– О господи!
Сообразив, что случилось нечто непредвиденное, я предусмотрительно шарахнулась в сторону и только тогда открыла глаза. Ничего страшного не произошло. Из сковородки по-прежнему вылезала пена, но это было не ново. А Селезнев сидел, задрав голову.
– Ну и ну! – протянул он. – Интересный поворот сюжета. У моей любимой Клары такого никогда не случалось.
Я тоже посмотрела на потолок и подпрыгнула:
– Ни фига себе!
Селезнев, неодобрительно глянув на меня, кивнул.
– Согласен, странное зрелище.
По его тону стало понятно: Григорий категорически не одобряет женщин, употребляющих сленговые выражения. Но мне было недосуг думать о чистоте речи. Потому что на потолке, прямехонько над плитой, красовалась бело-желтая заплатка.
– Что это? – поразилась я.
– Кусок яичницы, – дрожащим голосом ответил Григорий.
Я еще больше изумилась.
– Как она там очутилась?
– Ты ткнула в сковородку лопаткой, и из нее вдруг вылетела часть завтрака и впечаталась в потолок, – объяснил Селезнев, неожиданно отбросив церемонии и перейдя на «ты».
– Не может быть, – засомневалась я. – Чтобы глазунья вот так летала...
– Не трогай ничего! – попросил Григорий.
Но я уже поддела оставшуюся на чугунине яичницу. Правда, теперь взяла для этой цели не лопатку, а простую столовую ложку.
Пена забурлила, завтрак издал свист, из сковородки стартовал шматок глазуньи и в мгновение ока прилип к потолку рядом с первым куском.
– Ух ты! – пролепетала я. – Кому сказать – не поверят.
– Лика, сделай одолжение, свари кофе, – попросил Павел, входя на кухню. – Доброе утро, Гриша. Ты как?
– Не особо, – кашлянул Селезнев. – Тело моей бедной жены еще не отдали для похорон. Господи, Паша, прости! Я очень соболезную тебе в связи с трагической кончиной Веры.
Брыкин кивнул и наклонился над сковородкой.
– Это сырники? – спросил он.
– Нет, – замотала я головой, – это всего лишь...
Остаток фразы застрял в горле – один кусок глазуньи отделился от потолка и шлепнулся прямо на блестящую макушку Павла. Уж и не помню, сообщала ли я вам, что бизнесмен имеет весьма обширную лысину, доказательство огромного количества тестостерона в его организме.
– ..! – заорал Павел и чуть не плюхнулся лицом в чугунину. – ..!
– Не нервничайте! – забегала я за спиной Брыкина.
– ..! – не успокаивался хозяин. – ..!
– Это всего лишь яичница, – встрял Селезнев.
Павел икнул и почти нормальным голосом спросил:
– Хочешь сказать, что она сама выскочила из посудины и прилипла к моей голове?
– Глазунья упала с потолка, – уточнила я.
– Снимите с меня эту мерзость и перестаньте издеваться! – взревел Брыкин.
Я попыталась допрыгнуть до макушки хозяина, потерпела неудачу и попросила:
– Присядьте, пожалуйста...
– С ума съехала? – пошел вразнос бизнесмен. – Может, еще прикажешь мне на колени перед тобой встать? Сию секунду сбрось с головы лепешку! Фу, что у меня по шее течет?
– Масло, – пискнула я.
– Какое? – раздул ноздри Павел.
– Подсолнечное, – залепетала я, – московское, рафинированное, без запаха, продукт отличного качества.
– Издеваешься? – обиделся Павел. – Сначала про яйца, которые с потолка падают, шутканула, теперь про масло загнула.
– Она не шутит, – встал на мою защиту Григорий. – Хотела завтрак приготовить, а он наверх ускакал и до сих пор там находится, можешь посмотреть.
Павел покорно задрал голову.
– Где? – близоруко щурясь, спросил он.
– Вон там, прямехонько над плитой! – пояснила я. – Видите?
Брыкин моргнул, и тут вторая часть яичницы спланировала вниз, упав ему прямо на лицо.
– ..! – заревел Брыкин. – ..! ..!
– Павел, здесь женщина! – Григорий запоздало укорил приятеля за мат.
– Стащите это! Снимите! Уберите! – вопил Брыкин. – Чего ждете, олухи? Кретины, я ничего не вижу! Чем это воняет? Гадость!
– Сядь на табуретку! – Селезнев решительно взял инициативу в свои руки. – От визга ничего хорошего не будет. Моя любимая жена Клара всегда говорила: «Суета делу помеха».
– Оторви тряпку от моего лица!
– Это глазунья, – уточнил Селезнев, – вполне съедобное, вкусное блюдо. Черт!
– Что? Что? – заерзал на стуле Павел. – Долго мне еще в дерьме сидеть?
– Не отходит, – сквозь зубы процедил Григорий. – Очень странно, она как будто приклеилась.
Я подошла к мужчинам.
– Просто вы ее подцепить не можете, сейчас я отковырну.
– Живее! – злился Павел.
Я схватила ногтями белый пласт и дернула его на себя.
– Вау! – заорал Брыкин.
– Не отстает, – констатировал Селезнев.
– Невероятно! – изумилась я. – Почему?
Григорий пожал плечами:
– То, что яйцо приклеилось к лысине, объяснимо, там гладкая поверхность, но на лице...
– Освободите меня! – взмолился Павел. – Я ничего не вижу и дышу с трудом!
– Сейчас, сейчас, – засуетился Селезнев, – проковыряю дырки.
Некоторое время на кухне царила тишина, прерываемая лишь сопением Григория. Потом он воскликнул:
– Не получается! Сверху яичница жидкая, а внутри твердая, прямо каменная.
– Идиоты, кретины! – затопал ногами Брыкин. – Сволочи, дайте валидол, валокордин, водки, валерьянки! Мне плохо!
Селезнев испуганной курицей заметался по кухне, а я схватила телефонную трубку.
– «Скорая», двадцать вторая, слушаю, – раздался приятный девичий голос.
– Помогите, пожалуйста!
– Постарайтесь спокойно рассказать о произошедшем.
– У нас неприятность.
– Дальше.
– Павлу плохо.
– Больной испытывает боли?
– Похоже, что нет. Ему только неудобно дышать, и глаза не открываются.
– Больной не способен поднять веки и испытывает затруднение при дыхании?
– Да!
– Речь присутствует?
– ..! ..! ..! ..! – вновь заматерился Павел. – Пошел вон, Гришка! Мне больно!
– Изъясняется весьма бойко, – быстро сказала я в трубку. – Пожалуйста, пришлите кого-нибудь.
– Женщина, я пытаюсь понять, какой врач вам нужен, – терпеливо говорила диспетчер, – оттого и задаю вопросы. Много толку будет от акушера-гинеколога, если нога сломана?
– Брыкин не беременный, и хирург ему тоже не нужен. Скорее всего, тут поможет кожник.
– Дерматолог, – автоматически поправила девушка. И переспросила: – Дерматолог?
– Ну да, понимаете, у Павла на лице... э... э...
– Говорите четко, – приказала диспетчер.
– Яичница, – ощущая себя полной идиоткой, буркнула я.
– Не понимаю, повторите.
– У Брыкина глаза, лоб, нос и часть щек залеплены глазуньей.
– Как она туда попала?
– Свалилась с потолка, а мы с Гришей не можем ее снять!
– Почему?
– Не отдирается! Сначала Селезнев пытался, потом я, но ничего не получилось!
– Понятно, запишите телефон...
– Огромное вам спасибо, – залепетала я, получив номер. – А там что?
– Психиатрическая скорая, – соблюдая профессиональную невозмутимость, отрезала диспетчер. – Звоните, там вам непременно помогут.
Я осталась стоять с трубкой в руке. Иногда самый бредовый рассказ является чистейшей правдой. Яичница и впрямь свалилась с потолка, но попробуй объяснить сотруднице «Скорой», что ей звонила вполне нормальная женщина!
– Долго мне еще так сидеть? – снова завопил Брыкин.
– Не волнуйся, – утешал друга Григорий. – Моя любимая жена Клара...
– Забодал своей любимой женой! – заорал Павел. – Нашел авторитет! Занудная баба, совсем тебя затюкала! Как ты ее выносил? Черт! Прости, Гриша! Снимите гадость! Немедленно!
– Всем доброго утра, – загудел Исидор, входя на кухню. – Паша, зачем ты лицо и голову платками закрыл?
– Жесть! – гаркнул Брыкин.
– Это глазунья, – вздохнула я.
– С потолка, – добавил Гриша.
– Она не отклеивается, – пояснила я.
– Намертво приварилась к лицу, – уточнил Селезнев.
– Невероятно! – вякнула я.
– Тише, ребята, тише, – попросил Сидя, – невозможное возможно. В лаборатории у Нильса Бора висел плакат: «Вечного двигателя не существует. А вдруг?» Изложите мне в сжатой форме суть проблемы, без эмоциональной окраски и личного отношения. Только сухие факты.
Глава 23
Выслушав наш с Селезневым сбивчивый рассказ, Исидор постоял пару секунд, потом велел:
– Дайте бутылку.
– Которую? – услужливо спросил Григорий.
– С маслом, – уточнил Сидя.
Я сунула математику под нос пластиковую бутыль.
– Вот.
– Пожалуйста, освободите меня... – уже стонал Павел.
– Делаю все возможное, – успокоил его Сидя.
– Хорошо, – неожиданно присмирел Брыкин. – Очень противное ощущение – словно на лице лягушка сидит и лапы тихонечко сжимает. Понимаете?
– Тот, кто никогда не сажал себе на лоб и нос жабу, не способен правильно оценить твое сравнение, – ответил ему Исидор, повернулся ко мне и сказал: – Деточка, не в службу, а в дружбу, сгоняй за Мотей.
Через пять минут на кухне возник Матвей, одетый в свою любимую куртку с бархатными обшлагами.
