в меня стреляли, пытались ударить лошадь саблей и проткнуть пикой. Но я ничего не чувствовал и продолжал маховик смерти, к ужасу вопящей толпы врагов.
Будто из глубины слышу команду к отступлению и быстро оглядываюсь вокруг. Османы начали поворачивать назад, под ногами творится какая жуть из мешанины умирающих людей и животных. Одновременно вернулись звуки с запахами, которые явно не доставили бы удовольствие более утончённой натуре. Для меня теперь понятно, что смерть пахнет пóтом и дерьмом из распоротых кишок. Но мне нравятся запахи сотен умирающих и уже подохших турок. Мне по сердцу эта какофония стонущих и просящих милосердия безжалостных тварей много лет насиловавших мою Родину. Размазываю в тесто башку, вскочившего врага и разворачиваю своего коня. Успеваю заметить совершенно безумный и одновременно восхищённый взгляд Пахома. Перескакивая через груду тел, замечаю раненого казака, пытающего выбраться из-под упавшей лошади. Помогаю молодому парню, вроде как из нашего полка и устремляюсь в сторону русских войск. Артиллерия тем временем продолжила свою кровавую жатву, заставив басурман окончательно дрогнуть и начать паническое бегство. Вслед им раздался дружный залп пехоты и поскакал полк гусар, который был в резерве. Деморализованного врага надо добивать.
Доскакав до лагеря, передаю свою ношу другим раненым, которые могут ходить, и возвращаюсь на диспозицию. Пехтура тем временем бодрым шагом пошла на ретраншемент противника. Вернулись гусары, а артиллеристы продолжали обстрел. Позже я узнал, что нам очень повезло. Основная часть османской артиллерии была расположена в центре, где они ожидали основного удара.
Тем временем на позиции начала выходить вражеская пехота и строиться в боевые порядки. С моего места было не очень хорошо видно, но вроде это хвалёные янычары, ещё несколько десятков лет назад, наводившие ужас на европейские армии. Нынешнего русского солдата былыми заслугами не испугать. Пять лет назад они втаптывали в землю прусскую армию, считавшуюся лучшей на тот момент. Чего бояться каких-то визжащих на все лады дикарей, пусть с ружьями и ятаганами?
Дружный залп первой линии, далее перестроение и новый залп. В плотные ряды осман продолжают врезаться ядра, оставляющие кровавые прорехи. Ну а далее — русская классика! Я ещё не наблюдал штыковой атаки нашей пехоты. Могу сказать, что это волшебное зрелище. Только янычары не оценили его красоты и побежали. Не знаю как там у них со стойкостью, может, в прежние годы это были воины иного уровня. Нынешние же оказались весьма хлипкой субстанцией. Тем временем звучит сигнал, и мы опять начинаем разгоняться. Рубить бегущую пехоту гораздо более приятное зрелище, чем встречать грудью несущуюся на тебя кавалерию. Наверное, я схожу с ума или во сне проявляются мои маниакальные наклонности, но это непередаваемые ощущения. Что может быть прекраснее, чем уничтожать деморализованного врага, который веками убивал, насиловал и издевался над славянами? Пробиваю всмятку очередную усатую башку в тюрбане и врываюсь в узкий проход между заграждениями.
Далее пошла настоящая потеха. Вернее, резня во всей своей красе. Толпы обезумевших осман, часть их войск во главе с командирами пытающиеся навести порядок и очередная наша безумная атака на десятикратно превосходящего противника. Тут я замечаю всадников в знакомой форме, которые покидают лагерь и сопровождают какие-то повозки. В голове сразу созрел безумный план.
— Пахом, — ору ближнику. — Не отставай от меня.
Заметив утвердительный кивок казака, смещаю атаку вправо, где было меньше войск, чтобы не упустить уходящих сипахов. Сразу прорубиться сквозь бесконечные толпы осман не получилось. В какой-то момент они навели порядок в своих рядах и огрызнулись артиллерийским и ружейным огнём.
Но тут слева раздалось дружное «ура», значит, в центре наши войска тоже прорвали оборону басурман. Мы дружно усилили натиск, и враг в очередной раз дрогнул. Я с ближниками старался выбраться из этой кучи малы и догнать, убегавших всадников. С трудом вырвавшись из лагеря, мы устремились к небольшой колонне, которая пыталась уйти на запад, а не на юг, куда бежали отступающие турки. Через несколько минут бешеной скачки мы врубились в развернувшихся сипахов. Сегодня мне без разницы, какое количество врагов стоит на моём пути. Может это режим берсерка, адреналиновое отравление или просто безумие, но я бы даже один напал на этот отряд. Хруст проломленных черепов, очередные крики и стоны, пыль, запах пороха, протухших турецких мозгов и пота. В какой-то момент османы, охранявшие отход кавалькады просто закончились. Плохо, что и у нас были потери. Один из братьев повис на лошади, второй держался за руку, а Пахом так был измазан кровью, что было неясно чья она. Я подскакал к повозке, выстрелил в возницу, целившегося в меня из какого-то монструозного карамультука, и отодвинул полог. Это я удачно зашёл. Несколько разнокалиберных мешочков не могли быть ничем иным кроме денег. Хватаю один из них и быстро развязываю — золото. Тяжёлый, зараза. Прикрепляю два мешка побольше к седлу и быстро возвращаюсь к казакам. Спрыгиваю со своей лошади и ловлю турецкую. Быстро перекидываю мешки в седельную сумку, притороченную к седлу.
— Пахом, — говорю непонимающе смотрящему на меня другу. — Только не перебивай и постарайся сделать, как я скажу. Мы сейчас соорудим носилки для одного из братьев, и вы вернётесь в лагерь. Груз передашь доктору и скажешь ему, что это моё имущество. И ещё добавишь, что я расскажу ему кое-что о медицине, в обмен на хранение мешков.
Хорошо, что ближник был человеком понимающим и глупых вопросов не задавал. Мы буквально за пять минут соорудили носилки между двух коней. На одном сидел Пахом и следил, чтобы вторая лошадь не понесла. Один из братьев страховал её с другой стороны. Я тем временем вернулся к повозке осмотрел мешочки и взял себе небольшой с золотом и побольше с серебром. Боковым зрением замечаю, что османы начали возвращаться и тут же бросаюсь к убитым врагам. Каждый из сипахов был вооружён пистолетами, странно, что они ими не воспользовались, в отличии от нас. Несколько выстрелов остудили пыл нападавших, которых было не так уж и много. Сзади раздался топот, оборачиваюсь и вижу несущихся во весь опор гусар. Османы дали стрекача, а я первый раз за этот день выдохнул с облегчением.
— Что здесь происходит? — спрашивает молодой усач, весь покрытый пылью.
— Казна визиря, — отвечаю и показываю на повозку. — В этом шарабане золота совсем нет, а вот там впереди, турки охраняют целые две повозки.
Если я скажу, что глаза гусар и арнаутов, окруживших меня, полыхнули алчностью, то это будет преуменьшением. Их взгляды выражали самое искреннее желание помочь османам избавиться от ненужного золота и прочих ценностей.
В
