— Да, ребята работают подходяще, Куда ни глянь, везде копошатся, видно, жмут, — одобрительно покачал головой начальник колонны.
— Жмут? Тут не жимом пахнет, а чёрт знает чем! — сверкнул зубами Линевич. — По меньшей мере, отчаянный штурм. Одиннадцать тысяч человек уже работает на дороге, и как? Любо-дорого смотреть! Хочется всё бросить и схватиться за лопату. Что успел сделать — твоё. Потом поедешь, посмотришь — вот он твой труд ощутимый. Не то что наше дело. Единственная видимость — какая-нибудь заросшая в тайге глубокая тракторная колея. И то кто-нибудь не разглядит, споткнётся, ещё запустит по нашему адресу в три этажа. Вот, мол, подлецы, наковыряли!
— Ну, это ты напрасно, — перебил его Глушков, — У нас, трактористов, так говорят: машина как баба, будешь косить на другую, своя хвост покажет.
— Это я так, к слову, — засмеялся Линевич. — Своё дело я, брат, тоже люблю. Но меня всегда подмывает, когда увижу, что работа кипит. Ладно об этом. Кто поедет, говори? Время не терпит. Сегодня ремонт, профилактика, а утром в дорогу.
Глушков свистнул и помахал Тыличенко и Прохорову.
— Парни работящие, а третьим поеду сам. Машины у нас добрые. Остальные трактора оставим прорабу. Смотри, как мужик затосковал, — тронул он за плечо молчаливого прораба и засмеялся.
— Тебя в мою шкуру, пожалуй, белугой завыл бы, — пробурчал тот под нос.
Распоряжение было подписано Берзиным, и всякие попытки что-либо изменить были напрасны.
— Значит, договорились! — Линевич поднялся с бревна, поправил гимнастёрку. Подошли трактористы, Глушков показал распоряжение,
— Хотите ехать или останетесь тут? — спросил он с хитрецой.
— Да що мы, дурни? Вот трошки сдилаем прохфилактику и зараз. Заодно и к дяде Исааку! — Вася шмыгнул радостно носом.
Было уже темно, когда Прохоров закончил смазку машины. К нему подошли двое. Высокий рябой парень, дымя папиросой, легонько толкнул его в бок.
— Псих? Это ты?..
— Я Прохоров, Чего тебе? — не оборачиваясь, ответил он, продолжая отвинчивать гайку.
— Получи передачку и ещё кое-что! — Рябой бросил на сиденье трактора обшитый тканью узелок, а пачку червонцев сунул в боковой карман Прохорова, — Тоже тебе, землячок! — шепнул он и отошёл. Второй уже сидел на корточках и выбирал хворостинку для прикурки.
— Мне? Деньги?! — удивился Прохоров.
В последнее время через разных людей он получил несколько почтовых посылок на своё имя с ненужными для себя вещами, которые пришлось продать. Кто беспокоился о его судьбе, он не знал. Может быть, товарищи по воле. Посылки от неизвестных получали многие, это было как-то принято и не вызывало недоумения. Но деньги? И через чужие руки? Прохоров вытащил пакет и посмотрел на рябого, но тот безразлично смотрел на огонь.
— Это, наверное, не мне! — протянул он пачку рябому.
— Бери, дурак, тебе. Скажи спасибо, если дают, — прошептал рябой.
— За что?
— Твоя доля! — рябой подморгнул и приложил палец к губам.
Второй поднялся и подошёл к Прохорову.
— С этим после, а теперь слушай, — заговорил он быстро, — Пассажиры поедут на твоих санях. Чемоданишко докторши уложи вот тут, не забудь вытащить гвозди из обшивной доски, — показал он на передний угол саней. — Она везёт медикаменты. Смекаешь, дело какое? Так вот, за поворотом будет брод, берег крутой. Ниже по течению яма. Будешь переезжать — пробуксуй и сдай назад, чтобы подмочить фраеров. Начнёшь подниматься на берег, возьми вплотную к кустам и заглуши машину, ну там радиатор, карбюратор, я знаю? Они все бросятся на берег, как тараканы. Ты с трактора не сходи: не будет никаких подозрений. Понял? — проговорил он и снова отошел к костру.
Прохоров обозлился.
— Может, ещё что? — спросил он с насмешкой, но голос его дрогнул. Отмолчаться? Пожалуй, будет хуже. Отрезать сразу, а там будь что будет, — решил он.
— Сделай, что велят, — ухмыльнулся второй. Рябой настороженно покосился,
— Так вот что, землячки. Не хочу я вас знать! Лучше не трогайте меня! А с этими подачками катитесь на лёгком катере. — Прохоров швырнул пачку к ногам рябого. Тут же взял ключ и крикнул — Аркадий, подойди, поможешь натянуть гусеницу.
— Дур-р-ак! — поднял деньги рябой. — Чего же не бросаешь посылку, там же начинка. Да и старые передачки поторопился продать, милок. Барахлишко было из квартиры прокурора. Тут заделано, и шва не найдёшь. Учти. Вот так-то, браток. А теперь валяй, я погляжу, как потянется ниточка…
Трактора двигались медленно. Они ломали деревья, кустарник, вырывали санями кочки и дёрн. Ползли по каменистому руслу, вытаскивали друг друга тросами, попадали в болото и сдавали назад, собирая полозьями траву, торф, перемешанные с грязью. А когда попадались сухие участки пути, трактористы оставляли за рычагами помощников И шли на сани, оборудованные для пассажиров из досок. На санях были сделаны предохранительные загородки, пол застлан свежей травой.
То справа, то слева виднелись вырубленные просеки с чёрными пятнами снятого верхнего слоя грунта и полосами насыпи. И по всей просеке люди. Порой синел над лесочком дымок, виднелись неошкуренные срубы бараков или белые низенькие палатки.
День был тихий. Солнце пряталось за чешуйчатыми облаками, рассыпая желтоватый свет. В такие дни кажутся задумчивыми и сопки, и тайга, и лица людей.
Где-то за пролеском прогремели гулкие раскаты взрывов, и сразу же на вершинах деревьев загорланили, захлопали крыльями кедровки.
Нина открыла глаза. Она дремала в уголочке саней, положив голову на плечо Сергея. Нина уже знала всех. Рядом несколько сотрудников управления и ещё какие-то пассажиры с чемоданами и узлами, очевидно, направленные для работы на дорогу. На задке саней лежали замасленные телогрейки и тулупы трактористов. Это была их постель. Сейчас на санях отдыхали Глушков, Тыличенко и Линевич.
Под полозьями саней заскрежетали камни. Трактора весело застрекотали моторами и, постукивая башмаками, побежали.
Линевич вдруг пристально вгляделся в лесок и восторженно заорал:
— Так это же наши следы! Вон они, наломанные гусеницами деревья! Видали?
Действительно, трактора шли по уже измятому гусеницами леску с пожелтевшими следами башмаков. Глушков подложил под голову телогрейку и повернулся к Линевичу.
— Чудак человек. Болтал о чём попало, а о том, что ходил с колонной Геренштейна зимой, — ни слова. А ну, рассказывай всё по порядку, как приехали и всё такое.
Нина прислушалась к разговору. Линевич скрутил козью ножку и живо заговорил:
— Демобилизовались когда, нас пригласило Союз-золото. Колыма так Колыма. Народ мы не гордый. У них пять тракторов. Нас двенадцать танкистов-механиков. Главный заправила Абрам Геренштейн. Он коммунист, толковей всех нас. Да и чего греха таить, он нас и уговорил. Так в ноябре тридцать первого года мы оказались в Нагаево.
— Какой-нибудь был гаражишко? — спросил Глушков.
— Гаражишко?! — засмеялся Линевич. — И самим-то негде было приткнуться, а он— гаражишко.
— А как же?
— А вот так. Взялись, да и построили две халабудки, а потом и небольшой гараж, даже складик для запчастей. Абрам оказался человеком предприимчивым, не давал покоя ни нам, ни начальству. Да что было толку.
— Почему? Пять машин — это сила! — пробурчал удивлённо Глушков.
— Сила-то сила, но если в эту силу не верил никто: тут лошади замерзают, а вы с тракторами.
Санями зацепило молодую лиственницу. Она дрогнула, ударила ветками по спине тракториста и, жалобно треснув, легла под полозья. Нина прижалась к руке Сергея. Он обнял её за плечо. Линевич прислушался, как прошуршала под санями лиственница, и продолжил:
— Абрам предложил пробиться в тайгу и забросить тракторами продовольствие для приисков. Это бы облегчило работу гужевого транспорта. Но нужна была и какая-то помощь. Проводники, рабочие и всё такое. А мы одни умаялись насмерть, а пробились всего до пятьдесят девятого километра.
Глушков спросил:
— Парни рассказывали, вы вроде всю зиму промаялись, в тайге на морозе?
— Делали ещё три попытки. Двумя машинами всё же добрались до восемьдесят второго километра. Один трактор провалился в наледь на Хасыне. Двадцать три дня как проклятые вымораживали, вырубали, окаянного. Потом едва доползли до Нагаево. Поморозили радиаторы, да и подшипникам досталось. Вот тебе и вся сила.
Сани накренились и, судорожно вздрагивая, поползли по болоту, разгоняя волну жидкой грязи. Глушков вскочил, махнул предупреждающе трактористам, что ехали сзади, и ловко перелез на площадку трактора. Грязная вода уже покрывала гусеницы.
Глушков управлял стоя. Мотор задыхался, чихал, захлёбывался, но всё же тянул. Остановиться нельзя, машина сядет. Заглохнет мотор, скоро не заведёшь. Но вот трактор вышел из низины.
Когда прошли через болото остальные машины, на санях поЯвился Глушков. Он неторопливо раскурил папиросу и посмотрел на Линевича.
