за дело до этого? Главное, они всё видели.
– Раз спрашиваю, значит, есть дело, – отрезал следователь.
– Чё-то я ничего не понял, – пробубнил Пятков.
– А вам и не надо ничего понимать. Только отвечайте на мои вопросы.
Пятков покрутил головой, точно делал упражнение для своей бычьей шеи и снова завёл:
– Чё-то я…
– Вам хорошо знаком Аркадий Павлович Селиванов? – спросил следователь.
– Аркашка, что ли? – слегка удивился Пятков.
– Допустим. Как хорошо вы его знаете?
– Вообще-то неплохо, но в дружбанах он у меня не значится.
– Как часто вы встречали Селиванова в «Трёх устрицах»?
– Время от времени, особенно когда Аркаша был на мели.
– То есть Селиванов посещал «Три устрицы», когда у него были проблемы с деньгами?
– Ну да, так-то он, по словам корешей, в «Кармелите» больше ошивался, а как в кармане образовывалась дырка, так и вспоминал о «Трёх устрицах».
– Эти ваши «Три устрицы» типа притона, что ли? – поинтересовался следователь.
– Почему сразу типа притона, – обиделся Пятков, – просто недорогой, но вполне приличный клубешник.
– Где можно нарваться на ваши кулаки.
– Ага, а в их «Кармелите» можно на пулю нарваться.
– Это-то вам откуда известно?
– Так в прошлом году там перестрелка была, и двух пацанов пришили.
– Проверим.
– Проверяйте. Информация точная, точнее не бывает. А в «Устрицах» всё тип-топ.
– Только не для Свиридова, – напомнил Наполеонов.
– А не надо было нарываться!
– Пятков вы мне надоели хуже горькой редьки!
– Так я к вам в гости не напрашивался!
– Ладно, выметайтесь отсюда!
– А Анжелика? – вытаращил глаза Пятков.
– Что Анжелика?
– Вы не будете с ней разговаривать?
– Нет, я уже с вами наговорился досыта.
– Зачем же тогда вызывали девчонку? Только бы жилы из человека потянуть.
– Слушайте, Пятков, я так понимаю, что вы недовольны тем, что я отпускаю вашу девушку? Так я могу и задержать её.
– За что это?
– За соучастие.
– Какое соучастие?
– Так вы выметаетесь из моего кабинета или нет?
– Уходим мы, уходим.
– Пропуск возьмите. И для Михеевой тоже.
Когда Пятков вылетел из его кабинета, следователь облегчённо вздохнул.
«Что же это получается, – принялся размышлять Наполеонов, – выходит, что во время убийства Селивановой Ирины Максимовны Аркадий Селиванов вовсе не спал пьяный в доме своей сожительницы, а проводил время в «Трёх устрицах». Однако Сергей Понамарёв утверждал, что, когда он привёз Селиванова домой, тот еле на ногах держался. Людмила Горбункова показала, что Аркадий сразу лёг спать и проспал чуть ли не до полудня следующего дня. Что и немудрено, если остаток ночи он провёл не в своей постели, а в «Трёх устрицах». Но в любом случае у Аркадия Павловича Селиванова имеется алиби. И если он действительно был в «Трёх устрицах» на глазах стольких свидетелей, то его уже не сокрушить. Только вот почему он сказал, что спал дома? Ответ напрашивается сам собой – чтобы о его отлучке не узнала сожительница.
«И что же у нас получается? – думал Наполеонов. – Нужно выяснить вместе или по отдельности спят Горбункова и Селиванов. Но если даже они спят в разных комнатах, каким образом Горбункова не услышала, как Аркадий ушёл и пришёл. Это как же крепко надо спать?!»
Наполеонов решил, что сначала поручит оперативникам опросить всех свидетелей по списку Пяткова на предмет, был ли Селиванов на момент убийства своей приёмной матери в «Трёх устрицах» или пришёл туда позднее. А потом ему придётся снова навестить «сладкую парочку», как он обозначил про себя Селиванова и Горбункову.
Глава 21
Практически все свидетели, указанные в списке Пяткова и опрошенные оперативниками показали, что Селиванов был в клубе «Три устрицы» почти всю ночь.
Поэтому Наполеонов поехал на квартиру Горбунковой и прямо спросил Селиванова, почему он солгал, сказав, что с вечера был дома?
– Я не хотел, чтобы Мила знала, что я уходил.
– Прекрасно! А она что, не слышала, как вы ушли?
– Мы спим в разных комнатах.
– И всё равно! – не уступил следователь.
– Видите ли, – потупившись, произнёс Аркадий, – Мила каждый вечер перед сном пьёт молоко с мёдом.
– Ну и что?
– Это помогает ей от нервов…
– Вы хотите сказать, что она от молока с мёдом спит как убитая и ничего не слышит?
– Не совсем… – замялся Селиванов.
– Что «не совсем»?
– Но я правда не слышала, как он ушёл, – со слезами на глазах заявила Горбункова.
– Понимаете, – вздохнул Селиванов и признался, – я подсыпал ей немного снотворного.
– Ах ты гад! – набросилась Горбункова на Аркадия и застучала острыми кулачками по его груди.
Селиванов не защищался, и Наполеонову с большим трудом удалось оттащить разъярённую Милу от любимого. У следователя даже создалось такое впечатление, что, будь на то её воля, она с удовольствием заколотила бы его до смерти.
«Вот и не верь после этого в поговорку, что от любви до ненависти…» – подумал Наполеонов.
– Во сколько вы выпили своё молоко? – спросил Наполеонов.
– В тот вечер я выпила его рано, – призналась Горбункова, – у меня сильно болела голова от расстройства, и я решила лечь спать пораньше.
– От какого расстройства? – тотчас заинтересовался следователь.
– Аркадий рассказал мне о своих долгах Дацуку и сказал, что нас скоро убьют обоих. Я ему возразила и сказала, что меня убивать не за что. Он брал деньги, ему и отвечать. И тогда этот гад, – она сверкнула глазами в сторону Селиванова, – сказал, что если его, например, просто убьют, то мне придётся помучиться. И стал живописать, как меня похитят, изнасилуют, а потом будут отрубать мне пальцы и посылать по одному ему, чтобы он расстроился и стал возвращать долг. При этом эта сволочь сказал мне, что не собирается расстраиваться, а постарается смыться.
– Ты сама виновата, – огрызнулся Селиванов, – не надо было меня злить.
– Я какое-то время плакала на кухне, – проговорила Мила, не реагируя на слова сожителя, – а потом подогрела молоко и прошла умываться.
– Молоко вы оставили на кухне? – уточнил следователь.
– Конечно, не в ванну же мне его было брать с собой.
– Действительно, – согласился Наполеонов.
– Потом я выпила молоко и легла спать. Когда я проснулась. было около десяти утра. Но Аркадий ещё спал. Он проснулся ближе к обеду, и я была уверена, что он никуда не уходил.
– Минуточку, – сказал следователь и обратился к Горбунковой: – Когда вы ругались с Аркадием, он был сильно пьян?
Мила растерянно перевела взгляд со следователя на Селиванова, потом обратно и проговорила:
– Не очень.
– То есть?
– Когда Серёга привёл его домой, он еле ноги передвигал, я это точно помню. А потом… – она снова посмотрела на Аркадия, – я не заметила, как он протрезвел, вернее, я не придала этому значения.
– Вы что же, притворялись? – спросил следователь Селиванова.
– Ну да, – довольно хмыкнул он, – мне же надо было под благовидным предлогом смыться из «Кармелиты». Вот Серый и повёл меня домой, мол, Аркашку уже ноги не держат. И все, кому надо было, это видели.
«Артист погорелого театра», – выругался про себя следователь. Не прощаясь, он покинул квартиру Горбунковой. Сидя в машине, Наполеонов думал: и что же у нас получается? Опять ноль подозреваемых! Одного видели в «Трёх устрицах», другая спала, опоенная снотворным.
Еле дождавшись вечера, он
