– Послушайте, вы, мадам…
Бенедикт вмешался:
– Элиза, вам лучше уйти вместе с матерью. – Взгляд его был еще холоднее, чем у миссис Пруитт. – Уведите ее отсюда, пока она не наговорила еще больше глупостей.
Лиззи посмотрела на Бенедикта, кивнула, быстро подошла к карете и забралась в нее, даже не оглянувшись и не сказав «до свидания». Миссис Пруитт затопала вслед за ней, и перед тем, как дверца экипажа захлопнулась, Харриет услышала шипение Беатрис:
– Ради всего святого, она же в брюках!
Глава 22
Они молчали почти всю дорогу домой. Правда, Харриет вслух поволновалась за Элизу, а Рэндольф отпустил несколько шуток насчет того, что лестно быть «ничтожным» в глазах дамы, читающей только колонки сплетен в газете «Пост». Харриет уже увидела вдали огни особняка, как вдруг Рэндольф заговорил:
– Где вы этому научились? В смысле – танцу и песне?
– Мой отец был завсегдатаем игорных залов, предлагающих развлекательную программу. Одна из танцовщиц всегда относилась ко мне по-доброму. Если отец засиживался за игрой совсем поздно, – Харриет улыбнулась, вспоминая, – она стелила для меня одеяло где-нибудь в тихом темном месте. Я много раз видела, как она исполняет эту песню. Поразительно, что она вытворяла в одном корсете и перьях!
Рэндольф хмыкнул.
– Жаль, что я не помню ее имени. Отца выкидывали из стольких залов, что я просто не могла запомнить, где мы были неделю назад.
Она заметила, что Бенедикт наблюдает за ней с мрачным лицом. Карета остановилась. Бенедикт выбрался из нее и протянул Харриет руку.
– Пожалуй, я налью себе что-нибудь выпить, – произнес он, войдя в дом.
– А я, пожалуй, пожелаю вам спокойной ночи. – Рэндольф пошел к лестнице. – Старею я для ночного образа жизни.
Харриет повернулась, чтобы идти за ним.
– Харриет, – произнес Бенедикт. Он дожидался в глубине коридора, глядя на нее немигающим взглядом.
Харриет задрожала, хотя в доме было тепло. Она вдруг вспомнила точно такой же тон тетки, когда кузен сваливал на нее свои проделки. Сделав над собой усилие, она шла вслед за Бенедиктом, не волоча ноги и не уставившись в пол. К тому моменту как Харриет вошла в гостиную, освещенную только огнем в камине, Бенедикт ставил на стол графин с бренди. Он повернулся к Харриет и протянул ей бокал, в который налил в два раза меньше алкоголя, чем в свой.
Она подождала, пока он сделает большой глоток, и тоже немного отпила из бокала.
– Вы рассердились.
– Почему вы так решили?
– Вы и слова не сказали с тех пор, как мы уехали из «Цыганского барона». Нет, даже раньше. После моего танца… – Она задумчиво смежила ресницы и набрала в грудь побольше воздуха. – Мое поведение вас смутило. – При мысли о том, что этот человек, с которым ей так легко общаться, счел ее поведение неприличным, сердце Харриет заныло.
– Нет, – поспешно ответил он. Харриет с трудом изобразила вымученную улыбку. – Однажды я вел из центра Лондона в тюрьму человека в одних подштанниках и башмаках. Меня нелегко смутить.
Харриет, обдумывая это, кивнула, и брови ее взлетели вверх.
– Вы рассердились, потому что в танце я использовала вас?
Он молча наблюдал за ней.
– Я прошу прощения, Бенедикт. – Она вздохнула. – Я знаю, что вы человек очень сдержанный, и мне не стоило доводить вас до крайности. Но я надеялась, что это вас рассмешит. – Харриет выдавила жалкую улыбку, исчезнувшую сразу же, как только он осторожно поставил пустой бокал и шагнул в ее сторону.
Бенедикт крепко взял Харриет за локти и повернул спиной к себе.
Бенедикт подошел к ней близко. Слишком близко. Он прижался грудью к спине Харриет.
У нее вдруг возникла странная мысль – не будь она такой высокой, они бы не подходили друг другу так здорово. Ощущая спиной тепло Бенедикта, Харриет впервые в жизни искренне порадовалась своему необычному росту.
– Бенедикт? – пискнула она.
– Ш-ш… – Его влажное дыхание щекотало ухо, ласкало изящные завитки волос.
Ресницы Харриет затрепетали.
Бенедикт отпустил ее локти, его пальцы легонько пробежались по ее рукам и сжали плечи. Потом его руки скользнули под сюртук Харриет, прошлись по ее спине, она почувствовала, как ладони двинулись дальше, к талии и бедрам.
Харриет так крепко вцепилась в бокал, что стекло чудом не треснуло.
– Это смешит вас, Харриет? – шепнул он ей на ухо.
Харриет вздрогнула и помотала головой.
Он долго молчал, положив руки ей на бедра, и тут Харриет сообразила, что видит их отражения в позолоченном зеркале над камином. Губы ее были ярко-красными, а глаза сверкали от внутреннего жара. Бенедикт, увидела она, стиснул зубы и зажмурился.
– И как вы себя чувствуете? – Он открыл глаза, и взгляды их в зеркале встретились.
Харриет сглотнула.
– Как под пыткой.
Бенедикт улыбнулся, и Харриет опустила голову, не желая видеть удовлетворения в его взгляде.
Его губы мазнули ее ухо так легко, что сначала она решила, будто ей это почудилось. Он шевельнулся и легонько поцеловал и другое ухо.
Уголки губ Харриет дернулись, она бессознательно откинулась назад, поближе к теплу Бенедикта.
– Я чувствую себя как под пыткой, – проговорил он ей в шею (по рукам Харриет побежали мурашки), – всякий раз, как нахожусь рядом с тобой.
– Прошу прощения, – сказала Харриет, не придумав лучшего ответа.
Она кожей почувствовала, что он улыбается.
– Не нужно. Просто пообещай, что однажды пытка окончится.
– О… – Харриет пришла в замешательство.
Он засмеялся гортанным смехом и поцеловал ее в шею. Его руки скользили по ее животу, жар от ладоней обжигал сквозь рубашку. Одной рукой он обнял Харриет за плечи и крепко прижал к себе, а другой накрыл ее правую грудь, словно это был самый изысканный и вкусный персик на свете.
Харриет ахнула. Чтобы надеть мужской костюм, она сняла корсет, и теперь только тонкий батист рубашки отделял ее от руки Бенедикта. Она почувствовала, что сосок – уже напрягшийся от его прикосновения – чувственно уперся в его ладонь. Он слегка сжал грудь, словно проверял спелость фрукта.
– Харриет? – Ее имя, произнесенное прерывистым голосом, резко задело кожу.
Она подняла ресницы и встретилась в зеркале с его вопрошающим взглядом. Скулы его напряглись от душевного волнения, а в глазах пылал огонь, не имеющий никакого отношения к жару камина.
– Да, – шепнула она.
Этот поцелуй в шею был крепким, и руки Харриет начали дрожать, когда она почувствовала, что он покусывает ее зубами. Бенедикт отпустил ее грудь, и Харриет невольно застонала, вжавшись в его жаркое тело так сильно, что он шагнул назад и негромко рассмеялся.
