И лишь за семь дней до открытия Игр имя Аристоса наконец-то появилось. Оно было написано красными буквами над всеми остальными именами и обведено черной краской. Горожан охватила радостная горячка. Писцов афиш угощали повсюду вином и дарили им подарки. Хозяева лавчонок, трактиров, мастерских украшали свои заведения гирляндами роз, словно был объявлен великий общественный праздник. Ко всеобщему ликованию соперником Аристоса должен был опять стать Гиперион Капуйский. В Рим уже начали стекаться болельщики Гипериона из его родного города. При встречах на улицах со сторонниками Аристоса дело доходило до рукопашной схватки. Множество голов было проломлено булыжниками или кирпичами. Ночью приверженцы Аристоса намалевали его имя на стенах базилики, где размещались городские суды. Это имя красовалось даже на храмах, что повергло в ужас чиновников, отвечающих за эти здания. Под покровом темноты болельщики гладиаторских боев установили в старом Форуме слепленные кое-как глиняные изваяния, имевшие отдаленное сходство с Аристосом и украшенные венками, которыми украшали победоносных полководцев. Жрецы, хранившие традиции предков, возмутились, посчитав все это святотатством. Сторонники Гипериона поспешили исправить положение и закидали статуи поросячьими кишками. Хозяева кабачков, вольноотпущенники и просто бездельники роились вокруг Великой школы денно и нощно, стараясь хоть на секунду увидеть своего кумира. Улицы, которые вели к Великой школе, стали непроходимыми в любое время суток. Здесь толпились люди из разных слоев общества: от проституток со своими переносными кабинками для моментальных сношений до известных адвокатов и патрициев, которые кропали стихи даже тогда, когда их несли в занавешенных носилках. Были среди них и граждане из дальних городов. И все разговаривали только о предстоящем поединке.
Все в точности соответствовало замыслу Домициана, который нарочно приказал до последнего не упоминать в публичных списках гладиаторов имя Аристоса. Все дело было в том, что он готовил убийство человека, занимавшего важный пост и пользовавшегося большим авторитетом у жителей Рима. Это злодеяние должно было пройти незамеченным на фоне всеобщего, искусно подогретого ажиотажа.
С исчезновением этого человека, как полагал Домициан, полоса неудач и бедствий, преследовавших его в последнее время, обязательно должна была кончиться.
Все, что ни делал Император, оборачивалось против него. Все чаще и сильнее его свирепые меры били по престижу, и он стал похожим на зверя, безуспешно гоняющегося за своим собственным хвостом. Сначала ему не повезло со своей племянницей, прекрасной Юлией, дочерью Тита. Затащить ее в постель и жить с ней было безнравственно и богохульственно, но в конце концов Домициан был не первым Императором, спавшим со своей племянницей. Дело осложнилось тем, что Юлия взяла да и понесла от него, заставив его принудить ее к аборту, чтобы не запятнать честь семьи. Однако аборт оказался неудачным, и эта женщина, доставлявшая вечные хлопоты, в довершение ко всему скончалась именно тогда, когда он восстановил суровые наказания за супружескую измену для повышения общественной морали, пришедшей в последнее время в упадок. Как это случалось и раньше, плебс узнал обо всем. Юлия своей смертью выставила его на посмешище этой толпы идиотов. Теперь на любом приеме или выступлении в Сенате ему повсюду чудился презрительный смех. Он ощущал смертельную ненависть тех, кто любил Юлию как напоминание об обожаемом ими Тите. А тут еще нехватка зерна из-за жестокой засухи прошлого лета, которая погубила почти весь урожай не только в Италии, но и за ее пределами. Кому не могло показаться разумным издать декрет о занятии всех виноградников посевами пшеницы? Вино и так имелось в изобилии. Но опять вышло не по его. Домициан был даже убежден, что случись его отцу принять этот закон раньше, все бы пошло хорошо. Однако результат оказался катастрофическим. По всей стране прокатилась волна недовольства виноградарей. Дело доходило до открытых стычек с властями. В некоторых городах эти мерзавцы даже снесли ночью статуи самого Домициана. Во многих местах люди просто-напросто игнорировали этот эдикт, ссылаясь на то, что их почвы пригодны только лишь для выращивания винограда. Многие бросали фермы, придя к полному разорению. О Домициане сочиняли сатирические стишки и песенки, которые распевались на улицах. Одна из них, вызвавшая его особую ярость, кончалась словами: «На войне он берет бесплодные земли, а во время мира из хорошей земли делает бесплодную». В этих словах был намек на войну с хаттами. Да как они посмели насмехаться над этой великой победой в преддверии посвященных ей Игр?
Исходя из собственных соображений, логика которых казалась ему неотразимой, он сделал все, чтобы привлечь на свою сторону Лициния Галла, осыпав его неслыханными милостями. Однако почитание этим человеком покойного Тита было не просто фанатичным, но превосходило всякие разумные пределы. Разве Галл не распорядился установить в таблинии[13] своего дома вызывающе огромную статую Тита, к которой, как сообщали шпионы, он каждодневно приносил жертвы? Спокойный и безобидный характер Галла служил отличным прикрытием его истинной сути предателя, замышлявшего коварную измену. Император был убежден, что именно Галлу принадлежала главная заслуга в распространении слухов о его связи с Юлией. Кроме того, он был, по мнению Домициана, автором последних, получивших скандальную известность стишков. Целый год Домициан выжидал удобного момента, чтобы вырвать с корнем эту заразу.
Накануне того дня, когда в афишах появилось имя Аристоса, по городу пролетел тревожный слух, который, впрочем, был почти заглушен всеобщим ликованием. Галл мертв. Его кончина тяжко отозвалась в сердцах многих римлян, для которых он был патроном[14]. Многие были встревожены смертью человека, который, как и Марк Аррий Юлиан, вместе с очень немногими сенаторами оказывал положительное влияние на Домициана.
Об обстоятельствах его смерти было известно лишь то, что Галл вдруг ни с того ни с сего упал на землю в рыбных рядах городского рынка после того, как лично выбрал огромную кефаль для обеда с близкими друзьями. Случай с Галлом не мог не вызвать пересудов, поскольку он не страдал никакими болезнями, напротив, славился отменным здоровьем. Шеф-повар, который был рядом с ним в момент, когда приключилось несчастье, ничего подозрительного не заметил.
Стратегия Домициана полностью оправдала себя. Все неудобные вопросы, возникшие из-за смерти Галла, полностью утонули в бурном потоке эмоций, вызванных известием об участии Аристоса в Играх.
