Протокол мне прочитан, записано верно.
Г. Ягода».
Предположение о том, что Максима Горького действительно умертвили по указанию Сталина, высказывается и по сей день. Некоторые исследователи в этом просто уверены. Другие полагают, что Ягода убил сына Горького — Максима Пешкова, поскольку был влюблен в его жену Тимошу.
Иван Михайлович Тройский оставил в своем дневнике запись разговора с невесткой Горького Надеждой Алексеевной Пешковой. Разговор состоялся в 1963 году.
«Пешкова, — пишет Гронский, — попросила о беседе с глазу на глаз. Она очень волновалась. Ее интересовал вопрос: был ли Горький отравлен или умер естественной смертью?
Ответил ей, что с этим вопросом я должен обратиться к ней, так как в эти дни она все время находилась около Горького.
Надежда Алексеевна рассказала, что примерно за два или три дня до смерти с Алексеем Максимовичем сделалось плохо: лежать он не мог, поэтому сидел или, правильнее сказать, полулежал в кресле. Говорить он уже не мог. Дежуривший врач (М. П. Кончаловский) вышел из комнаты, где лежал Горький, и сказал членам семьи:
— Алексей Максимович кончается. Можете пойти попрощаться.
Мы вошли в конату. По одному подходили к писателю. Он смотрел на нас, но сказать что-либо уже не мог. Я, помню, подошла, поцеловала его в лоб, взяла его руку. Он посмотрел на меня и как-то нежно-нежно погладил мне руку.
Медицинская сестра (Олимпиада Дмитриевна) предложила впрыснуть камфору. Я набрала камфору в шприц и передала Олимпиаде Дмитриевне, которая тотчас же и сделала инъекцию. А в это время П. П. Крючков позвонил по телефону в Кремль Сталину и сообщил о том, что Алексей Максимович кончается.
Вскоре к нам приехали Сталин, Молотов и Ворошилов.
К их приезду Горький как бы воскрес. Видимо, сказалась камфора. Он стал разговаривать. Более того — потребовал шампанского и вместе с приезжими выпил целый бокал вина.
На другой день он встал, ходил по комнате и играл с нами в карты — в подкидного дурака. Мы все воспрянули духом. Думали, что кризис миновал, что и на этот раз писатель выбрался из болезни и будет жить. Так продолжалось два дня.
За это время Сталин, Молотов и Ворошилов приезжали еще раз. Сталин рассматривал лекарства, находившиеся на столе, копался в них. Через некоторое время после его отъезда Горькому сделалось плохо, он потерял сознание и вскоре умер. У меня создалось впечатление, что его отравили. Об этих своих догадках я никому не говорила.
Как вы думаете, мог Сталин его отравить? — спросила Надежда Алексеевна. — Врачей я не подозреваю. Они Горького любили и пойти на такое преступление не могли.
Я ответил, что в отравление не верю. Стал разубеждать ее в ее подозрениях. Но, откровенно говоря, моя аргументация действовала на нее слабо. У меня создалось впечатление, что в отравление она верит. Да и как не верить, когда все факты последних дней жизни Горького подтверждают эту ее оценку.
После разговора я долго думал о сообщенных мне Надеждой Алексеевной фактах, взвешивал их и в конце концов пришел к выводу: она права. Человек, организовававший убийство Кирова и многих своих друзей, мог, разумеется, убить и Горького. Тем более, что он ему мешал…
Сталин неоднократно говорил:
— Не понимаю, почему Горький цепляется за оппозиционеров? Он все время добивается выдвижения их на руководящую работу».
Сталин, разумеется, мог убить Горького, как он убил миллионы других людей. Но фактов, свидетельствующих о том, что Горький был убит, а не умер своей смертью, все же нет. Да на самом деле не было ему нужды торопить смерть писателя, который в последние годы жизни своим пером изрядно помог Сталину.
ЧЛЕНЫ ПОЛИТБЮРО НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХПроцесс над правотроцкистским блоком начался в марте 1938 года. Главным судьей был председатель Военной коллегии Верховного суда СССР армвоенюрист Василий Васильевич Ульрих. Обвинителем — Прокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский.
На скамье подсудимых сидели бывший член политбюро, «любимец партии» Николай Иванович Бухарин, бывший глава правительства Алексей Иванович Рыков, бывший наркомвнудел Генрих Григорьевич Ягода, бывший секретарь ЦК, а в последние годы заместитель наркома иностранных дел Николай Николаевич Крестинский, бывший член Реввоенсовета Республики и бывший нарком внешней торговли Аркадий Павлович Розенгольц и другие известные в стране люди, а также несколько крупнейших врачей. Медиков обвиняли в том, что они по заданию правотроцкистского блока умышленно довели до смерти своих знаменитых пациентов: Менжинского, Куйбышева, Горького и его сына Максима Пешкова. «Врачами-убийцами» руководил Ягода.
Вот как об этом со всей силой своего красноречия рассказывал прокурор Вышинский: «Ягода выдвигает свою хитроумную мысль: добиться смерти, как он говорит, от болезни… Подсунуть ослабленному организму какую-либо инфекцию… помогать не больному, а инфекции, и таким образом свести больного в могилу».
Врачи рассказывали, как Ягода затянул их в свои преступные сети.
«Левин. Он сделал мне весьма ценный подарок: предоставил в собственность дачу в подмосковной местности… Давал знать на таможню, что меня можно пропустить из-за границы без осмотра… Я привозил вещи жене, женам своих сыновей… Он сказал мне: Макс (Максим Пешков — сын Горького. — Л. М.) не только никчемный человек, но и оказывает на отца вредное влияние…» Он дальше сказал: «Вы знаете, руководитель какого учреждения с вами говорит? Я ответствен за жизнь и деятельность Алексея Максимовича, а поэтому, раз нужно устранить его сына, вы не должны останавливаться перед этой жертвой». Он сказал:
«Раз вам оказывается доверие в этом деле, вы это должны ценить. Вы никому не сможете об этом рассказать. Вам никто не поверит. Не вам, а мне поверят».
Левин «признавался», что убил Менжинского и Максима Пешкова, и после этого Ягода потребовал совершить новое преступление.
«Ягода сказал: „Ну вот, теперь вы совершили эти преступления, вы всецело в моих руках и должны идти на гораздо более серьезное и важное — убить Горького… И вы пожнете плоды при приходе новой власти…“»
Это было первое «дело врачей». Второе Сталин затеял на склоне жизни, но не успел довести до конца, потому что умер.
И в обоих случаях люди верили в рассказы о «врачах-убийцах» и охотно доносили на знакомых врачей. Вот пример. По делу «антисоветского правотроцкистского блока» судили и профессора Института функциональной диагностики, консультанта Лечебно-санитарного управления Кремля Плетнева.
Платон Керженцев, председатель Комитета по делам искусств, 8 марта 1938 послал записку Молотову и Вышинскому:
«В связи с привлечением Д. Плетнева к суду я считаю нужным напомнить обстоятельства смерти т. Ф. Дзержинского.
После сердечного припадка его положили в соседней с залой заседания комнате.
Через несколько часов доктора позволили ему самому пойти к себе на квартиру. Когда он пришел и наклонился над квартирой, он упал и умер.
Известно, что после сердечного припадка больному воспрещается абсолютно всякое движение (а особенно воспрещается ходить, наклоняться).
Среди вызванных к т. Дзержинскому докторов был и Плетнев. Разрешив т. Дзержинскому пойти, он этим убил его».
Подсудимые обвинялись в том, что они «составили заговорщическую группу под названием „правотроцкистский блок“, поставившую своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, расчленение СССР и отрыв от него Украины, Белоруссии, Среднеазиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана…»
Подсудимые охотно подтверждали обвинения.
«Бухарин. Летом 1934 года Радек (Карл Бернгардович Радек — член ЦК и исполкома Коминтерна. — Л. М.) мне сказал, что Троцкий уже обещал немцам целый ряд территориальных уступок, в том числе Украину. Если мне память не изменяет, там же фигурировали территориальные уступки и Японии».
«Крестинский. В одном из разговоров Тухачевский назвал мне несколько человек, на которых он опирается: Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана (видные советские военачальники, мы вернемся к их судьбе в следующей главе. — Л. М.). Затем… поставил вопрос о необходимости ускорения переворота… Переворот приурочивался к нападению Германии на Советский Союз…»
«Розенгольц. Тухачевский указывал срок, полагая, что до 15 мая ему удастся этот переворот осуществить… Один из вариантов — возможность для группы военных собраться у него на квартире, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей…»
«Крестинский. Троцкий предложил мне… предложить главе рейхсвера Секту, чтобы он оказывал Троцкому систематическую денежную субсидию… если Сект попросит оказание ему услуг в области шпионской деятельности, то на это нужно и можно пойти. Я поставил вопрос перед Сектой, назвал сумму 250 тысяч марок золотом в год. Сект дал согласие…»
