поехал в коттеджный посёлок. Как говорил он сам себе – чтобы отдохнуть душой.
Детективы обрадовались его приезду, и даже кот Дон смотрел на него по-доброму. «Достукался, – подумал Шура уныло, – даже кот меня жалеет».
Кот, естественно, и не думал проникаться проблемами следователя и сочувствовать ему. Просто сегодня у Дона было замечательное настроение. Во-первых, потому что хозяева целый день не отлучались из дома. Во-вторых, потому что хозяйка целый час пролежала, обнявшись с ним, и при этом всё время то чесала ему за ушком, то поглаживала под шейкой, то почёсывала животик. А в-третьих, Морис натушил рыбу под майонезом именно так, как он любит. И тут нужно сказать, что, несмотря на обожание любимцем рыбы под майонезом, дают ему её очень редко, так как, по словам ветеринара, для котов это кушанье отнюдь не полезно.
Много они понимают, эти ветеринары, сказал бы Дон, если бы умел говорить человечьим языком. Хозяйка, конечно, понимает его кошачий язык, но делает далеко не всегда так, как хотелось бы коту.
Так что Наполеонов зря навоображал себе, что кот проникся по отношению к нему чувством жалости. Ничуть не бывало. Зато Мирославе и впрямь было жаль Шуру, и она решила, что поможет ему, чем сможет. Морис тоже сочувствовал следователю.
Сразу после ужина они стали расспрашивать его о продвижении дела. И Наполеонов был вынужден признаться, что находится в тупике.
– Расскажи подробнее, – попросила Мирослава.
И Шура поделился имеющейся информацией и сомнениями с детективами.
– Ага, – сказала Мирослава, выслушав его, – значит, Людмила Анатольевна Горбункова подтвердила первоначальное алиби Аркадия Селиванова, потому что была уверена, что он из дома не отлучался.
– Получается именно так, – вздохнул Наполеонов.
– Шур, а вы проверяли, нет ли отпечатков пальцев Людмилы Анатольевны Горбунковой в доме Селивановой? – неожиданно для Наполеонова спросила детектив.
– Мы не брали у неё отпечатки. Ведь она никогда не была у Селивановой, – с лёгким недоумением ответил Наполеонов.
– Откуда ты знаешь, – прищурилась Мирослава, – что она там не была?
– Так сказали сама Горбункова и Аркадий.
– Понятно. Но я бы проверила.
– Что тебе пришло в голову? – встрепенулся Наполеонов.
– Шур, ты никогда не слышал поговорку, что даже самая глупая женщина при желании обведёт вокруг пальца самого умного мужчину.
– Не слышал, – нахмурился Наполеонов, – но если вспомнить прародительницу Еву, то я готов тебе поверить.
– Еву оставь в покое, – хмыкнула Мирослава. – Лучше скажи мне, разве в нашем деле не напрашивается вопрос – кому нужно было алиби?
– Убийце, естественно, – уверенно ответил Наполеонов.
Мирослава поморщилась.
– Думай, Наполеонов, думай!
– Ты намекаешь, что… – начал Наполеонов и осёкся, устремив на неё недоумённый взгляд.
Мирослава кивнула.
– Но я же тебе сказал, что Селиванов подсыпал ей снотворное!
– А я рассказала тебе об умном мужчине.
– И глупой женщине! – перебил её он.
– В нашем деле, как я думаю, женщина не была такой уж глупой, а мужчина умным.
– Ты думаешь, что Горбункова не стала пить это молоко?
Мирослава пожала плечами.
– По крайней мере, я это предполагаю.
– И ты решила, что она дождалась, пока Аркадий уснёт… – Наполеонов оборвал себя на середине фразы и замер.
– Да, я так думаю.
– Это логика или интуиция? – осторожно спросил Шура.
– И то и другое, – ответила Мирослава серьёзно.
– Но подумай сама, откуда она могла знать, что Аркадий куда-то ещё собирается? Ведь он мог просто завалиться спать!
– Мог, но я тебе уже сказала, что мы имеем дело не с глупой женщиной. Она, должно быть, за время совместного проживания хорошо изучила своего сожителя. И потом если он никуда не собирался уходить, то зачем он подсыпал ей снотворное?
– Вот это мне и непонятно, откуда она узнала о том, что он ей его подсыпал?! – воскликнул Наполеонов.
– Либо просто предположила, но, скорее всего, объяснение её прозорливости более банально.
– То есть?
– Мила увидела, что Аркадий что-то подсыпает ей в молоко, когда вышла из ванной.
– Но не подала виду.
– Естественно! Зачем ей разрушать собственное алиби.
– Мы не догадались сразу взять у неё кровь, – сокрушённо вздохнул Наполеонов, – а теперь даже если снотворное и было в её крови, то давно исчезло.
Мирослава кивнула:
– Да это так.
– Во всяком случае, доказать, что она не пила снотворное, теперь практически невозможно, – погрустнел Шура.
– А зачем тебе это доказывать? – улыбнулась Мирослава.
– Так… – начал Шура.
– Доказать нужно, что она в ту ночь выходила из дома.
– Трудная задача…
– Можно подумать, что при расследовании других убийств приходилось решать более лёгкие задачи, – небрежно проговорила Волгина.
– Так-то оно так, – грустно согласился следователь.
– Попробуй опросить местных жителей, необязательно из дома, где живёт эта парочка, а вообще обитателей двора. Непременно найдутся любители поздних прогулок, собачники и кто-то ещё.
– Жаль, что старушки в это время уже спят, – вздохнул Наполеонов.
– Может быть, у какой-нибудь из них как раз в эту ночь случилась бессонница, – подмигнула ему Мирослава.
– Тебе легко веселиться, – пробурчал Наполеонов.
Мирослава ласково погладила Шуру, приглаживая взъерошенные волосы.
– Всё-таки любишь ты меня, голубушка, – поймал он её руки и пожал.
– А как же, – откликнулась она, – ты же моя самая близкая подружка, – и чмокнула его в макушку.
– Идиллия, – улыбнулся Морис и пошутил: – Но мне как-то обидно смотреть на ваши обнимашки и чмоки. – Он подхватил кота и прижался щекой к его тёплому боку.
Дон вздохнул, но вырываться не стал, вероятно, учитывая тот факт, что Морис вкусно его кормит.
– Тебе не обидно, а завидно, – хмыкнул Наполеонов. – А идиллия наступит тогда, когда преступник будет задержан.
Когда Наполеонов на следующее утро спустился из «Шуриной комнаты» на кухню, Морис уже нажарил диетических котлет из смеси куриного и индюшачьего фарша. Информировать Наполеонова о том, что в котлетах нет ни говядины, ни свинины, Морис благоразумно не стал. И Шура тотчас принялся уплетать котлеты за обе щёки и нахваливать их. Морис смотрел в окно и улыбался.
Когда все котлеты были съедены, Шура спросил:
– И чего ты там увидел?
– Отсутствие дождя…
– Ну что ж, – это хорошая новость, – вздохнул Щура, – спасибо тебе за завтрак.
– Пожалуйста.
– А теперь пожелай мне ни пуха ни пера.
Морис послушно пожелал, и Наполеонов от души послал его к чёрту.
В это время на кухню спустилась Мирослава и проговорила:
– Шурка, ты неблагодарный поросёнок!
– А чего я такого сказал? – возмутился Наполеонов. – Это же народная традиция.
– Несолидно следователю верить во всякую чепуху, – поддела его Мирослава.
– Это не чепуха, а примета.
– Тем паче.
– Много ты в этом понимаешь! Я вот, когда в школе экзамены сдавал, всегда ходил в одних и тех же носках, – гордо заявил Шура.
– Так вот почему они у тебя стояли, – рассмеялась Мирослава.
– Ничего не стояли, – обиделся Шура, – я в них только на экзамены ходил. А когда возвращался из школы, сразу же их снимал и надевал другие.
– Ага. А в институте ты уже не придерживался этой приметы.
– Откуда ты знаешь?
– До красного диплома не дотянул, – отозвалась она с иронией.
– Подумаешь, одна четвёрка, – фыркнул Наполеонов и тут же пошёл в атаку: – и вообще хватит измываться надо мной с утра пораньше. У меня, между прочим, работы непочатый край!
– Ладно уж, иди, работай, – смиловалась Мирослава,
