Жаклин пришлось закатать рукава и заткнуть верх юбки под корсет, зато желтый цвет шел ей больше, чем его кузине. «Может, надо отвезти ее в Лондон и одеть как следует? В шелковые богатые одежды. Купить ей драгоценности. Она просто создана, чтобы носить бриллианты», — думал Николас, шагая по густой траве.
К сожалению, он не в силах дать ей это. Даже если бы у него были деньги, он не стал бы тратить их на женщину, хотя, наверное, именно так и следовало бы устроить ее будущее. Сначала познакомить с плотскими утехами, затем отвезти в Лондон, приодеть, а потом передать кому-то, кто может предложить ей более роскошную жизнь. На данный момент это, очевидно, самое лучшее решение проблемы. И совесть у него будет чиста.
Конечно, если он сделает из дочери графа де Лорне содержанку, его могут осудить. Но ее отца нет в живых, гидроголовая революция сожрала все их состояние, а кроме того, это все-таки лучше, чем служить кухаркой…
Но Николасу не хотелось об этом думать. Не хотелось думать даже о том, сдержит ли она свое слово и будет ли ждать его возвращения. Слишком уж сложные чувства это все вызывает, в том числе чувство вины и сожаления. Надо просто наслаждаться прекрасным днем. Он не из тех мужчин, которых волнуют подобные сантименты.
На данный момент форель и лосось поважнее этой маленькой кровожадной француженки. Он разберется с ней, когда вернется домой. Независимо от того, там она будет или нет.
Николас с трудом отыскал нужное место — так все разрослось за двадцать с лишним лет на берегу реки. Но он не был уверен, что именно здесь рыбачил ребенком. Не легче оказалось и разобраться в старых приспособлениях для ловли рыбы, которые Тавви разыскал в хижине. Наконец, кое-как справившись с этим, он растянулся под большим деревом. Солнце так приятно пригревало, удочка была закинута, оставалось лишь ждать, когда клюнет. Он выбросит из головы все мысли и сосредоточится только на рыбной ловле. Все остальное — потом.
Блэкторн задремал на солнцепеке. Несколько часов спустя его и разыскала тут Жаклин. Он издалека услышал, как она пробирается через густую траву, и усмехнулся. Ей-то, несомненно, кажется, что она действует незаметно.
Растянувшись на траве, Николас размышлял, что она задумала. Решила нарушить их перемирие? Он никогда не встречал женщину, обладающую чувством чести. Трудно ожидать, что эта, лелеющая столь кровожадные планы, окажется первой. Кроме того, он ведь четко объяснил ей, что его собственные обещания для него ничего не значат. Почему ее должно связывать слово, если оно не связывает его?
Он оставил ей для готовки нож. Тупой, конечно, но она могла успеть заточить его. А может, ей удалось найти ружье, которое он не нашел?
Блэкторн задумался. Он выше ее на целый фут и значительно тяжелей. Конечно, он справится с ней, даже если у нее с собой нож, но она должна была бы это понимать.
Вот ружье — другое дело. Если она его нашла, то может разнести ему голову на мелкие кусочки.
Но эта мысль лишь слегка встревожила его. Вряд ли она сумеет зарядить ружье, а если и справится с этим, то наверняка промажет. Хотя он мишень далеко не мелкая. И потом, у него есть преимущество: она не знает, что он слышит, как она приближается. Ей не так-то уж будет легко убить его, даже если она решится это сделать.
Николас слышал, как она тяжело дышит. Значит, в руках у нее что-то тяжелое. Может, она все-таки нашла ружье?
Жаклин была ближе, чем ему сначала показалось. «Дурак, что оставил такие явные следы и облегчил ей задачу, — лениво подумал Николас, не открывая глаз. — Дурак, что поверил ей». Прятаться было поздно, да ему и в голову не пришло нырнуть в кусты. И не потому, что он так заботился о своем достоинстве. Просто стоит ли его жизнь таких усилий?
Николас почувствовал, что на лицо его легла тень. Значит, она наклонилась над ним. Он ощущал исходящий от нее слабый запах цветов и щелочного мыла.
— Николас, — сказала Жаклин после долгой паузы.
Блэкторн открыл глаза, ожидая увидеть ствол ружья, глядящий прямо ему в лицо. Но Жаклин просто стояла рядом. Она была похожа на пастушку; в руках у нее было не ружье, а тяжелая корзина.
Блэкторн сел и молча уставился на нее. Ей удалось принять ванну — волосы были влажными, и отдельные пряди, высыхая, завивались. Она что-то сделала со своей одеждой: рукава платья были укорочены — наверное, тем ножом, который он ей оставил. Верхние две пуговицы были расстегнуты, и он в жизни не видел ничего более эротичного, чем эти два дюйма влажной розовой кожи у ворота.
— Ты испытываешь меня, дорогая, — медленно сказал он. — Если ты действительно не хочешь, чтобы я прикасался к тебе, то постарайся не выглядеть столь прелестно.
Жаклин покраснела. Он не думал, что она на это способна. Но она быстро овладела собой, и на ее лице вновь появилось выражение холодного упрямства, которое ей так не шло.
— Я принесла тебе обед.
— Правда? Очень мило с твоей стороны. Что же подвигло твою темную душу на этот акт христианского милосердия?
Он протянул руку к корзине, но Жаклин не отдала ее.
— На твоем месте я бы воздержалась от рассуждений о моей душе. Твою ведь чистой никак не назовешь.
— Справедливое замечание. Ты ведь никого пока не убила, как бы сильно тебе этого ни хотелось. В отличие от меня. Хотя на этот раз моя жертва, кажется, пока жива. — Блэкторн взял корзину у нее из рук и заглянул в нее. — Ну, для одного еды тут слишком много. Ты разделишь со мной трапезу? Или я чересчур оптимистичен?
Жаклин заколебалась:
— Боюсь, что у меня нет выбора. Ты ведь мне не веришь?
— Ни капельки, — согласился он. — Так и будешь мне солнце загораживать или все-таки присядешь?
Жаклин села, решив, что нет смысла выводить его из себя по мелочам.
— Мне особенно не из чего было готовить, — оправдывалась она, пока он доставал из корзины горячий хлеб, масло и сыр.
Николас обратил внимание, что она положила в корзину бутылку вина из ящика, который притащил Тавви. «Наверное, рассчитывает напоить меня, — подумал он, усмехнувшись про себя. — Думает, что с пьяным со мной легче справиться. Только одной бутылки ой как мало!»
Жаклин достала нож. Как Николас и предполагал, он стал значительно острее. Они молча ели, слушая журчание реки, вздувшейся от выпавших дождей, и легкий шум ветра в листьях деревьев. Николас наблюдал за ней через полуприкрытые веки. Такой вкусной еды он не ел вот уже лет двадцать. «Странно все-таки, — думал он, — мы смертельные враги, она боится и ненавидит меня, а на душе у меня так покойно и мирно…»
Он сам разрушил этой покой, отнюдь этого не желая.
