Глухо звучали прощальные слова, переходили с места на место телевизионщики, стараясь выбрать ракурс поэффектнее. Два опера под видом журналистов усердно фотографировали толпу.
Супруга подполковника в элегантном траурном наряде все порывалась лечь на крышку гроба и обхватить ее. Сын с дочерью удерживали ее, шепча на ухо что-то успокаивающее.
У могилы Лены стояли главным образом сестрички и нянечки. Родителей у нее не было. Девушки плакали, пожилые няни со строгими скорбными лицами время от времени вытирали глаза кончиками темных косынок. Одна из медсестер, очевидно подружка, глухо рыдала. По лицу размазалась тушь с ресниц. Какой-то телеоператор старался поймать ее лицо в кадр.
Наконец все кончилось, и толпа тихо двинулась к воротам кладбища. К генералу подошел Любомудров.
— Неважно себя чувствуете, Иннокентий Михайлович?
— Хуже некуда, — ответил генерал. — Лучше бы отлежался дома. Знал ведь, что, во-первых, утверждения наших психологов, будто маньяк всегда приходит на похороны своих жертв, — бред. А если и так, то это утверждение никак не относится к Выродку. До сих пор ОН не приходил на кладбище ни разу.
— Да, это верно. Тем более что ОН мог не опасаться засады. Никто бы не осмелился брать ЕГО на кладбище. Но скорее всего похороны ЕГО не интересуют, ведь фотографироваться ОН не любит. Есть что-нибудь новое?
— Ничего особенного. Колдуют над анализами в лаборатории. Но что это даст? Послушайте, — вдруг решил отвлечься от неприятной темы генерал. — А правда, что „Стремительное время“ и телевидение заплатили вдове за интервью и театрализованную сцену у могилы?
— Возможно. А почему бы и нет? Вдове небольшая, но поддержка.
— А сестричку, значит, обошли вниманием? Некому устраивать сцены над гробом?
— Иннокентий Михайлович, вы несправедливы. Вам нужно или опохмелиться, или полежать денек.
Генерал собрался было вспылить, но сдержался. „Что это я в самом деле? Он-то здесь при чем? Да и вообще все ни при чем. В себе надо разобраться!“
Успенский почувствовал себя вдруг очень одиноким.
У ворот кладбища старушки торговали живыми и искусственными цветами. Ветер, налетая порывами, шуршал пылью.
В машину рядом с генералом уселся охранник. Успенский взглянул на одинокую фигуру журналиста, хотел его пригласить в машину, но махнул рукой и коротко сказал водителю: „Домой!“
Журналист шел погруженный в свои мысли, которые, прямо скажем, были невеселыми. Пока Выродок обыгрывал их всех и, что самое страшное, жертвами в этой игре были люди. Оставался еще шанс найти врача-изверга, но как с его помощью заманить в ловушку Выродка, Любомудров пока не представлял.
— Здравствуйте, Игорь Дмитриевич!
Давно не виделись! Любомудров вздрогнул, сердце бешено забилось. Он невольно оглянулся.
Собеседник рассмеялся.
— Прежде чем подойти к вам, я удостоверился, что за вами никого нет.
Рядом с ним шел блондин с длинными волосами, бородкой, в темных очках.
— Значит, вы все-таки решили прийти на похороны.
— Да, решил поинтересоваться. Я изредка, правда, но бываю на похоронах жертв. И каждый раз жалею, что пришел. В землю они уходят так же бездарно, как и жили. Очень примитивно. Но зато я встретил вас и решил воспользоваться случаем, поговорить. Игорь Дмитриевич, вы не выполняете своего обещания. Я не видел в прессе ни одной статьи, объясняющей мои взгляды. Боюсь, что настанет момент, когда мне придется силой заставить писать обо мне!
— Не стоит. Я бы вам в свою очередь предложил сдаться!
— Ужасно неудачно начинаете разговор. Слова „сдаться“ в беседе со мной употреблять не следовало бы. Но любопытно, какие аргументы вы приведете за то, чтобы я согласился, как минимум, на „лечение“ в психушке?
— Я был под Лугой. Я видел место, свалку останков ваших последних жертв. Это отвратительно и бессмысленно. Будь на то моя воля, я бы немедленно сдал вас органам.
— Всего лишь? Я думаю, вам следовало бы меня пристрелить.
— Послушайте, Н. Б., так ведь вы себя называете? Вы больны.
— Да, болен. Болен новой религией, новым божеством. Я скоро сольюсь с ним и стану Богом. И тогда начнется здоровье для меня и для всего человечества. А кто вокруг здоров? Где точка отсчета? Лично я вижу вокруг себя только нравственных уродов и монстров. И почему вы решили, что я болен? Только потому, что во имя будущего блага всего человечества я уничтожил несколько… ну, пускай несколько десятков ничтожных тварей? Гитлер был, конечно, дилетант, но у него была неплохая фраза: „Славяне — навоз истории!“ Очень неплохо! Только почему славяне? Все народы, все толпы, все быдло должно послужить питательной средой для произрастания моих будущих поклонников и рабов!
А насчет душевного здоровья… Два ваших лидера в Кремле поспорили, кто из них главнее… Ладно бы, если бы еще они делили что-то путное, а то ведь вся разборка была из-за личных амбиций! И на этом основании один из них ввел войска (если бы на самом деле пушечное мясо — восемнадцатилетних сопляков!) в Чечню! Десятки тысяч погибших — стариков, женщин и детей… И это у вас считается образцом нравственности, это достойно званий, орденов, денег… Странно! Не вижу логики… Я делаю то же самое, а вы меня оскорбляете, ловите, пытаетесь убить… Да, я делаю это в несоизмеримо меньших количествах, но подождите, дайте срок…
— Я бы и пристрелил вас, если бы был уверен в успехе. Но ведь вы наверняка опередили бы меня. Тогда некому будет говорить с вами, некому преследовать. Я ваша тень, Н. Б. Я, если хотите, ваша совесть!
— О! Как вы глубоко пытаетесь копать. Однако начнем с того, насколько все то, что я сделал, бессмысленно. Недавно Бог тряхнул Нефтегорск. Погибло более двух тысяч человек, В Корее рухнул ни с того ни с сего универмаг. Бог прибрал более тысячи человек. Все это, заметьте, просто так, без всяких оснований. Во всяком случае, без видимых НАМ оснований. Бог, между прочим, диктует людям законы совести. И никто не смеет упрекнуть ЕГО в том, что ОН творит что-то аморальное. Ваш покорный слуга ликвидировал двух человек. И вы являетесь ко мне и требуете, чтобы я сдался властям и был наказан. А ведь у меня побольше оснований для того, чтобы сделать то, что я сделал.
— И на каком же основании вы берете на себя функции Бога?
— Прежде всего должен вам сказать, что у меня есть свой Бог. И не надо смотреть на меня как на сумасшедшего. Вспомните нашу последнюю встречу. У НОВОЙ НЕВЕДОМОЙ доселе расы должен быть НЕВЕДОМЫЙ доселе Бог. Могу согласиться с вами, что это ваш Бог одарил МЕНЯ новым МОИМ Богом.
— Но ведь можно же бороться с этим вашим чудовищным божеством!
— И в этом мне помогут врачи в психбольнице, хотите сказать вы. А я вам говорю: нет! Не помогут! До тех пор пока последний из созданных мной, кстати, с помощью врачей, двойников не объединится со мной, пока мы не превратимся в единое целое, я должен буду делать то, что делаю. Вы можете считать меня психически больным человеком, но могу вас заверить: то, что происходит со мной и во мне — реальность. Верующие обычно говорят, что во всех своих делах видят волю Божью, часто многие из христиан утверждают, что Бог постоянно предоставляет им доказательства своего существования в виде неких невидимых знаков. Так почему же их, достопочтенных членов общества, не считают умалишенными?
— Потому что знаки, которые они видят или чувствуют, направляют их по пути любви и добра!
— Ах, ах! Умилили! Да почем вы знаете, что люди, которых я принес в жертву своему Богу, добродетельны и моральны? Возможно, они гораздо более аморальны, чем тысячи погибших в Нефтегорске, Возможно, мое божество моей рукой вершит величайшее благо для человечества, не говоря уже об окружении погибших.
Да и потом, я ведь уже вам объяснял про навоз истории. Все это уже было, было… Ваши коммунисты уничтожили треть населения своей страны — во имя чего? До сих пор не ясно! В Кампучии был славный паренек Пол Пот, он тоже уничтожил треть, но уже в гораздо кратчайшие сроки… И вообще у него начала вырисовываться конструктивная идея… А я просто пойду дальше — я уничтожу почти все человечество! И вот оставшиеся — после небольшой лучевой и хирургической обработки — станут родоначальниками Новой Расы! Там уже не будет национальностей, а будут фантастические, необъятные возможности, чтобы править и наслаждаться… жизнью. А тут вы с какими-то глупостями… Ей-богу, вы меня разочаровываете все больше и больше… Я ведь могу и не посмотреть на наше душевное сродство…
— Вы не вправе судить людей. Не вправе судить их и ваше божество. Они сами! Понимаете, сами должны пройти свой путь до естественного конца. И только после их смерти…
— Да, да, я знаю. После смерти и всеобщего воскресения…
— Что бы вы ни думали о религии и Боге, только безумие может двигать вами. Ваш Бог безумен, и я постоянно буду рядом с вами, доказывая вам эту истину до тех пор, пока вы не уничтожите меня или я вас.
