичок в накинутом на плечи кафтанишке.
- Ай не задался?
- Да. Неподходящий.
- Коммунист, что ли?
Тот, к кому случайно обратился хромой, лохматый мужик, сидевший на бревне, не сразу и неохотно сказал:
- Бывает, что иной раз и из коммунистов человек попадается.
- А в чем же дело?
- Да не подходит, вот в том и дело,- сказал юркий мужичок. И, присев перед лохматым на корточки, приложился прикурить от его трубочки.
- Мы вот прежнего проморгали, а теперь целый год этот тер нам холку.
- А, стало быть, хороший был прежний-то?
Юркий мужичок хотел было ответить, но очень сильно затянулся дымом и сквозь слезы только махнул рукой.
- Жулик!.. Такой жулик, какого свет не производил. Но брал тем, что человек был простой, обходительный. Он и выпьет с тобой и детей пойдет у тебя крестить.
- В казенный лес дрова с нами воровать ездил,- сказал лохматый с своего бревна.
- Да... Вот только одна беда,- что жулик да сюда заливал.
- Зато слово держал,- сказал кто-то.- Если он тебе что сказал, пообещал, будь покоен.
- Насчет этого правда. Ежели ты ему бутылку поставил и он пообещал тебе, ну, налог там скинуть или что, так уж будь покоен. На кого другого накинет, а тебя не тронет.
- А главное дело, народ не мучил,- сказал лохматый.
- Но жулик это уж верно. Такая бестия, что дальше некуда. Что ни начнет делать, все у него перерасход. В Москву поедет, так он таких себе командировочных наставит, словно один на двадцати лошадях ездил.
Из совета вышел человек в сапогах и суконной блузе.
- Граждане, на собрание,- крикнул он.
Никто не отозвался. Только юркий мужичок переглянулся с хромым и сказал:
- Из этой компании... Секретарь. Скоро бабью юбку наденет.
И прибавил громко:
- Что ж иттить-то, дай начальство подойдет.
- Кого ж на их место выбирать будете? - спросил хромой.
Юркий мужичок вздохнул, почесал в голове, потом ответил:
- Прежнего придется, Ерохина. К нему вчерась уж на поклон ходили.
- Теперь, пожалуй, куражиться начнет.
- Вскочит в копеечку,- сказал кто-то.
- Ну, и вскочит, что ж сделаешь-то.
- Как же это вы налетели на нового-то? - спросил хромой.
- Как налетают-то... Сменить решили. Сил никаких не стало, все обворовал. А нового-то не наметили. А тут подобралась партия их человек пять. Мы думали, выборы сразу будут, и хлебца пожевать не захватили. А они сперва давай доклад читать. Томили, томили,- у нас уж прямо глаза на лоб полезли.
- Одобряете?
- Шут с вами, одобряем, говорим, только кончайте свою музыку, а то все животы подвело.
- Ну, поднимайте руки, сейчас конец.
Подняли.
- Теперь, говорят, можете расходиться. Благодарим за доверие.
- Не на чем, говорим. А позвольте узнать, за какое доверие?
- А председателя, говорят, выбрали.
- Какого председателя?
- А вы за что руки тянули?
- Мать честная, мы так и сели. Что ж, значит, руку поднял, тут тебе и крышка?
