Вот только бриллианты!.. Он оставил их практически в руках врага. Даже ключ от ящика потерял. Какая непростительная неловкость! Ему поручили дело государственной важности, а он его провалил! Профукал самым позорным и безнадежным образом. Хотя, если подумать, положение, в котором оказался сам Николай, было не менее безнадежным. Кругом враги, красные перебиты, он один в занесенном снегом городе – куда бежать, где прятать сокровища?
Кстати, Постнову тут же пришлось задуматься об этом вплотную. Искать пристанища у каких-то людей было опасно. Он намеренно не поддерживал тесных отношений с соседями, и теперь эта предосторожность обернулась неприятной стороной. Ему попросту некуда было идти. В лесу он тоже не мог спрятаться. Тут-то в голову Николая и пришла замечательная мысль.
До рассвета он успел пробраться в развалины монастыря. Увиденное там поразило его до глубины души. Подпоручик не солгал. Монастырь был похож на кладбище, на место, где совершалось жуткое кровавое жертвоприношение какому-то жестокому богу. Повсюду валялись изувеченные трупы красноармейцев, снег был взрыт, истоптан и тоже залит кровью. В живых не осталось никого. Белые не стали хоронить убитых, но тщательно собрали оружие. Вряд ли они намеревались сюда вернуться.
Николай Ростиславович обошел монастырь и нашел укромное место, где можно было спрятаться. Показываться в городе засветло было безумием. Он решил дождаться вечера и вернуться домой.
Глава 17
– Так ты решил спрятать бриллианты в монастыре? – спросил Сидорчук, когда Постнов оборвал свой рассказ.
После небольшой паузы Николай ответил ему вопросом:
– Тебя только бриллианты интересуют?
Его тон очень не понравился Сидорчуку.
– Меня ничего не интересует! – с негодованием сказал он. – У меня приказ, и я его выполняю. И у тебя был приказ. Мы с тобой должны вернуть ценности народу в целости и сохранности. Какие могут быть вопросы?
– А вот у меня много вопросов, – невозмутимо произнес Постнов. – Я уже много лет рискую своей жизнью, убиваю людей, прячусь, как волк по норам, – и все это ради чего? Я побывал в разных местах, и везде одно и то же – боль, страдания, нищета. Я больше не хочу этого, Егор!
– Так чего же ты хочешь? – враждебно спросил Сидорчук. – Предать революцию?
– Я хочу найти ту единственную женщину, которую у меня отобрала эта твоя революция. Разыскать ее и уехать далеко-далеко отсюда. Туда, где не льется кровь, где люди просто живут по-человечески. Они имеют свой дом, завтракают в светлой столовой, провожают в школу детей, гуляют по бульварам, катаются в автомобиле, а не прислушиваются к выстрелам за окном и не копят сухари на черный день.
– Вот, значит, как ты заговорил! – зловеще произнес Сидорчук. – Крепко тебя зацепила эта дамочка!.. Пропащий ты теперь для общего дела человек, Постнов! Враг ты, вот оно что!
– Нет, не враг. Я теперь как будто мертвец, понимаешь? – с некоторой тоской ответил Николай. – Вот нет ее, и у меня как будто сердце из груди вырвали. А без сердца живой человек не может, сам знаешь.
– Ну и что же ты собираешься делать?
– Буду дальше искать, – сказал Постнов твердо. – Мне другого пути нет. С тех пор о ней ни слуху ни духу, но чувствую, что жива, и пойду хоть на край света. Хочу предупредить тебя, старого своего друга, что на пути у меня вставать бесполезно.
– Ага!.. Если все это на понятном языке сказать, то получается, что ты отсюда ушел без бриллиантов, а теперь, значит, за ними вернулся? Без денег до края земли не доберешься. Так получается? Решил народное достояние на бабу потратить? Вот только про старого друга ты зря. Нет тут у тебя больше друзей! Ты для меня теперь хуже любого золотопогонника, потому что ты есть предатель трудового народа и государства! Один с тобой разговор может быть – к стенке!
– Ну вот! Примерно это я и хотел услышать, – спокойно отозвался из темноты Постнов. – Все-таки было время, когда плечом к плечу сражались, кусок хлеба на двоих делили. Без разговора никак нельзя порешить. Теперь все ясно – и мне, и тебе. Это по-честному, без обид.
– Мне на тебя обижаться не с руки, – сдерживая ярость, сказал Сидорчук. – На тебя, изменника и вора, надо плюнуть и растереть. Мне за революцию обидно. Какое такое право ты имеешь не возвращать того, что не тебе принадлежит?
– А ты рассуди, кому и что принадлежит, если никто, кроме меня, не знает, где оно лежит? Вот тебе мой совет. Раз не нашел ты того, за чем тебя посылали, значит, поворачивай оглобли и езжай назад! Так для всех лучше будет. Ну, не нашел и не нашел! Война все спишет. Зато кровь больше не прольется.
– Вон как заговорил! А кровь-то все равно льется! На эти бриллианты тут много народу зарится. Не знаю уж, ты им рассказал, или они еще какими путями узнали, но только слетелась сюда всякая сволочь. Зуб тут есть, бандит из бандитов. Вчера у него двоих насмерть положили, и у нас одного ранили. Конца этому не видно. Так что ты свою дурь бросай! Не оставлю я тебя в покое, ты знаешь. Лучше сразу скажи, где бриллианты спрятал. Потом, так и быть, катись на все четыре стороны, ищи свою зазнобу. Руки о тебя марать не стану.
– Ты так ничего и не понял, – мрачно заключил Постнов. – Про бриллианты я тебе больше ничего не скажу. А времени у меня в обрез, мне церемонии разводить некогда. Последнее твое слово – уедешь от греха подальше, забудешь про бриллианты?
– Хрен тебе! – с чувством сказал Сидорчук и даже показал Постнову кукиш, хотя в темноте тот его никак не мог увидеть.
– Ну что же, я сделал все, что только мог, – помолчав, сказал Николай. – Дальше все пойдет всерьез. Прости.
Сидорчук услышал наверху шаги, а потом что-то увесистое шлепнулось вниз, стукнулось о доски. Он не сразу понял, что это, но инстинктивно шагнул в сторону, задел за что-то ногой, споткнулся и полетел кубарем в яму, пахнущую гнилью. Это его и спасло.
Бомба, брошенная Постновым, шарахнула так, что у Сидорчука заложило уши. Рваные металлические осколки с визгом прошли над случайным его убежищем и впились в стену.
– Ах ты, контра! – Егор Тимофеевич захлебнулся от ярости и стал выбираться из ямы.
Но тем временем сверху упал еще один подарок – бутылка с зажженным фитилем. Она лопнула, и разлившийся бензин вспыхнул веселыми синими огоньками. В горячке гнева Сидорчук не обратил на это никакого внимания. Ему даже удобнее стало ориентироваться в окружающем его хаосе. С маузером в руке он бросился вверх по деревянной лестнице, но где-то на середине подгнившие ступени не выдержали веса его массивного тела и обломились. Борец революции рухнул вниз и чудом не переломал костей. Однако маузер он из руки не выпустил.
Между тем пламя все веселее плясало вокруг него, растекалось по полу, взбиралось по стенам, хрустя старым деревом. Сидорчук, оглушенный падением, некоторое время тупо смотрел на огонь. Потом он сообразил, что Постнов ушел со второго яруса, выпрыгнул в окно. Искать здесь теперь можно только смерть.
Он встал, прикрылся рукавом и бросился вон из помещения. Но злоключения его на этом не закончились. Едва Егор, задыхаясь и кашляя, выбежал на свежий воздух, из кустов прогремел выстрел. Он успел увидеть язычок пламени, выметнувшийся из темноты, и тут же его словно лошадь в скулу лягнула. В голове у Сидорчука помутилось, и он тихо повалился на росистую траву.
Но ему снова повезло. Отчаянно сверкая фарами и рыча мотором, из темноты вылетел автомобиль, с визгом затормозил у мельницы. Пассажиры выскочили наружу и со знанием дела залегли с оружием по краям дороги.
– Егор Тимофеевич! – зычно крикнул Чуднов, зорко озираясь по сторонам. – Голос подай!
Мельница уже вся занялась огнем. Вокруг нее по кустам плясали рваные циклопические тени.
– Ты, Василий, меня прикрой! – окликнул Чуднова Егоров. – Посмотрю, где командир наш.
Он осторожно привстал и двинулся вперед. Пламя осветило тело, лежащее на земле.
– Тут он! – сообщил Егоров, придвигаясь ближе.
В этот момент снова раздался выстрел. Пуля просвистела у Егорова над головой, и он сразу залег. Василий трижды пальнул в кусты и услышал, как кто-то ломится сквозь них, убегая. Егоров тоже на всякий случай выстрелил, но вряд ли попал. Послышался плеск воды, потом все стихло.
– Ну-ка! – молодецки выкрикнул Василий, выпрямляясь во весь рост.
По нему не стреляли.
– Ушел, гад! – констатировал Чуднов и бросился к Сидорчуку. – Егор Тимофеевич! Ты жив? Егор Тимофеевич!
Он опустился на колени и обхватил ладонями крупную голову своего командира. На пальцы его тут же густо налипла кровь. В пляшущих отсветах пожара лицо Сидорчука казалось мертвым.
Чуднов в отчаянии скривил рот, обернулся и заорал, надсаживая голос:
– Егоров! Степан! Командира убили! Нету больше Егора Тимофеевича!
Егоров подбежал с несвойственной ему суетливостью, бросился рядом на колени, приложил ухо к могучей груди Сидорчука.
