- Спасибо вам, Женя, - Игорь встал со стула и сделал шаг к двери. - Вы все очень подробно рассказали. Но нам еще будет нужна ваша помощь. Вы сможете завтра с утра приехать на Петровку?
- К вам? - невольно вырвалось у Жени, которая от радости потеряла контроль над собой.
- Не совсем. Вас проводят в лабораторию, и там с ваших слов будет составлен композиционный портрет того человека. С завтрашнего дня на всех выступлениях группы "Би-Би-Си" будут присутствовать наши сотрудники, они попытаются найти преступника. Для этого у каждого из них должно быть чтото вроде фоторобота.
- А вы там будете? - настойчиво спросила она.
Игорь пожал плечами.
- Не знаю. Это не от меня зависит. Но вы не бойтесь, Женечка, вас там и без меня никто не обидит.
"Женечка... Вас никто не обидит..." Да что он говорит такое? Разве в этом дело? Обращается с ней как с маленькой, которая боится чужого дядю. Неужели все напрасно, неужели Игорь, как и ее отец, продолжает считать ее ребенком? Она так старалась, из кожи вон лезла, даже отца выгораживала, вместо того чтобы рассказать всю правду о том кошмаре, в котором ей приходится жить, и выходит - все зря? Нет, нельзя допустить, чтобы все закончилось так бесславно и по-дурацки, надо срочно исправлять положение. И снова постараться выглядеть разумной и рассудительной.
- Вы не поняли, Игорь Валентинович, - строго произнесла Женя. - Я же рассказала вам о папе, а вы ничего не поняли. Если я скажу, что должна завтра поехать в уголовный розыск именно к вам, папа спокойно меня отпустит, потому что мы оба с ним теперь вас знаем. Если же я поеду к совершенно незнакомым людям, он начнет настаивать на том, чтобы непременно ехать вместе со мной, потому что он-то как раз будет бояться, как бы меня там не обидели.
- И что в этом плохого? Приезжайте вдвоем, - предложил Игорь. - Я предупрежу, что вас будет двое, вам обоим выпишут пропуска.
- У папы завтра ответственные деловые встречи, ему придется их отменить. Это во-первых.
- А во-вторых?
- А во-вторых, мне будет очень трудно общаться с вашими сотрудниками в папином присутствии. Они будут смотреть на меня и не понимать, почему я веду себя как маленькая, почему приехала с папой, как будто мне десять лет, и почему этот папа контролирует каждое мое слово. И если ваши сотрудники начнут задавать мне вопросы, я не смогу быть с ними откровенной.
Игорь немного подумал, потом кивнул.
- Что ж, это аргументы весомые. Хорошо, давайте скажем вашему отцу, что вы приедете лично ко мне.
То есть как это "давайте скажем"? Нет, так не пойдет. Никаких "давайте скажем", она должна добиться того, чтобы завтра действительно снова увидеться с Игорем. Но как же это сделать? Женя лихорадочно пыталась что-то придумать, но ничего в голову не приходило. Ладно, пусть хотя бы так, главное - устроить, чтобы отец не потащился с ней на Петровку, а там она что-нибудь придумает. Впереди еще полдня и целая ночь, может быть, найдется какое-нибудь решение.
* * *
Светлана уже стояла на пороге, собираясь уходить, когда ее вернул в комнату телефонный звонок. Звонок был междугородный, и она сразу поняла, что это родители. Кроме них, никто из других городов ей не звонил. Светлана на мгновение задумалась, борясь с желанием не брать трубку. В конце концов, сейчас середина дня, кто сказал, что она непременно должна находиться дома? Но здравый смысл взял верх. Если сейчас не ответить, родители будут названивать до глубокой ночи, так что разговаривать с ними все равно придется, лучше уж сразу отмучиться. Нельзя сказать, что Света Медведева не любила мать и отца, наоборот, она относилась к ним очень нежно, просто выслушивать нотации не хотелось, а в том, что эти нотации последуют, она была более чем уверена. Так и оказалось.
- Почему ты дома? - сразу же требовательно вопросила мать. - Сегодня выходной, такая чудная погода, а ты дома сидишь, вместо того чтобы дышать свежим воздухом. По телевизору передавали, у вас там тепло и солнечно.
Мать никак не могла взять в толк, что у артистов понятия "выходной день" и "воскресенье" почти никогда не совпадают. И потом, что значит "чудная погода"? Это у них там, в новосибирских телевизионных сводках синоптиков, погода в Москве чудная, а на самом деле здесь стоит такая жара - дышать невозможно, вместо воздуха в легкие попадает расплавленная каменная пыль. Но Света за четыре года, проведенных вдали от родного дома, приобрела достаточный опыт в общении с родителями и научилась строить разговор так, чтобы давать минимум поводов для нравоучений и причитаний.
- Ты меня на пороге поймала, мамуля, - весело прощебетала она. - Я как раз собиралась уходить. Еду за город.
- Почему не с утра? Чего ж ехать среди дня, через пару часов уже возвращаться придется.
- Мамуля, я сегодня ночью работала, домой пришла только в четыре часа. Что ж мне было, в семь утра подниматься? И потом, до вечера еще далеко, я успею воздухом надышаться.
- Эта твоя работа! - горестно вздохнула мать. - Не доведет она до добра. Все здоровье растеряешь. Ты в институт поступать думаешь или опять в этом году дурака валяла и не подготовилась как следует?
Ни в какой институт Светлана и не думала поступать, но для успокоения родителей каждый год врала, что подала документы, сдает экзамены, а потом не проходит по конкурсу. Спорить с этим было трудно, хотя отец и ворчал, что надо не в ночных клубах песенки распевать, а нанимать репетиторов и готовиться к экзаменам, коль самостоятельно она их сдать на хорошие оценки не может. Света на это резонно отвечала, что репетиторам надо платить, и платить немало, а работа в ночных клубах дает возможность заработать только на жизнь. Зарабатывать же столько, чтобы хватило и на жизнь, и на репетиторов, могут только те, у кого есть хорошая специальность, а специальность эту можно получить исключительно в институтах, куда Свету пока не берут. Против такого порочного круга даже всезнающий отец средства не находил.
- А что у тебя в личной жизни? - поинтересовалась мать, когда с обсуждением перспектив получения высшего образования было закончено. - Есть какие-нибудь перемены?
- Пока никаких. А каких перемен ты ждешь? Что ко мне заморский миллионер посватается? - пошутила Светлана.
- Я жду, что ты бросишь наконец этого своего никчемного алкоголика и начнешь устраиваться, как все нормальные женщины.
- Мама, я прошу тебя... - уныло пробормотала Света.
- Нечего меня просить! Это я тебя прошу, чтобы ты не связывала больше с ним свою жизнь. Он сидит у тебя на шее, живет на твои деньги и горя не знает, а что в будущем? Ни замуж выйти, ни ребенка родить, ни жить, как все люди, в приличной семье. Так и прокукуешь, пока он окончательно не сопьется и не умрет от цирроза печени. Сколько тебе тогда будет? Сорок? Пятьдесят? Неужели тебе не жаль тратить свою жизнь на этого подонка?
- Мама, он не подонок. Просто ему пока не везет. Но рано или поздно все образуется, вот увидишь.
Этот разговор возникал нечасто, у матери обычно хватало деликатности подолгу не вспоминать в телефонных разговорах о человеке, ради которого, собственно, Светлана и уехала в Москву, едва окончив школу. Но иногда, под плохое настроение, мать теряла обычную свою тактичность и высказывала дочери все, что думает о ее личной жизни.
Владимир Околович поразил воображение Светланы, когда та была еще совсем девочкой. Она увидела его в фильме, где тот исполнял главную роль. Надо ли говорить, что, когда театр, в котором служил Околович, приехал на гастроли в Новосибирск, Света бегала на все спектакли, где играл Владимир, и неизменно подходила к сцене, чтобы вручить ему букет цветов. Ей даже в голову не пришло задуматься над странным феноменом: в фильме, снятом десять лет назад, он играл главную роль, а в спектаклях ему причитались лишь незначительные эпизоды. Да какое это имело значение? Главное - она могла видеть своего кумира, дарить ему цветы, подходить совсем близко и прикасаться к его руке, передавая букет.
Околович, разумеется, не мог не заметить ослепительно красивую девчушку, тем паче что ему, играющему лишь крошечные третьестепенные роли, цветы уже давно никто не дарил. Да, когда-то, после триумфа фильма, где он сыграл свою первую и единственную в кинематографе главную роль, были и цветы, и поклонницы, и все, что прилагается обычно к славе молодого красивого актера. Но с тех пор много воды утекло, а имеющиеся от природы дефекты характера в совокупности с недостатком воли и избыточной любовью к спиртному постепенно свели его актерскую судьбу к жалким незначительным эпизодам на сцене театра, из которого его не выгоняли просто из жалости. Сниматься в кино же вообще перестали приглашать. И только неизвестно откуда взявшаяся красивая блондиночка с цветами, потрясающей фигуркой и изумительной кожей напомнила ему о былой славе. Было бы поистине странно, если бы Околович не воспользовался случаем. И однажды после спектакля Света, вручая своему кумиру очередной букет, почувствовала, что он вкладывает ей в руку записку.
