Под его пытливым взглядом Сидорчук сделался темнее тучи, махнул рукой и заявил:
– Был дружок, да весь вышел! Вражина он мне теперь первая. И не мне одному, а всему трудовому народу. Только, несмотря на это, хочу строго-настрого предупредить! Как бы дело ни обернулось, а нужен он мне исключительно живым. Запомни это и людям своим накажи. Только живым!.. А теперь соедини-ка меня с Москвой.
Связь удалось наладить не сразу. Но в конце концов сквозь треск и шорохи телефонной линии Сидорчук услышал голос товарища Зайцева. Он по возможности подробно доложил обстановку, избегая, разумеется, прямых упоминаний о бриллиантах.
– Так что, если существует возможность, прошу прислать мне сюда помощь, – заключил Егор Тимофеевич. – И как можно скорее. Дело сложное, заковыристое. Ганичкин ваш теперь чуть живой, а у меня людей раз-два и обчелся. Местные мне помогают, конечно, но я же во все их посвящать не могу. Так, может, будут распоряжения ввести их в курс дела?
– Отставить! – сказал на это Зайцев. – Продолжай гнуть прежнюю линию, Сидорчук. Строгая секретность не отменяется ни в коем случае. Это государственная тайна. Помощь мы тебе пришлем, но не сразу. Для этого понадобится время. Продолжай выполнять приказ. Головой отвечаешь!
– Головой! – огорченно пробормотал Сидорчук, опуская телефонную трубку. – От нее давно уже одна кочерыжка осталась!
Одним словом, рассчитывать пока приходилось только на себя. Егор Тимофеевич съездил на развалины, поговорил с чекистами, которые стояли там в карауле, выслушал, что все, мол, тут тихо, и прошелся с Василием по территории. В монастыре была масса потайных уголков, подвал, засыпанный каменными обломками и мусором, мрачное кладбище с двумя десятками могил, церковь со снесенным куполом и выбитыми окнами. Спрятать небольшой ящик можно где угодно. Ищи его потом хоть целую вечность.
Оставалось надеяться на очередное возвращение Постнова и бояться, что так оно и выйдет. Сидорчук и в самом деле страшился так, точно появиться должен был не человек, хорошо ему знакомый, а злой дух, мертвец, принявший облик старого друга и от этого сделавшийся еще страшнее. Но этот мертвец должен обязательно нарисоваться здесь. Иначе ему не было никакого смысла рисковать, снова приезжать в город, пытаться убить Сидорчука. Нет, он словно околдован, ослеплен алмазным сверканием. Николай сделает все, чтобы добраться до сокровищ.
Егор Тимофеевич сделал знак Василию, чтобы тот оставался на месте, и в одиночестве вышел из монастыря. На пригорке он остановился и стал смотреть на городок, раскинувшийся внизу. Цвет в садах уже облетел, зелень чуть потемнела. Дело шло к лету. Густые кроны деревьев, нагретые солнцем крыши, легкий ветерок, синее небо…
Все это по-прежнему рождало ощущение мира и покоя, но Сидорчук знал, что где-то в лабиринте этих улиц скрываются бандиты, возможно, прячется и Постнов. Неподалеку от главной площади в душной больничной палате лежит раненый Ганичкин. Никакого покоя в этом месте не предвидится, по крайней мере на ближайшие дни.
«Эх, жить бы тут да радоваться! – подумал Егор Тимофеевич. – Чего не хватает людям? Правды не видят. Нажива глаза застит. Когда же мы эту гидру победим окончательно? Нет, скоро не получится! На это даже надеяться не стоит. Но дело делать надо!»
Уже после обеда Сидорчук не вытерпел и совершил визит в больницу. Ему повезло. Леопольда Макаровича вызвали на другой конец города принимать роды. Сестра милосердия, оставшаяся в больнице, не смогла противостоять напору пламенного революционера и пропустила его в палату к Ганичкину. Чекист, который обеспечивал безопасность, тем более не стал возражать.
Бывший жандарм лежал среди сероватого больничного белья, непривычно исхудавший и бледный. Он был еще очень слаб и с большим трудом смог оторвать голову от подушки. Но глаза его при виде Сидорчука загорелись прежним насмешливым огнем.
– Ого! А вам, я смотрю, тоже досталось! – констатировал Алексей Петрович шелестящим, едва слышным голосом. – Физиономию совсем перекосило. Это вас той же ночью? Да, была битва при Фермопилах! И как это я не уберегся!
– Это вас кто-то из наших, – сообщил Сидорчук. – Шальной пулей зацепило. Ну да ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Фельдшер здесь просто молодец. Поднимет и вас на ноги, вот увидите! Меня вот вылечил. Только я-то уже позже сюда переселился.
– И кто вас?..
– А не поверите, – усмехнулся Сидорчук. – Постнов.
– Что?! – Ганичкин изумленно округлил глаза. – Постнов? Он здесь? Хотел вас убить? Но… мне говорили, что вы были первые друзья. Вас потому и направили…
– Были. И друзья были, и что хотите. А теперь вот раздружились. Баба ему стала дороже дружбы и пролетарской революции.
– Да, так бывает, – серьезно сказал Ганичкин. – Женщина – это веская причина. Любовь и голод правят миром, как говорится.
– Про любовь не знаю, но тому, кто забыл про свой долг, прощения не будет! Никакая дружба ему уже не поможет. Да ладно. Не ваша это забота. Видок у вас – краше в гроб кладут, если честно. Вы лучше мне расскажите, пока фельдшер наш не вернулся, как это той ночью на дороге к монастырю оказались? Ко мне шли, за Зубом или за Балцетисом следили? Бандиты вас захватили? Хотя нет, это вряд ли. Оружие-то при вас было. Значит…
– К вам пойти не получалось, – ответил Ганичкин. – Это все Зуб. Взял меня в свою банду почетным членом. Обещал и в Берлин забрать. Когда бриллианты найдем.
– Он что, тоже про бриллианты знает?!
– Преотлично знает! Так вы не поверите, оказывается, этот Зуб был здесь, когда белые город захватили. С ними он и пришел. Этот Зуб на самом деле дворянин. Бывший офицер, судя по всему. Древницкий Антон Кириллович. Полагаю, что он с самого начала каким-то образом узнал про бриллианты, дезертировал и осел в этом городе, образно говоря, ушел в бандитское подполье. К нелегальному положению ему не привыкать. В молодости он принимал участие в движении левых эсеров, и судьба нас с ним уже сталкивала. Я-то его, каюсь, подзабыл, а он меня запомнил. Потому и сейчас отметил.
– И что он знает про бриллианты? – загорелся Сидорчук.
– Не говорил, – помотал головой Ганичкин. – Обещал позже рассказать, если заслужу его доверие. Но вряд ли ему известно, где спрятаны бриллианты. Иначе он давно бы с ними отсюда убрался. Вот Балцетис мог что-то знать. Мы всей бандой за ним следили той ночью. Он отправился в монастырь вместе с каким-то здешним счетоводом. Да, Семыгин его фамилия. Илья Дмитриевич. Вот где живет, не скажу. Вели меня к нему ночью, закоулками.
– Ничего, найдем! – приободрился Сидорчук. – Если фамилия настоящая, то разыщем.
– Только поторопитесь, – сказал Ганичкин. – Как бы Зуб нас не опередил. Он наверняка захочет взять Балцетиса за глотку.
– Балцетис мертв, – сказал Егор Тимофеевич.
– Плохо дело. Тогда скорее ищите Семыгина. Уж ему-то Зуб точно не даст спуску. Какая жалость, что я оказался не у дел! Я попробовал бы найти место, где он живет. Впрочем, если вы раздобудете план города, то я попытаюсь хотя бы приблизительно…
– Мы разыщем его! – пообещал Сидорчук. – А где обосновался сам Зуб, вы не знаете?
– Нет, но подозреваю, что об этом может знать моя хозяйка Клавдия Феофановна. Она явно связана с бандитами. Квартира ее на Кожевенной, это, по сути дела, малина настоящая. Еще ресторан…
– Кстати, Пастухов арестовал хозяина ресторана и официанта, – вспомнил Сидорчук. – Но, видимо, придется их отпускать. Не сознаются, собаки!
– О! Эти наверняка должны что-то знать! – оживился Ганичкин. – Их нужно с извинениями отпустить и очень аккуратно проследить за дальнейшими действиями. Рано или поздно они приведут нас к Зубу.
– Нельзя нам поздно! – Сидорчук помрачнел. – Постнов настроен решительно и ждать до бесконечности не может. В самое ближайшее время он должен проявить себя. Боюсь, что кончится все это очень плохо. Убивать мы его не можем, и на поиски у нас нет времени.
– Тогда самый реальный шанс – это найти Семыгина, – сказал Ганичкин и вдруг, будто что-то вспомнив, добавил: – Да, вероятен вот какой интересный вариант! Зуб может решить, что мне слишком многое известно, и подослать своего человечка. Возможно, это лишь предположения, но основания под ними имеются.
– Мы об этом сразу подумали, – сказал Сидорчук. – Поэтому вас и охраняют.
– Одного человека недостаточно, – покачал головой Ганичкин. – Я еще очень слаб, но при необходимости… Одним словом, я был бы очень благодарен, если бы вы принесли сюда мой револьвер. Служить мишенью я не намерен.
– Я принесу вам револьвер, – твердо сказал Сидорчук. – Заодно и план города. Покажете, где это место. – Он пошел к выходу, но у порога обернулся, посмотрел прямо в глаза Ганичкину и смущенно сказал: – Вы простите, значит, что напраслину на вас возводил. Вижу, что вы человек правильный. Хоть и белая кость, а закваска надежная. Поправляйтесь скорее!
