– Было, – она посмотрела на него, будто удивилась: вот это и все? Это же пустяк, обычное дело.
– Расскажите мне подробно, как вы провели день накануне, семнадцатого.
– Накануне? – она задумалась, вспоминая. – В тот день у меня, кажется, был отгул. Мы поехали с Леней в наш гриль-бар, пообедали.
– Выпили?
– Нет, Леня не пьет… Потом вернулись в город, гуляли в роще. Мне надо было торопиться к портнихе, я отдала ей ушить джинсы. Мы попрощались, и я ушла. Он тоже спешил. На съемки.
– На какие съемки?
– Он контракт заключил на конном заводе с немцем из Германии. Снимки для ихнего журнала про наш конный завод…
– В котором часу вы приехали к портнихе?
– Без четверти пять.
– Почему вы так точно помните время?
– Она назначила мне к пяти. А когда я приехала, у нее еще сидела другая заказчица. Портниха еще спросила: "Что ты так рано?" Она не любит, чтоб в ее доме сталкивались клиентки.
– Понятно. Дальше. В тот день вы еще виделись с Локотком?
– Нет. Только по телефону говорили. Он позвонил, попросил, чтоб я сдала в ломбард вещи кое-какие.
– Это зачем же?
– Он никогда хорошие вещи дома не держит, боится, чтоб не обворовали. Знаете, что сейчас делается! Тем более, когда он уезжает на целый сезон. Обычно я и сдаю. А тут знакомый поляк привез много хороших вещей из Турции. Утром до работы, мы открываемся в двенадцать, я и пошла к Лене домой…
– У вас есть ключи от его квартиры?
– Да… Взяла сумку с вещами…
– Красивая сумка – зеленая с черным?
– Нет, – она удивилась. – Другую, большую, серую. Пошла в ломбард и сдала.
– Среди прочих вещей в сумке был и плащ?
– Ну да… А потом перед самым Лениным отъездом приехал приятель из Москвы за этими вещами. Леня покупал их по его заказу. Я пошла в ломбард выкупить.
– А почему плащ не выкупили?
– Леня сказал: "Забери все, кроме плаща. Пусть еще полежит".
– Понятно. Где сейчас Локоток?
– Там же, в Коктебеле.
– Что он так долго там?
– Он уезжает туда работать на сезон. С напарником из местных фотографирует на пляжах курортников.
– Когда он должен вернуться?
– На днях. Точно не знаю. С билетами сейчас трудно. Он собирался в Феодосию за билетом.
Михальченко сделал паузу. И Лынник, воспользовавшись ею, вставила свой вопрос:
– Все-таки, что случилось? Ему ничто не грозит?
– Ничего вам пока сказать не могу. Выясняем, – ответил он неопределенно. – Вот сверим время, посмотрим.
Она не поняла, о каком времени он говорит, только видела, что на лице этого крупного сильного мужчины опять появилась доброжелательность.
– Почему вас так интересует этот плащ? – спросила Лынник.
– Чужой он, Оля. Чужой… Хорошо. На сегодня хватит. Спасибо, что зашли. Уговор наш помните: никому ни слова, даже Локотку, – Михальченко подумал и добавил: – Это для его пользы.
– Конечно, конечно, – она поднялась.
Михальченко проводил ее до двери.
30
– Значит, говоришь, Локоток заключил контракт с конезаводом? Для этого журнала? – спросил Левин.
– Да, – Михальченко листал последний номер журнала, который Шоор подарил Левину.
– Смотри, какой шустрый. Сейчас уточним. – Левин снял трубку и набрал приемную директора. – Алло! Степана Яковлевича, пожалуйста. Скажите: Левин из прокуратуры… Нет, мы не договаривались. Он меня знает. Действительно, они были знакомы давно, лет пятнадцать назад в конюшне вспыхнул пожар, погибли две очень дорогие лошади, Левин надзирал тогда за следствием. И сейчас, ожидая пока его соединят с директором конного завода, он подумал, что есть бесчетное количество людей в городе, знавших его и кого знал он, которых когда-то коснулась беда или неприятность, ставшая невеселым поводом для знакомства. Большинство потом падало из его жизни, но кое с кем сохранились если не дружеские, то просто добрые отношения. – Степан Яковлевич? Левин… Да-да… Ничего, как все, так и я… А вы?.. Ну и слава Богу… В общем-то пустяк. Мне господин Шоор подарил журнал "Я – жокей". Что это за парень с вашими лошадками? Кто? Локоток? Ага… Он что, по контракту? Понятно. Нет, больше ничего, спасибо… Да, Степан Яковлевич, а господин Шоор не собирается к вам? Жаль… Всего доброго. – Он опустил трубку и сказал Михальченко: Красавчик на картинках, которые перед тобой, это и есть наш Локоток.
– Здоровый бугай.
– Это еще не порок.
– Брать его надо! По всему сходится, что билет Тюнена таксисту дал он!
– Это каким же образом брать? – усмехнулся Левин. – Нам с тобой брать уже никого нельзя. Мы кооператоры, Иван.
– Я не в том смысле. Надо Остапчука подключать.
– Так он и побежит. Он скажет: "Я, ребята, свободен, делать мне нехрен, поручите чего-нибудь!.." Ну, допустим, возьмешь ты с Остапчуком Локотка. А он тебе сунет: "Билет я нашел, дорогие товарищи сыщики, мне он не нужен был и я бескорыстно отдал его таксисту". И утер он вам, сыскарям, сопли.
– Где нашел билет?
– В паспорте, дорогие сыщики, а паспорт в роще под кустиком, я там его и выбросил… Рано нам хватать товарища Локотка. Что-то еще нужно, чтоб товарищ этот стал гражданином Локотком. Если, разумеется, у нас будут основания.
– Надо бы проверить и его график движения. Когда он явился на съемки? Сверить эти его показания с показаниями Лынник. А что если он скажет, что и плащ нашел?
– И плащ и билет? Не много ли находок для одного раза?
– Нашел плащ, а в кармане билет.
– Хорошо, – соглашался Левин на возражения Михальченко. – Но билет он бескорыстно отдал таксисту, а почему же плащ – в ломбард? Допустим, в милицию не захотел, боялся связываться. Но почему в ломбард, а не сразу в комиссионный? Тоже ведь вопросец, Иван. А ответ, по-моему, один: ждал, чтоб истек срок и плащ из ломбарда ушел в комиссионный анонимно… Поскольку хватать Локотка, как ты понял, нам уже не дано, полезно было бы с ним хотя бы побеседовать до его возвращения сюда. Там, в Коктебеле, будет эффект внезапности. Он кое-чего стоит.
– Значит, ехать мне в Крым?
– Неплохо бы, конечно, вместе с Остапчуком, тут ты прав, но… Не поедет Остапчук.
– Попробую его уговорить.
– Если удастся встретиться с Локотком, не переусердствуй, чтоб нам потом прокуратура шею не намылила. Не забывай, нам нужен всего лишь старик Тюнен. А дальше – дело не наше.
– Поглядим, – Михальченко бросил на стол журнал и вышел…
31
На каталожной карточке Левин написал: "В.Агафонов. "Расследование убийств. Методика. Рекомендации. Истории". Кооперативное издательство "Знамя труда".
– Мне нужна эта книжечка, – сказал Левин, протягивая карточку библиографу университетской библиотеки.
– Вам придется подождать, – сказала она и удалилась.
Эту библиотеку Левин помнил со студенческих лет, помнил запах ее гардеробной – теплый, влажный от пальто и зимних шапок, на которых таяли снежинки, – стук металлической решетки у двери на полу, когда об нее сбивали снег с обуви.
– Вы знаете, этой книги у нас нет, – дошел до Левина голос библиографа. – Может быть, в Академии наук…
В библиотеке Академии наук книги тоже не оказалось.
– Во время войны многие фонды погибли, – объяснила пожилая женщина в черном сатиновом халате. – Попробуйте обратиться к кому-нибудь из библиофилов. Вы профессора Нирода не знаете? Он историк, в пятидесятых годах работал в университете. У него очень хорошая библиотека. Иногда, правда, очень редко, в крайних случаях тревожим его. Ему уже восемьдесят семь.
– А вы не смогли бы дать мне его телефон?
– Только, пожалуйста, не ссылайтесь на нас, – она полистала алфавитную книжку и на обороте каталожной карточки написала номер телефона. – Его зовут Аполлинарий Дмитриевич.
– Спасибо…
Имя профессора Нирода Левин помнил со студенческих лет, знал, что тот заведовал какой-то кафедрой на историческом факультете, может в те годы и видел его, но сейчас не мог вспомнить, прошло около сорока лет… "Как позвонить, что объяснить?.. Вполне возможно, да и скорее всего этой книги у него нет, а сто других раритетов, которые мне не нужны, имеются. Он ведь историк, а не юрист… Но позвонить придется, деваться некуда, не выписывать же ее через академическую библиотеку из Москвы, из Ленинки! Это же сколько времени пройдет!.." – думал Левин, идя домой. Его не покидало ощущение, что с тех пор как он занялся поисками Кизе, прошли десятилетия и он никак не может выбраться из них в сегодняшний день… Он терял к этой истории интерес, в ней было какое-то занудство. Что ему за дело до полковника вермахта Кизе, убитого почти полвека назад, когда голова болит от своих каждодневных забот, вонзающихся в душу, как несмазанное сверло?!
