Ежов доложил, что выполнил поручение Сталина и организовал пересмотр списков всех арестованных по последним делам на предмет вынесения новых приговоров: «Стрелять придется довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз навсегда покончить с этой мразью».
26 сентября 1936 года Ягоду назначили наркомом связи вместо Рыкова (в следующем году судить их будут вместе). Через три дня к Ягоде первым заместителем перевели его заместителя из НКВД Георгия Евгеньевича Прокофьева. Его тоже расстреляют. Агранова пока оставили в НКВД, чтобы он передавал дела Ежову.
Смысл перевода Ягоды в другой наркомат был ясен только посвященным. Многие наивно думали, что его, как умелого администратора, отправили наводить порядок в другом ведомстве: тогда часто перебрасывали руководителей с одного места на другое.
Сам Ягода уже, видимо, понимал, что его ждет. Он знал излюбленный метод Сталина. Сначала человека вырывали из привычной среды, переводили на другую, менее заметную должность, потом его имя возникало в делах госбезопасности, НКВД отправлял собранные материалы Сталину, и политбюро принимало решение снять обвиняемого с должности, исключить из партии и передать дело в прокуратуру. Он много раз участвовал в этих играх. Теперь настала его очередь оказаться фишкой в руках других.
29 января 1937 года ЦИК отправил в запас генерального комиссара государственной безопасности Ягоду. Он больше не был защищен своим маршальским званием.
18 марта новый нарком Ежов, выступая перед руководящими сотрудниками НКВД, сказал, что Ягода был агентом царской охранки, вором и растратчиком.
3 апреля «Правда» сообщила, что «ввиду обнаруженных преступлений уголовного характера» нарком связи Ягода отстранен от должности, его дело передано в следственные органы. На следующий день, 4 апреля, его арестовали.
Ордер на арест Ягоды подписал его сменщик Ежов.
В протоколе обыска говорилось:
«1937 года, апреля 8 дня
Мы, нижеподписавшиеся, комбриг Ульмер, капитан госуд. безопасности Деноткин, капитан госуд. безопасности Бриль, ст. лейтенант госуд. безопасности Березовский и ст. лейтенант госуд. безопасности Петров, на основании ордеров НКВД СССР за №№ 2, 3 и 4 от 28-го и 29 марта 1937 года в течение времени с 28-го марта по 5 апреля 1937 года производили обыск у Г. Г. Ягоды в его квартире, кладовых по Милютинскому переулку, дом 9, в Кремле, на его даче в Озерках, в кладовой и кабинете Наркомсвязи СССР.
В результате произведенных обысков обнаружено:
1. Денег советских 22 997 руб. 59 коп., в том числе сберегательная книжка на 6180 руб. 59 коп.;
2. Вин разных, большинство из них заграничные и изготовления 1897, 1900 и 1902 гг. — 1229 бут.;
3. Коллекция порнографических снимков — 3904 шт.;
4. Порнографических фильмов — 11 шт.;
5. Сигарет заграничных разных, египетских и турецких — 11 075 шт.;
6. Табак заграничный — 9 короб.;
7. Пальто мужск. разных, большинство из них заграничных — 21 шт…;
61. Пластинок заграничных — 399;
62. Четыре коробки заграничных пластинок ненаигранных;
92. Револьверов разных — 19;
93. Охотничьих ружей и мелкокалиберных винтовок — 12;
94. Винтовок боевых — 2;
95. Кинжалов старинных — 10;
96. Шашек — 3;
97. Часов золотых — 5:
98. Часов разных — 9;
99. Автомобиль — 1;
100. Мотоцикл с коляской — 1;
101. Велосипедов — 3;
102. Коллекция трубок курительных и мундштуков (слоновой кости, янтарь и др.), большая часть из них порнографических — 165;
103. Коллекция музейных монет;
104. Монет иностранных желтого и белого металла — 26;
105. Резиновый искусственный половой член — 1;
116. Посуда антикварная разная — 1008 пред.;
129. Контрреволюционная, троцкистская, фашистская литература — 542;
130. Чемоданов заграничных и сундуков — 24».
Камеру Ягода делил с популярным в 30-х годах драматургом Владимиром Михайловичем Киршоном, которого потом тоже расстреляют. У него было несколько пьес. Они шли по всей стране, самая известная из них — комедия «Чудесный сплав».
С Киршоном дружил мой дедушка Владимир Михайлович Млечин, писал о его пьесах. После XX съезда Киршона реабилитировали, издали сборник его пьес. Мой дедушка часто вспоминал о Киршоне, но конечно же не подозревал о том, как прошли последние недели его жизни.
От несчастного Киршона потребовали доносить, о чем говорит в камере бывший наркомвнудел. Наверное, Киршон надеялся на снисхождение. Впрочем, ломали всех, за очень немногим исключением. С Ягодой они были знакомы — нарком любил общаться с творческими людьми.
Рапорты Киршона сохранились:
«Майору государственной безопасности тов. Журбенко
Ягода заявил мне: „Я знаю, что вас ко мне подсадили. Не сомневаюсь, что все, что я вам скажу или сказал бы, будет передано. А то, что вы мне будете говорить, будет вам подсказано. А кроме того, наш разговор записывают в тетрадку у дверей те, кто вас подослал“.
Поэтому он говорил со мной мало, преимущественно о личном. Я ругал его и говорил, что ведь он сам просил, чтоб меня подсадили. „Я знаю, — говорит он, — что вы отказываетесь. Я хотел просто расспросить вас об Иде (жена Ягоды. — Л. М.), Тимоше (так звали невестку Горького — жену Максима Пешкова, в которую, как говорят, был влюблен Ягода. — Л. М.), ребенке, родных и посмотреть на знакомое лицо перед смертью“.
„На процессе, — говорит Ягода, — я, наверное, буду рыдать, что еще хуже, чем если б я от всего отказался“. Однажды, в полубредовом состоянии он заявил: „Если все равно умирать, так лучше заявить на процессе, что не убивал, нет сил признаться в этом открыто“. Потом добавил: „Но это значит объединить вокруг себя контрреволюцию, это невозможно“.
Ягода часто говорит о том, как хорошо было бы умереть до процесса. Речь идет не о самоубийстве, а о болезни. Ягода убежден, что он психически болен. Плачет он много раз в день, часто говорит, что задыхается, хочет кричать, вообще раскис и опустился позорно…»
ОТРАВЛЕННЫЕ СТЕНЫНедавние подчиненные предъявили бывшему наркому множество обвинений в контрреволюционной троцкистской деятельности, в шпионаже в пользу Германии, в организации убийств Горького, Куйбышева, Менжинского, в покушении на жизнь его преемника Николая Ивановича Ежова.
Ягода, уходя из НКВД, будто бы приказал опрыскать стены наркомовского кабинета сильнейшим ядом, испаряющимся при комнатной температуре.
На допросах Ягоду заставили играть в ту же игру, которую вел он в те времена, когда сидел по другую сторону стола. Вот какие показания он подписывал:
«В 1931 году наша контрреволюционная организация стала на путь террора и организации кулацких восстаний. Разумеется, я, как член этой же организации, полностью разделял эти позиции и должен отвечать за это…
Подтверждаю также данные мною ранее показания о своем участии в убийстве С. М. Кирова. О том, что убийство С. М. Кирова готовится по решению центра заговора, я знал заранее от Енукидзе (Авель Сафронович Енукидзе — секретарь президиума ЦИК СССР. — Л. М.). Енукидзе предложил мне не чинить препятствий организации этого террористического акта, и я на это согласился. С этой целью мною был вызван из Ленинграда Запорожец, которому я дал указания не чинить препятствий готовившемуся террористическому акту над С. М. Кировым.
После совершения убийства С. М. Кирова с моей стороны была попытка „потушить“ расследование по этому делу. Однако в этом мне помешал Н. И. Ежов, который осуществил по поручению ЦК неослабный контроль за ходом расследования по делу об убийстве С. М. Кирова.
Я подтверждаю, что был осведомлен Караханом (Лев Михайлович Карахан — заместитель наркома иностранных дел. — Л. М.) о переговорах, которые он вел по поручению блока с германскими фашистскими кругами. Я также осведомлен и о том, что правотроцкистский блок дал свое согласие и обещание на территориальные уступки Германии после прихода блока к власти…
Должен добавить, что ускорение смерти Горького, т. е. фактически его убийство путем заведомо неправильного лечения, было организовано мною по решению центра блока, переданному мне Енукидзе. Это решение было вызвано тем, что Горький был известен как активный сторонник политики ЦК и близкий друг Сталина…
Никаких жалоб и претензий я не имею.
Протокол мне прочитан, записано верно.
Г. Ягода».
Предположение о том, что Максима Горького действительно умертвили по указанию Сталина, высказывается и по сей день. Некоторые исследователи в этом просто уверены. Другие полагают, что Ягода убил сына Горького — Максима Пешкова, поскольку был влюблен в его жену Тимошу.
Иван Михайлович Тройский оставил в своем дневнике запись разговора с невесткой Горького Надеждой Алексеевной Пешковой. Разговор состоялся в 1963 году.
