После налёта избитая и изнасилованная женщина смогла как-то устроиться в этой общине изгоев. Вторая взятая в плен женщина, не выдержав насилия, умерла через три дня, а Оля выжила и, руководствуясь принципом «разделяй и властвуй», потихоньку выбралась в атаманши. Узнав от гонца историю о находке, она поняла — это шанс. Последний шанс на нормальную жизнь. Женщина разработала нехитрую комбинацию и осуществила её. Вот и всё. Иван облегчённо выдохнул.
«Слава Богу — Док ни при чём!»
На центральной площади Бахчисарая собрались все. Вообще все. Жители самого посёлка, двух маленьких хуторов и несколько бирюков.
Пятеро оборванцев лежали на земле, привязанные ремнями за руки, за ноги и растянутые, словно морские звёзды. Красивая женщина спокойно сидела на земле в двух шагах от крайнего. Внезапно тот повернул к ней голову и лихорадочно зашептал.
— Оленька, я тебя всегда любил. Слышишь? Я. Тебя. Люблю! Я тебя-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Страшный крик оборвал его страстный шёпот. Толпа вздрогнула и попыталась рассыпаться.
— Стоять!
Рык Ивана плетью стеганул по нервам. Люди присели и на полусогнутых вернулись на свои места.
— Смотреть сюда! Так. Будет. С каждым. Кто. Пойдёт. Против. Меня!
Иван махнул деревянным молотом, и второе колено несчастного превратилось в кашу. Мужик завизжал, а Оля даже бровью не повела.
— Ваня. — Голос её был на удивление спокоен. — Ты, когда с ними закончишь… пожалуйста, ради памяти Коли. Убей меня быстро, ладно?
Среди зрителей снопом, без чувств, на землю рухнула Светлана, женщины заплакали и запричитали, а мужчины онемело смотрели на этот ужас.
— Конечно, моя хорошая. — Иван подмигнул старой знакомой и принялся махать молотом.
Иван обманул. Ольгу постигла та же участь, что и остальных.
А продажного гонца Олег просто-напросто повесил.
ГЛАВА 5,
в которой Иван плачет, а потом успокаивается
О чём поёт ночная птица…
К. Никольский
Всю следующую неделю Иван не мог толком спать. В ушах постоянно стояли вопли тех несчастных, что попали ему под руку. Зачем он это сделал, Маляренко не знал. Вот не знал, и всё тут! Ещё в Юрьево, глядя, как моется в бане Оля, Иван совсем уж было решил пощадить всех этих уродов и пожизненно загнать их по дешёвке в рабы. Например, Звонарёву на лесопилку. А Олю подарить Борьке. И забыть про них, как про страшный сон. И жить долго и счастливо.
Но когда связанных пленников привели в Бахчисарай, Ивана «понесло». Башка онемела совершенно, и что он будет делать в следующий миг — не знал никто. Даже он сам.
А очнулся Маляренко уже ПОСЛЕ всего этого. Он стоял с окровавленной деревянной кувалдой, а перед ним, на земле, извивались и кричали шесть изломанных тел с раздробленными коленями и локтями, И Оля. Почему-то голая. И тоже изломанная.
С трудом подавив рвотный позыв, Маляренко велел вывезти их за огороды и выбросить.
— Чтобы сдохли! Увижу, что кто-нибудь их попробует добить…
Голова снова стала неметь. Глаза застилала пелена. Это было восхитительно! Иван отдался этому безумию полностью и с восторгом.
«Нахрен этого бояться! Это я! Я — такой!»
Окончательно в себя Иван пришёл уже дома. Рядом с любимой. Рядом с Бимом и с лодкой.
И тогда начался отходняк.
Маша тихо плакала в новую синтепоновую подушку и старательно делала вид, что она НЕ БОИТСЯ. Но она боялась. Боялись все. Даже двухметровый Олег прижух и казался ниже ростом. В порту воцарилась тишина.
Его огромный по всем меркам дом неожиданно превратился в общежитие. Одну комнату занимал Франц. По соседству жили Сашка с Таней, которая ухаживала за соотечественником. Ещё одну, самую большую комнату временно занимали Олег с супругой и двумя дочками. Ну и Семёныч с женой и сынишкой жили в четвёртой спальне. Ване и Маше, у которой живот уже начал выпирать, осталась одна спаленка и ещё одна комнатушка. В общем, негусто. Да и шум, особенно от младенцев, по ночам стоял такой, что Иван предпочитал спать на веранде.
Открытая всем ветрам веранда, пристроенная к дому, обсаженная цветами и завитая вьюнком, оказалась прекрасным местом для отдыха. И можно было не напрягать Машеньку своим присутствием.
«Как же так? Она меня боится! Я — чудовище? Почему? Зачем я ЭТО сделал? Ведь для чего-то я это сделал! Не может быть, чтобы это было ПРОСТО ТАК!»
На глаза навернулись слёзы, и Ваня, лёжа на топчане, отвернулся к стене и заплакал.
— Вы знаете, Борис, я не понимаю…
Тихие голоса, доносящиеся с недалёкого крыльца, разбудили Ивана. Стояла глубокая ночь. На мощёной площадке между верандой и лодочным сараем в каменном очаге слабо мерцал огонёк. С моря дул свежий и вкусный морской ветер, смешивающийся с одуряющим запахом цветов и разнотравья, а полная луна заливала всё это великолепие волшебным серебристым светом. В кустах, высаженных на набережной, пела ночная птица.
«Как в сказке!»
Иван осторожно приподнял голову с подушки. На крылечке, спиной к нему, сидела Маша. Перед ней, на лавочке, Борис. Там же крутился Бим.
«А, ну да. Он же сегодня дежурный…»
— …как он мог? Такая страшная жестокость. — Голос жены подрагивал.
В животе у Вани разлился жидкий азот.
Боря поправил на плече ремень автомата и устало потёр шею.
— Мария Сергеевна, а почему вы думаете, что хозяин жесток?
— Как? Вы же всё это видели сами, Борис. Что с ним произошло? Почему?
«Почему. Если б я знал!»
— Да. Да, Мария Сергеевна. Я. Это. Видел. А ещё я видел, как Надежда Фридриховна пряталась от шефа. Избегала встреч с ним. Ещё я видел, как Стас, разговаривая с шефом, смотрел в пол и не смел поднять глаза. Хотя разговор-то был — ни о чём. Просто трёп, и Иван Андреевич был очень дружелюбен. И я видел, что когда Серый, несмотря на запрет, всё-таки добил этих… хозяин воспринял это с огромным облегчением.
— Разве нельзя было их простить?
— Простить? Их? Каждый выбирает свой путь. Они выбрали свой. Сами. Никто их не заставлял. Очень многие ведь там, на хуторах, живут и ничего… хотя тяжко живут, без женщин, в шалашах и пещерах. Но на кривую дорожку же их не потянуло. А эти… Зато у вашего ребёнка, Мария Сергеевна, будет долгая и счастливая жизнь. Поверьте. И у нас. У всех.
Борис обвёл рукой вокруг.
— Мы все теперь — ВАША семья. И казнь — это не наказание и не проявление жестокости. Это послание. Всем остальным. «Мою семью не трогать!»
Ветер шумел листвой, и отдельные слова Иван разбирал с трудом. Холод постепенно исчезал. Слова Бориса, обычного работяги, поразили его до глубины души — перед ним открылся совершенно иной человек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
