- Что, в самом деле, какого черта антимонию разводить!..
И я почувствовала, что он быстро схватил меня на руки и положил на крайнюю, растрепанную постель. Мне показалось, что он мог бы положить меня и не на свою постель, а на ту, какая подвернется. Я забилась, стала отрывать его руки, порываться встать, но было уже поздно.
Когда мы встали, он прежде всего зажег лампу.
- Не надо огня! - крикнула я с болью и испугом.
Он удивленно посмотрел на меня и, пожав плечами, погасил. Потом, не подходя ко мне, торопливо стал поправлять постель, сказавши при этом:
- Надо поправить Ванькино логово, а то он сразу смекнет, в чем дело.
Я молча отошла и без мысли и чувства смотрела в окно.
Он все что-то возился у постели, лазил по полу на четвереньках, очевидно, что-то искал, бросив меня одну. Потом подошел ко мне. У меня против воли вырвался глубокий вздох, я в полумраке повернула к нему голову, всеми силами стараясь отогнать что-то мешавшее мне, гнетущее. И протянула к нему руки.
- Вот твои шпильки,- сказал он, кладя их в протянутую руку.- Лазил, лазил сейчас по полу в темноте. Почему это надо непременно без огня сидеть... Ну, тебе пора, а то сейчас наша шпана придет,- сказал он.- Я тебя провожу через черный ход. Парадный теперь заперт.
Я начала надевать свою жакетку, а он стоял передо мной и ждал, когда я оденусь, чтобы идти показать мне, как пройти черным ходом.
Мы не сказали друг другу ни слова и почему-то избегали взглядывать друг на друга.
Когда я вышла на улицу, я несколько времени машинально, бездумно шла по ней. Потом вдруг почувствовала в своей руке что-то металлическое, вся вздрогнула от промелькнувшего испуга, ужаса и омерзения, но сейчас же вспомнила, что это шпильки, которые он мне вложил в руку. Я даже посмотрела на них. Это были действительно шпильки и ничего больше.
Держа их в руке, я, как больная, разбитой походкой потащилась домой. На груди у меня еще держалась смятая, обвисшая тряпочкой, ветка черемухи.
А над спящим городом была такая же ночь, что и два часа назад. Над каменной громадой домов стояла луна с легкими, как дым, облачками. Так же была туманно-мглистая даль над бесчисленными крышами города.
И так же доносился аромат яблоневого цвета, черемухи и травы...
У ПАРОМА
Ночь была тихая. За рекой, над лугами, в туманной теплой мгле стоял над концами красный рог месяца и освещал всю окрестность неясным, призрачным светом.
Река под тенью высокого берега чернела внизу, и только изредка от плеснувшей рыбы тусклый луч ущербного месяца на секунду загорался в изгибе струи.
На низком известковом берегу под обрывом, около лежащей кверху дном лодки, горел огонек и темнели фигуры двух людей.
На воде у берега чернел паром, а около виднелся силуэт дуги и лошади.
- Вон еще ктой-то едет, сейчас заодно двоих свезу,- сказал паромщик, высокий парень в накинутой на плечи куртке.
Он встал, загородился от света костра и крикнул в темноту:
- Эй, к парому, что ли, едешь?
- К парому,- отвечал из темноты голос, и послышался скрежет колес телеги, въехавшей с мягкой дороги на прибрежный каменный хрящ.
- Картошку печете? - сказал мужик в пиджаке и сапогах, спрыгнув на ходу с лошади. И замотал вожжи за угол передка.
- Картошку. Выпить нет ли?
- Выпить нету.
Приехавший оглянулся по сторонам, как бы не узнавая места и сказал:
- А где ж тут часовенка-то стояла?
- Сломал к черту,- ответил перевозчик.- Мужики часовню построили, а паром сделать не могли, за три версты ездили, пока я не обладил. Да брошу скоро, уйду отсюда. Это дело не по мне.
- Отчаянная голова! Вот кто, можно сказать, бога не боится,- проговорил вновь приехавший и подсел к огоньку.- Смотри, Петруха, на том свете ответишь.
- Э, терпеть этого не могу,- сказал паромщик.- И не то, чтобы фантазия, а из нутра, братец ты мой. Как что божественное, так у меня с души воротит. А сейчас оно мне вот где сидит...
Петр оглянулся в темноту, как бы боясь, чтобы не услышал тот, к кому имеет отношение разговор.
- Ходит тут ко мне одна девка... Хорошая девка... и не то, чтобы для баловства, а замуж хочу ее взять. А она твердит свое: покамест в церковь не сведешь, ничего не получишь.
- Посылай к черту... По нынешним временам это...
- Сам знаю... Но вот поди, словно домовой обвел! На других глядеть не хочу, а эту, как увижу - с бугра с оглядочкой от сарая идет,- ну, прямо сил никаких нет. А насчет бога - не могу. Можно сказать, вся округа знает, что я самый что ни на есть отчаянный, а я в церкву из-за бабы пойду!
Он выкатил палочкой из золы картошки, и все, замолчав, стали есть.
Вдруг на противоположном берегу что-то сорвалось и покатилось вниз по камням. Все, перестав есть, посмотрели в том направлении.
- Камень, что ли, сорвался...
- Камень...- иронически проговорил приехавший раньше мужичок в полушубке.То не срывался, а то сразу сорвался. Без причины и камень не срывается. Все поигрывают...
- А может, зверь какой,- сказал Петр.
- Сейчас, может, и зверь, я против этого ничего не говорю. А иной раз такие штуки бывают, что зверь тут ни при чем. Один раз со мной была штучка...
Мужичок поправил головешку в костре, подвинулся на руках в сторону от дыма и продолжал:
- Ехал я из города, слез по дороге около шинка, там - приятели. Тары да бары, хватился я - уж ночь. Вот такая, как сейчас помню, месяц на ущербе, красноватый такой...
- Это самое бедовое дело,- отозвался мужик в пиджаке,- потому темной ночи они не любят, в светлую выходить боятся, а вот когда такой свет, вроде как двоится, тут они и орудуют.
- Да... сел это я в телегу, поехал. Гляжу - откуда ни возьмись, жеребеночек с лугу бежит, статненький такой, ладненький. И прямо ко мне. Остановился и смотрит на меня, чудно так... Поймаю, думаю, его, отбился откуда-нибудь. Остановил лошадь. Только хочу его за гривку схватить, а он молчком шага на два отскочит и опять стоит.
- Вот, вот, на этом они и ловят.
- Да... чудно так отскакивает. Станет против месяца и опять на меня смотрит, глазами поблескивает.
- Копыта бы у него посмотреть...
- Конешно б, первое дело, копыта надо смотреть, а мне это невдомек, ну, и сюда хорошо залил. И вот, братец ты мой, все иду да иду за ним. Луг пустой, месяц светит, и мы с ним одни посередь луга. Так что ж ты думаешь!.. Под утро петухи закричали, я вроде как проснулся, гляжу - жеребенка никакого нету, а сижу я около речки над самой кручью, ноги вниз свесил...
- Под обрыв, сволочь, вел! - воскликнул мужик в пиджаке.
- Да... вот, братец ты мой, а ты говоришь - ученые!.. До бога доперли, ниспровергли, говорят, наотделку, а на черте спотыкнулись: орудует по-прежнему. Но надо правду сказать: как вот где железная дорога пройдет, там - как отрежет - нету. А вот лес этот, овраги да обрывы...
- Бога никак не признаю,- сказал Петр,- а чертей окаянных вот до чего боюсь - просто стыд берет... А уж когда-нибудь наука допрет, и до них допрет, разъяснит.
Он прислушался, потом встал и отошел в сторону от костра, вглядываясь в темноту по направлению к деревне. Потом вернулся к костру.
Река тихо струилась. Изредка плескала у противоположного берега крупная рыба. И чуть белела в тусклом свете монастырская стена вдали около соснового бора.
В костре, вспыхивая, горела одна толстая плаха, выкинутая на берег разливом, и лежали на золе ровным кружком отгоревшие концы хвороста.
Вдруг на этом берегу посыпались камни, точно кто-то шел и наступил на плохо державшийся камень.
- Глянь, с двух сторон заходит,- сказал мужичок в полушубке.- Вот полюбился-то ты им. Я б тут ни одной ночи не просидел.
Петр, сначала пугливо оглянувшийся в сторону шума, приподнялся на коленях, прислушался, потом торопливо встал и сказал:
- Ну, давайте перевезу.
Лошадей ввели по сходням, и паром отчалил.
- Я сейчас...- крикнул Петр кому-то на берег.
- И как тебе не страшно сидеть тут? - опять сказал мужичок в полушубке.
- Нарочно себя приучаю; намедни как загогочет в лесу человеческим голосом, волосы на голове даже зашевелились.
- Зашевелятся...
Лошади съехали на берег. Петр вернулся. Около костра, пугливо оглядываясь по сторонам в темноту, сидела худенькая девушка. Она накинула на голову платок и опустила его на глаза, чтобы ее нельзя было узнать. Что-то в ней было тонкое, хрупкое, не деревенское, а скорее монашеское или сектантское. И платок на ней был не красный, а черный, еще больше оттенявший белизну ее лица и тонкость профиля.
- Уж я ждала, ждала - под ракитой, а они все сидят,- сказала девушка.
Петр хотел было подкинуть дров, но девушка испуганно оглянулась и замахала руками.
- Голубчик, не надо, а то ну-ка кто увидит.
Петр сел около нее, потом вытянулся на траве и, положив ей голову на колени, лег лицом вверх.
Над собой он видел склонившееся лицо девушки, а за ним темное небо со слабо мерцающими звездами. Пахло речной водой и сырой от росы травой.
- Так бы до самого рассвета и лежал...- сказал он. Поднял руки, обнял за шею девушку и притянул ее голову ближе к себе. В полумраке костра видел он над собой блестевшие девичьи глаза и, скорее чувствовал, чем видел, ее улыбку.
