— И вот еще, возьми вот это, — сказала она.
— А что это?
— Цифровой диктофон.
— И что мне на него записывать?
— Подробности, которые могут пригодиться в книге, — сказала Ли Энн. — Твои предположения, воспоминания, что ты ел в тюрьме — все, что помогает истории обрести плоть.
Пират нажал на кнопку «запись».
— Плоть, — вымолвил он. Нажал кнопку «воспроизвести». «Плоть». Его ли это голос? Он не слышал своего голоса в записи более двадцати лет. Голос изменился, теперь он звучал — как это говорят? — зловеще. Хотя, возможно, Пират ошибался, потому как Ли Энн только улыбалась ему и вовсе не казалась напуганной.
Пират вышел на улицу. Солнышко пригревало. Он прогулялся, не особо задумываясь о маршруте, и неожиданно для себя очутился в Нижнем городе. Вскоре он набрел на ломбард, витрину которого украшала классная гитара — старенький «Рикенбэкер». Он сам на такой никогда не играл, но однажды выступал с парнем, у которого в руках был этот самый «Рикенбэкер». Пират глянул на ценник: $995. Не сейчас, но скоро. Он уже собирался идти дальше, когда внимание его вдруг приковала выставленная в той же витрине золотая сережка. Обычное колечко из золота ценой 135 долларов. «И дали ему каждый по кесите и по золотому кольцу». Пират открыл дверь и зашел внутрь. Звякнул колокольчик — приятный негромкий звук. В мире вообще много всего приятного и негромкого. Он был умиротворен.
— Что-нибудь подсказать? — спросил мужчина за стойкой. Взгляд его уперся в повязку. Пирату это уже начинало надоедать. Перед ним был всего лишь крохотный старичок с волосами в ушах, мерзкий слабенький старичок. Пират живо представил, с каким треском ломались бы его хрупкие кости.
— Да. Эта золотая сережка в витрине…
— Сто тридцать пять за пару.
— Мне пара не нужна. Только одна.
— Тогда восемьдесят пять.
Что-то тут не так. Восемьдесят пять — это точно больше, чем половина от ста тридцати пяти. Но насколько больше?
— Даю семьдесят пять.
— Сойдемся на восьмидесяти?
— Сойдемся. — Пират умел торговаться: сначала раскрутил Ли Энн на лишние проценты, теперь уломал этого старикана.
Старик пошел к витрине и вернулся уже с серьгой. Пират расплатился.
— Завернуть?
— Не надо. Сразу надену.
Старикан вытаращил глаза от изумления. Перевел взгляд с одного уха Пирата на другое.
— Но как? — спросил он. — У вас же уши не проколоты.
Об этом Пират не подумал.
— А вы таким не занимаетесь?
— Вывеску видели? Там написано «Ломбард», а не «Салон красоты».
— А булавка найдется?
— Булавка?
— Ну, булавка, иголка, что-нибудь острое.
Старик покопался в выдвижном ящике и выудил оттуда длинную толстую булавку.
— И спичку.
Старик дал ему спичечный коробок. Пират раскалил дочерна кончик булавки: с такими вещами не шутят. Затем отошел на пару футов, поближе к зеркалу на стене, и вонзил булавку в мочку левого уха, чтобы создать симметрию с повязкой. Точный прокол, подумал он. Может, это и салон красоты, чем черт не шутит. Он ввел колечко в дыру, закрепил; на плечо капнула кровь.
— Каждый день узнаю что-то новое, — прошамкал старикан.
Пират прогуливался по Принцесс-стрит и вскоре наткнулся на клуб «Розовая страсть». Неоновый знак гласил: «Открыто». На грифельной доске было написано мелом: «Сегодня выступает Аврора — таинственная шоколадная девчонка!» Еще когда он работал вышибалой, тут была одна Аврора. У нее всегда находилась для него улыбочка-другая. Может, это та же Аврора? Интересная мысль, но Пират, мужчина умиротворенный, прошел мимо двери. Праведный путь существует, в этом сомнений нет, и баб и бухла на этом пути не повстречать.
Пират свернул на углу на Ридо-стрит. Там было полно баров и клубов: «Бум-бум», «Лот 49», «Крики Мими» и — эй! — «Красный петух». Ничего не изменилось: неоновая реклама пива в окнах, гигантский деревянный петух, нависший над входом. Еще этот сбор средств… Мужчине в его положении даром не нужны никакие сборы средств. Сама идея пробудила в нем злобу. Пират услышал музыку. Открыл дверь и вошел.
Он помнил это местечко — а может, местечки вроде этого: темный зал, по центру — столики, никого нет, кроме одинокой женщины, бар вдоль стены и группа на сцене. У группы — инструменты: гитара, бас, барабаны, скрипка. Музыканты остановились, не доиграв какую-то неизвестную ему песню, и начали заново. Пират заметил, что все участники сидят на диванах или табуретах, и подумал, что это, должно быть, репетиция, когда из полумрака вышла женщина в ковбойской шляпе и сказала:
— Извините, у нас закрыто.
— Репетиция?
Она уставилась на его повязку.
— Именно. Мы откроемся в пять.
— Я бы хотел поговорить с менеджером, — сказал Пират.
— Это я.
— Отмените сбор средств.
— Прост… — Менеджер поднесла ладони к губам. — О боже, вы — Элвин Дюпри?
Пират кивнул. Хорошо это или плохо?
— Я узнала вас по фотографии в газете.
— Да?
— Вы настоящая знаменитость, — сказала менеджер. Она протянула руку — очередную миниатюрную ладошку, которая утонула в его громадной лапе. — Вы хотите, чтобы мы отменили сбор средств?
— Мне оно не надо. Хотя, — добавил он, — спасибо и все такое. — Знаменитостям положено быть вежливыми.
— Мы так ждали этого вечера! Должны были выступать «Гирбокс».
— «Гирбокс»?
Менеджер мотнула своим остреньким подбородком в сторону сцены. Ребята играли какую-то знакомую песню — возможно, «Вон стакан»,[16] — но играли слишком быстро. А что это в руках у гитариста? «Рикенбэкер». Сам парнишка — тощий, с гладкой мордашкой, как будто еще не бреется. Но как только он взялся за соло, Пират остолбенел. Играл этот безусый парнишка отлично.
— Это Джо Дон, — сказала менеджер. — Ничего себе, правда? Можете послушать, если хотите.
— Ага, — сказал Пират. — Хочу.
— Садитесь где вам угодно, — произнесла она, указывая на пустые столики. — Выпить не желаете? За счет заведения.
— Я не пью.
— Тогда, может, кока-колы? Или содовой?
— «Калуа» со льдом.
Менеджер, словно не веря, захлопала глазами.
— «Калуа» со льдом, так «Калуа» со льдом.
Пират сел за столик возле сцены. «Вон стакан», «Больше и больше», «Роман в подворотне»,[17] но все в ускоренном темпе, все сыграны иначе — плюс песни, которых он не слышал, обычный рок-н-ролл. На электрогитаре играла женщина, она же пела — точнее, завывала; а этот паренек с акустикой играл все лучше, распалялся все сильнее. Отличная группа. Но в скором времени внимание Пирата переключилось на соседний столик, за которым сидела единственная кроме него слушательница, девчонка не старше двадцати лет. Казалась ли она ему самой красивой женщиной, какую он только видел: вживую ли, в журналах, по телевизору? Ответ утвердительный. Все в ней было прекрасно: нежная кожа, ясные зеленые глаза, блестящие волосы, тонкие черты лица, идеальные формы.
Ой. Она поймала его назойливый взгляд. Это плохо. Он отвернулся к сцене. В этот миг музыканты сбились, барабанные палочки клацнули, скрестившись, и музыка смолкла. Гитарист — как его, Джо Дон? — сказал что-то ребятам, и все рассмеялись. Сосредоточившись на непонятной шутке, Пират, несмотря на свой безупречный слух, не услышал, как со «слепой» стороны к нему подошла та девушка.
— Элвин Дюпри?
Он вздрогнул, едва не сбросив свой бокал «Калуа» со столика.
— Да, мисс?
Она внимательно смотрела на него. Не на повязку, нет — на него самого.
— Джонни Блэнтон был моим отцом.
Неожиданно, что и говорить, но он быстро нашелся.
— Примите мои соболезнования, — сказал Пират.
Глава 20
Клэй и Нелл ехали домой от аэродрома в восточной части Бельвиля. Солнце слепило глаза. От этой невыносимой яркости у Нелл разболелась голова, чего не случалось уже много лет.
Клэй встревожено глянул на нее.
— Ты в порядке?
— Да.
Он взял ее за руку.
— Не пугай меня больше так.
— Постараюсь.
Он, кажется, готов был рассмеяться, но сдержался.
— Ты так спокойно ко всему отнеслась…
— Когда это случилось, я, прямо скажем, забеспокоилась.
Мышцы в нижней части его лица напряглись.
— Я так и не понял, почему ты ныряла одна. Кирк — опытный ныряльщик.
— Я же говорила: он не смог погрузиться. Сам на него посмотри.
— Но он все равно должен был оставаться в воде, следить за тобой.
— Почему это?
Ответа у Клэя не нашлось, но выражение лица оставалось напряженным.
— Не надо злиться на Кирка, — сказала Нелл. — Если кто-то и просчитался, так это я.
Клэй покачал головой.
— Он должен был сказать, что для него там слишком глубоко.
