— Ты, Юрка, не обижайся. Но кроме Михаила Степановича, никто не верит в эту затею. Все только посмеиваются да подшучивают. Главный инженер технического сектора давно хотел запретить, но побаивается Краснова.
— Ну и чёрт с ним, — вспыхнул Колосов. — Пусть! Я не отступлюсь, если даже десять раз не получится.
Видя, что этот разговор злит Юрия, Коля спросил:
— Как же ты уживаешься с Гермогеном?
— А так, уйду — он повыбрасывает моё барахло, что, конечно, под силу. Вернусь, как ни в чём не бывало, затаскиваю обратно. Он почти ни слова по-русски, а я ни звука по-Якутски. Он ругается, а я развожу руками и делаю удивлённое лицо. Порой разойдётся, показывает жестами — поймёт и ребёнок, но я только пожимаю плечами. Он хлопнет дверью и сядет на свою постель. Сидит не шелохнётся и пыхтит трубкой — значит сердится. Я ставлю чайник, покрепче заварку. Смотришь, и отойдёт. А что делать?
— Приятного мало, я бы ушёл.
— Зачем? Во-первых, некуда, а во-вторых, мне тут нравится. Я доволен, не знаю, как Гермоген.
К вечеру старую закопчённую юрту осветила маленькая, от карманного фонаря, лампочка. Проверили и выключили. Ещё не успели убрать мусор и грязь, как вошёл Гермоген. Он принёс из тайги приятную прохладу, жёлтые иголки лиственниц и сумку дичи. Старик посмотрел под ноги, поднял глаза на Колосова и покосился на Николаева.
Трубка мигнула несколько раз огоньком и замерла в зубах Якута. Гермоген не стал даже ругаться, а просто распахнул дверь и стоял, поддерживая её. Его решительная поза Ясно говорила: всё! Терпение кончилось. Уходите оба.
— Ты иди, Колька, а я тут попробую договориться, — шепнул Колосов. Он поставил на печку чайник, схватил метлу и с рвением принялся за уборку.
Юрий даже смахнул со спины старика иголки хвои. Не помогло. Тогда он пошёл на крайнее средство. Вытащил бутылочку спирта, консервы, балык и поставил на стол.
— Ну что же, батя. Дело к концу, осталось немного. Можно и выпить. Садись, ужинать будем.
Старик покосился, закрыл дверь и начал раздеваться. Когда немного выпили, Колосов завёл разговор:
— Вот пустим электростанцию. В юрте будет и ночью светло как днём. — Он подключил лампочку к батарее. Когда лампочка вспыхнула, старик вздрогнул.
Колосов несколько раз повторил несложные включения, стараясь их делать понятными для Гермогена. А потом, сказав, что уходит к приятелям в барак, вышел из юрты, сделал круг, вернулся обратно и стал наблюдать за окном.
В юрте вспыхнула лампа и осветила старика. Руками он прижимал контакт и с детской восторженностью рассматривал маленькую колбочку. Лицо его подобрело. Колосов тихо подошёл к двери и быстро открыл. Но Гермоген уже привычно дремал над трубкой.
…Юрий на собрание опоздал. Когда он пришёл, Краснов уже заканчивал выступление. Свет догорающей свечи весёлыми огоньками трепетал в его глазах.
— Товарищи правильно поняли задачу. Жить негде, для строительства нужна рабочая сила. Чтобы её принять, нужно подготовить жильё. — Он поправил волосы. — Значит, разорвать этот замкнутый круг можно только так. Надо строить своими силами всё, что возможно. Строить днём, вечерами, ночью. Важно — дело столкнуть с места, а там уже само закрутится.
Колосов увидел Белоглазова. Он сидел на передней скамейке, вытянув длинные ноги, и что-то шептал Николаю. Колосов тихо прошёл и сел рядом.
— Ты что, приехал совсем? — спросил он Анатолия.
— Почти. Переводят в технический сектор.
Краснов повысил голос и громко закончил:
— Начнём с заготовки леса. В воскресенье организуем поход на лесоповал. Брёвна можно сплавлять по Колыме и Среднекану. Теперь осталось разбиться на бригады и начинать.
— Давайте, ребята, отгрохаем пристройку к бараку. Одна стена уже есть. Чего там размениваться? — предложил Юрий.
— Один будешь строить? — возразил Николай. — Скоро привезут радиолампы, и рация заработает, Я буду всё время занят, и жить придётся в аппаратной.
— А я не занят? Но раз надо, — вспыхнул Юрий и обнял Анатолия, — Давай, Толька, вдвоём? Чёрт с ним. Начнём, а там помогут. Важно раскрутить.
— Вы собираетесь строить барак? — спросила Женя робко. — Возьмите и меня. Честное слово, буду всё делать. Мне самую маленькую комнатку, чтобы только поставить две койки и стол. Возьмёте?
Николай что-то пролепетал.
Юрий покосился на Белоглазова. Тот тоже мялся и наконец невнятно проговорил:
— Мне-то всё равно. Вон как Юрка,
Да чего это они? Ещё не решили сами, а уже валят на него. Значит, не хотят огорчать и предоставляют это ему, — разозлился Юрка и всё же решил спросить.
— А зачем вам, Женя, две койки?
— Не было бы необходимости, не просила. — Женя уверяла, что гарантирует свою долю… Даже может нанять, если будет нужно, человека. — Юра, что скажете вы? Они не возражают, — перевела она взгляд на парней и замолчала.
— Так и быть, Женя. Возьмём.
— Почему «так и быть»? Если это одолжение или из жалости, то я откажусь сама. А я-то шла к вам… — Её голос дрогнул.
— Не знаю, что вы там подумали, Женя. Не одолжение и не жалость, а как раз совсем другое имелось в виду. Вы не обижайтесь, я буду откровенным. Хорошо?
— Это меня и привлекает в вас.
— Как вам сказать. На пароходе я вас недолюбливал. В дороге злился. На Молтане жалел, а на сплаве уважать начал. Вот это и даёт вам право на некоторые привилегии. Другую ни за что не взяли бы.
Женя ушла радостная.
— Странная, а помочь надо, — проговорил Юрий и засмеялся — Придётся начинать строить. Пообещали, ничего не поделаешь.
Белоглазов промолчал, а Николай поднялся и вышел, забыв попрощаться.
Гермоген ещё затемно ушёл проверять ловушки. Колосов удивился, найдя на столе кусок сахару и отварную оленину. Трогательна была эта забота. Юрий сидел за столом, нарезая тонкими пластиками кусочки мяса, посыпал солью и с наслаждением подолгу жевал, стараясь продлить удовольствие, Это была первая дань признания. Первый подарок. Добрый старый ворчун. Он, наверное, и не представлял, сколько радости принёс вниманием.
— Юрка! Кунгасы! — крикнул Николай, приоткрыв дверь, и, не входя, умчался на берег.
Не часто приходят кунгасы в этот отдалённый уголок. Люди бросают всё и бегут на берег.
Из-за поворота реки вытянулась цепочка чёрных точек. Вот она приблизилась, и уже можно было различить людей. Толпа ожидающих хлынула на галечный откос. Юрий, как старожил, первым бросился в воду, поймал выброску и выбрал причальный конец каната.
— Взяли! Подёрнули! Подхватывай! Давай! — неслись по берегу весёлые крики. С визгом скрипели кунгасы, обдирая днища о камни. Каждый стремился помочь.
Люди выходили на берег грязные, худые, измученные, обросшие. Все ясно представляли, как был тяжёл осенний сплав. Их подхватывали, брали вещи и заботливо уводили в посёлок.
Скоро появился и Краснов. Его зелёная шляпа показывалась то у одного, то у другого кунгаса, а весёлый, ободряющий голос то и дело прорывался в общем шуме. Когда приехавшие разошлись по посёлку, Краснов подошёл к Колосову и шепнул:
— Дела, брат, плохи. Разгружать некому. Рабочие в лесу рубят бараки. Надо что-то предпринимать. — Он. посмотрел на штабеля груза в кунгасах. Колосов, не долго думая, взвалил на спину тяжёлый мешок и крикнул на весь берег:
— Ну, по двести пятьдесят килограммов на нос. Кто смелый, за мной!
— Правильно придумал, парень! А ну, подбрось! — громко проговорил Краснов и уже с Ящиком на спине побежал нагонять Колосова. Один за другим потянулись люди с Ящиками, мешками, тюками…
— Поберегись! Подкинь!
Пришли люди из посёлка. Непрерывная вереница тюков потянулась к складу.
— Михайло Степанович! Брось! Что, не управимся и без тебя? — остановил Краснова бородатый таёжник.
— Чем же я хуже других? Ты это что, Михеич? Думаешь зимой меня не кормить? — засмеялся он и, столкнув на затылок шляпу, подхватил новый Ящик. Таёжник проводил его добрым взглядом.
Люди не расходились, ожидая запоздавшие кунгасы, но вот показался и последний. Юрий заметил что-то знакомое в фигурах двух парней.
— Краевский! Мишка Могилевский! — радостно кинулся он в воду. — Наконец-то! Думал, и не приедете, — говорил он, помогая вытаскивать вещи. Мишка суетился, шумел, метался, собирая узлы. Спокойный и серьёзный Игорь молчаливо оглядывал посёлок.
— А где же лаборатория? — спросил он и спрыгнул на берег.
— Валерку забыли! — спохватился Мишка и принялся разбрасывать груду брезента. Под ней оказался громадный человек. Красноармейский шлем сполз с головы, открыв толстые складки на шее. Плащ лопнул по швам, и в прорехи проглядывал серый шерстяной свитер. Телогрейка лежала под головой. Человек издавал носом трели и лениво отмахивался пухлой рукой от настойчивых усилий Могилевского.
— Валерка! Среднекан, приехали! Да вставай, чёрт толстокожий! — орал он в самое ухо, встряхивая его что было сил.
