Неожиданно де Турнеэм напомнил о себе:
– Мадам пока могла бы пожить в Этиоле. А еще заняться разделом имущества с супругом и определением раздельного с ним проживания.
Король хмыкнул, это было очень толково. Жанну интересовало другое:
– Но вы вернетесь ко мне?
Турнеэм с тоской подумал, что все женщины дуры, даже самые умные. Нашла время для сантиментов! Но тут же убедился, что в сердечных делах сердце куда лучший подсказчик, чем разум. Людовик снова приподнял ее лицо за подбородок и нежно коснулся губ:
– Как вы могли подумать, что может быть иначе?
Король уехал в действующую армию на сей раз без любовницы и других дам, а сама Жанна действительно перебралась в Этиоль. Но не одна, ее сопровождали мадам Пуассон, младший брат Абель, де Турнеэм и еще несколько совершенно неожиданных лиц. О дополнительном сопровождении позаботился Людовик.
Король действительно размышлял над тем, каким теперь будет положение любовницы. Он слишком любил Жанну и слишком дорожил ею, чтобы просто держать в Версале на тот случай, если вздумается переспать с ней. Людовик решился…
Он лучше любовницы понимал, что ее ждет, сколь жесток может быть двор и как больно может ранить. Кроме того, королю вовсе не хотелось подставлять любовницу под насмешки придворных еще и потому, что в таком случае объектом насмешек невольно становился он сам. Нет, над его величеством не рискнули бы смеяться, но видеть, как любимая женщина попадает в нелепые ситуации, Людовик просто не мог. Одно дело – выплясывать с прекрасной Дианой в образе Тиса на маскараде, и совсем другое – иметь возможность танцевать с ней на обычном балу, вести за руку на торжественных приемах, сажать рядом в театре или за ужином. Ему не хотелось скрывать свою любовь или прятать за завесой тайны, тайна хороша до определенных пределов.
Людовик желал, чтобы та, которой он так увлекся, блистала при дворе, но к этому надо было готовиться. Прежде чем быть представленной ко двору, требовалось выполнить столько условий, преодолеть столько препятствий. И здесь одной их любви будет мало. Даже самой сильной страсти его величества мало, дама должна иметь имя.
Это было первым и непреложным условием. Значит, Жанне нужен маркизат, как было сделано для Вентимиль или Шатору. Но разница в том, что те уже были придворными дамами, а Жанна простая мещанка из Парижа. И неважно, что она в образованности, знаниях, талантах, умении ладить с людьми, уме могла дать сто очков вперед той же дофине – за рыжей дылдой стояло величие ее рождения, значит, для Жанны усилий требовалось много больше, чем для любой аристократки, а злословия будет в тысячу раз больше.
Перед отъездом Людовик решил серьезно поговорить с любовницей. Жанна откровенно испугалась, что король намерен отправить ее в Этиоль насовсем и попросту наезжать туда, когда станет скучно. Но она была согласна даже на это! Жизни без Людовика Жанна уже не мыслила.
– То время, пока я буду отсутствовать в Версале, вы должны потратить с толком. Чтобы быть представленной ко двору, этот двор нужно прежде изучить, иначе попадете впросак. Вы должны будете знать не просто каждого из придворных, нужно запомнить истории их семей, то, как к кому обращаться, что говорить и что делать в каком случае. Карнавалы закончены, мы больше не будем развлекаться в ратуше, а чтобы делать это в Версале, вы должны выучить тысячу и одно правило этикета и привыкнуть неуклонно ему следовать. Да, это обременительно, но это так, ни отменить в угоду вам этикет, ни как-то его переиначить я не могу. Придется привыкать, иначе неизбежны неприятные и даже смешные ситуации. Я не хочу, чтобы вы в них попадали.
Жанна прекрасно понимала все сама, она согласилась, что, пока Людовик воюет, ей нужно выучить, вызубрить, знать как заклинание, как молитву каждое положенное по этикету слово, каждый жест, каждый взгляд. Она обещала учиться и учиться…
Король надеялся, что природный такт и ум любовницы сделают свое дело, помогут ей освоиться достаточно легко.
– Кого бы вы предпочли в качестве учителей?
– О, сир, прежде всего тех, кого посоветуете вы сами.
Общими усилиями были выбраны аббат де Берни и маркиз де Гонто, кроме того, графиня д’Эстрад и госпожа де Тансен.
Это было исключительно разумное решение, Людовик показал себя не только влюбленным, но и очень заботливым человеком, он сделал все, чтобы любовница после того случая в ратуше больше не испытывала неприятных моментов. Во всяком случае, ему так казалось. И король преуспел.
Его величество и дофин отбыли в армию, вызвав бурю восторга со всех сторон. Тем более, что его новоявленная любовница уехала в свой Этиоль!
О, с каким восторгом двор принял это известие! Из уст в уста при дворе передавались новости:
– Эта парижаночка отправлена в свой лес!
– Король одурачил ее, сорвав прелесть загадочности и попросту бросив.
– Говорят, она даже делит имущество и отказывается от проживания с мужем.
– Она беременна, да-да, шесть недель!
– Куда же она с ребенком? Ведь после скандала супруг едва ли признает его своим.
– Я слышала большее: она уходит в монастырь и поклялась не возвращаться, пока король не попросит об этом!
– А!.. Но тогда она рискует умереть монашкой.
– Ах, как пикантно…
– А мне ее даже жаль, столько надежд и так скоро все закончилось.
Наконец при дворе точно узнали, что мадам д’Этиоль живет в замке Этиоль в Сенарском лесу вместе со своей матерью, дочерью, младшим братом, господином де Турнеэмом и еще несколькими не то гостями, не то… наставниками.
Людовик и здесь перехитрил двор, все, что делалось относительно Жанны, было под покровом тайны, никто не знал ничего. А Жанну действительно учили, пока король воевал, причем очень успешно – под его командованием была одержана блистательная победа под Фонтенуа, его любовница постигала азы придворного этикета, училась вести себя за столом, сдерживать эмоции (к чести будущей фаворитки, она так и не освоила эту науку, оставалась излишне эмоциональной и непосредственной, что часто ставилось ей в вину), зубрила, зубрила и зубрила.
Кроме того, Жанна много общалась с зачастившим в Этиоль Вольтером, которого совсем недавно назначили историографом двора. Он пел дифирамбы хозяйке Этиоля, очень надеясь, что в ответ та станет хорошо отзываться о нем в беседах с королем. Вольтер раньше остальных понял, что отношения у короля и Жанны всерьез и надолго, раньше многих других разглядел в ней то, что следовало разглядеть.
Но главным для самой Жанны были даже не наставления, а письма самого короля. Людовик писал ежедневно, подписываясь «Верный». Курьеры преодолевали многие мили, чтобы отвезти послание его величества и привезти обратно очаровательные, пахнущие розами листки, на которых красивым почерком рассказывалось о том, как мадам старательно осваивает придворную науку, чем занимается с утра до вечера, но, главное, как тоскует ночами и ждет возвращения возлюбленного. Каждое слово, каждая буква кричала: «Люблю! Люблю! Люблю!».
Жанна действительно жила в счастливом угаре, не задумываясь, что может вдруг проснуться.
Пока короля и дофина не было в Версале, двор тоже покинул его, разъехавшись кто куда. Поэтому-то никто не видел, что апартаменты маркизы де Шатору отделывают заново. Это был подарок короля своей любовнице, Жанна сказала, что ее коробит обилие ярких цветов, особенно большое количество красного и золотого.
– Чего же вы желали бы?
– О, я люблю розовые цвета, особенно приглушенные, люблю… – Жанна покрутила в воздухе ручкой, – бирюзовый, лазоревый, нежные оттенки зеленого… Но больше всего я люблю ваши глаза, сир.
Разве можно возразить против такого предпочтения?
Покои бывшей фаворитки отделывались согласно вкусам будущей. Фавориткой Жанна пока не стала, она еще пребывала в состоянии любовницы. Для фаворитки требовалось представление ко двору, а значит, имя.
С самого утра госпожа де Тансен без конца заставляла Жанну приседать в реверансе, вернее, они репетировали проход при представлении ко двору.
– Итак, – громко заявляла уже в двадцатый раз пожилая дама, – я королева. А вы мне представляетесь. Подходите!
Жанна, одетая в платье с большущим шлейфом (его соорудили из целого куска тюля, чтобы имитировать настоящий тяжелый шлейф), делала положенные шаги, приседала, отступала, стараясь не наступить на разложенный шлейф, отходила обратно… И каждый раз госпожа де Тансен обнаруживала какой-то недочет. Она указывала графине д’Эстрад веером:
– Посмотрите, мадам снова скосила глаза влево! А если бы там стоял герцог Ришелье или, хуже того, несносный Люинь?! Немедленно пошли бы слухи, что мадам строит глазки!
– Но я смотрела вовсе не на то место, где мог стоять герцог, а просто убедилась, что мне есть куда отступать.
Госпожа де Тансен вспыхивала, как сухая трава от хорошего факела, хватаясь за голову:
